Камень, брошенный богом - Федорцов Игорь Владимирович (книги полностью бесплатно txt) 📗
— Да! Да! Что два мужика в одной постели, и две жопы в одних трусах, — передразнил я страдальца. — Не нервничай! Нервные клетки не восстанавливаются. Я не бард и не претендую на твой колпак с бубенчиