Печать на сердце твоем - Валентинов Андрей (читать книги без регистрации полные txt) 📗
Венет шутил, но Згур почему-то обиделся. И то – стоило с двенадцати лет в Вейске служить, чтобы до каких-то «вершей» докатиться! Чем бы «чугастра» пронять?
– Ну что, Ярчук, хороши женки? Женки – это свято, да?
Венет задумался, затем ответил серьезно, без улыбки:
– То – не женки!
Гуляли весь день. В избу набилось столько народу, что только домовой ведал, как не лопнули стены да не рухнула крыша. Белька вместе с матерью увели к соседям – реветь да в себя приходить, отец с перевязанной головой лежал у знахарки, и всем заправляла мужняя сестра – веселая тридцатилетняя вдова со странным именем Телла. Имя оказалось румским, и муж у Теллы был из румийцев: плавал на лодье, да сгинул в осенний шторм. Но если и горевала вдова, то горе давно забылось. Телла первая поднимала братину, заразительно смеялась, заводила веселые застольные песни, то и дело косясь на слегка очумелого от такого наворота Згура.
За столом он оказался один. Ярчук лишь пригубил из первой братины и ушел, попросившись даже не в избу, а в старую баньку, стоявшую на подворье. Вначале Згур подивился, а потом рукой махнул. «Чугастр»! Что с него взять?
…Еще в пути, возвращаясь через молчаливый ночной лес, они договорились ничего не рассказывать ни о Хоромах, ни о тайном обряде. Хватит и того, что Белек жив. Жигша, глядевший на спасителей малыша, открыв рот, твердо обещал молчать, даже если его начнут щекотать перышком по пятке. Теперь малец сидел рядом со Згуром, не сводя с него глаз. Кажется, «дяденька Згур» был тоже произведен им в «альбиры».
Обычно Згур почти не пьянел, разве что от румского, и то после третьего кубка. Но теперь вино ударило в голову, и вскоре ему стало все равно. Так ли важно, что будет завтра? Слишком давно не приходилось просто сидеть за столом, не думая, ударят ли ножом в спину, подносить ко рту кусок, не боясь, что отравят, шутить, за каждым словом не следя, и, конечно, пить от души. Веселие Ории есть пити, как без того жити?
Пили за все. За спасителей-альбиров, за храброго Жигшу, за родителей Белька – чтоб поправлялись да не болели, за весеннюю жатку и осенние обжинки. Одноглазый войт разошелся до того, что предложил выпить за Великого Палатина Ивора – лучшего друга народа Нистрии да за румско-вентскую дружбу. Хлебнули и за это – отдельно за Палатина, отдельно за дружбу, ну, а затем, тоже по очереди – за Орию, за Нистрию да за румского Кей-Сара. Когда подошла очередь Згура слово говорить, он хотел было разъяснить неясный вопрос по поводу державных интересов Ории в нистрийском «предполье», но, взглянув на улыбающуюся Теллу, внезапно предложил выпить за прекрасных нистрийских женщин. Ответом был довольный рев мужчин и многообещающий взгляд веселой вдовушки.
А потом горница куда-то исчезла, потолок стал ниже, окошки меньше, и Згур сообразил, что уже не сидит, а лежит прямо на полу, на теплом покрывале, причем не в кафтане, а в одной рубахе, и ту с него так и норовят снять. Он протянул руку – ладонь легла на мягкое женское плечо. Телла! И когда только успела? Вдовушка негромко рассмеялась, теплые полные губы скользнули по его лицу, коснулись глаз, легко пощекотали шею. Смех почему-то показался знакомым, но думать совсем не хотелось, и Згур, закрыв глаза, крепко прижал к себе горячее женское тело. Внезапно рука скользнула по чему-то острому. От боли глаза сами собой раскрылись. Ожерелье! Видать, вдовушка за поспехом снять позабыла! Странное ожерелье – не из бусин, не из золотых румских кругляшей, а почему-то из… звериных клыков!
Хмель словно ветром сдуло. Згур дернулся, рывком сел. Вот почему ее смех таким приметным показался!
– Узнал? – Телла подсела ближе, неспешно, словно смакуя каждое движение, сняла полотняную рубаху, так же медленно оглядила высокие груди. – Что, красивый мальчишка? Страшно?
Мальчишка? Страшно? Она что, с Ярчуком сговорилась?
Наузница мягко скользнула на покрывало, теплые руки нырнули под рубаху, острые ногти впились в кожу.
– Если страшно, травку дам. Она для первой ночи, чтоб перед невестой не осрамиться. Ты только скажи!
Вот как? Згур рывком сбросил рубаху, сжал Теллу за круглые смуглые плечи, притянул к себе. Она вновь рассмеялась знакомым грудным смехом и проговорила медленно, нараспев:
[MI]– Не уйдешь теперь, мальчонка! Выпью я тебя до дна![MID]
Похоже, знакомство с венетом не прошло даром. Згур ответил тут же, будто всю жизнь «верши» писал:
– Выпей реку ты сначала! А потом поговорим!
Светильник, мигнув, погас, и Згуру тут же стало не до «вершей».
Вокруг снова был лес, такой же густой, молчаливый. Лыжи легко скользили по насту, хотя мешок за плечами стал много тяжелее. Подарков было не счесть, пришлось выбирать только необходимое в пути. Для Згура самой нужной оказалась рубаха. Старая, после острых ногтей Теллы, больше походила на лохмотья. Наузница и подарила Згуру обновку – вышиванку с красным воротом и витыми шнурами. Рубаха была чудо как хороша, но надевал ее Згур не без опаски. Кто их, наузниц, знает-ведает? Телла, догадавшись о его мыслях, весело смеялась, приговаривая, что она ту рубаху в двенадцати травах варила, а что за травы, Згур сам поймет – поймет, да уже поздно будет. Оставалось надеяться, что веселая вдовушка шутила.
Ни Ярчуку, ни остальным Згур решил ничего не говорить. Что толку? Из намеков Теллы он понял, что наузниц в Нистрии не дюжина, и не две, и власть их в этих местах давняя, исконная. Коровяк же, чаклун пришлый, больно ретив был – вот и попался, и жалеть о нем нечего.
Згур вздохнул и оглянулся. Ярчук вновь отставал. Он шел тяжело, то и дело останавливаясь, пытаясь справиться с приступами хвори. Наверно, из-за этого и без того угрюмый венет был в это утро как-то особенно мрачен. Странное дело – косички в бороде исчезли, да и волосы, обычно торчавшие во все стороны, оказались зачесаны на ровный пробор. За весь день «чугастр» не сказал ни слова. Згур не навязывался, хотя становилось скучновато. Правда, можно было думать без всяких помех: пустая дорога, тихий лес, молчаливый спутник…
…Когда они расставались, Телла, внезапно став серьезной, наклонилась к самому уху и проговорила медленно, строго, будто с покойником прощалась:
[MI]– Ты назвался Смертью, парень! Станешь Смертью ты теперь![MID]
Згур так растерялся, что даже не смог отшутиться. Да наузница и не думала шутить. «Станешь Смертью!» Там, у горящего костра, Згур и в самом деле ляпнул что-то похожее. Но не всерьез же! И теперь на душе было муторно. Опять чаклуны! Нет, не зря мама их боится! Скорее бы домой, там все ясно и просто, ни Костяных Девок, ни игрищ в деревянных личинах. Да, не зря Рыжий шлях Кобницким назвали! И ведь куда ведет? Прямиком к бабке Гаузе! Не из огня ли в полымя?
Сзади послышался надрывный стон. Згур остановился, развернулся. Ярчук уже не стоял – сидел, прижимая руку к пояснице. Кажется, хворь взялась за венета всерьез.
Надо было что-то делать. До вечера еще далеко, но тащить «дикуна» дальше означало попросту его убить. Згур огляделся, приметив вдали небольшую поляну, на которой чернела одинокая избушка. Туда! Вон и дрова, снегом присыпаны, а вот и труба торчит. Значит, и тут повезло, печь растопить можно.
В избушке, ветхой, давно брошенной, было пусто и холодно, но Згур быстро разжег печку, поплотнее закрыв дверь, чтобы ветер с дороги не задувал, и поставил на огонь котелок. Ярчук молча мотал головой, показывая всем видом, что вовсе не болен и готов идти дальше, но Згур решил подождать. Если Ярчуковы боги смилуются, завтра можно будет идти дальше. А если венет сляжет всерьез, то Згур сам сходит за Гаузой.
Из мешка был извлечен пахучий узелок – еще один подарок веселой вдовушки. Травы – густая непонятная смесь с таким запахом, что хотелось немедленно чихнуть и зажевать калачом. Згур по неопытности принялся расспрашивать наузницу, от каких болячек духмяный сбор помогает, как его заварить, да по скольку давать. Телла вначале посмеялась, а потом пояснила, что только у ворожей-неумех одна трава от застуды, а иная – от сглаза. Настоящие травы, это те, что «от всего», ну, а чем гуще заваришь – тем лучше.
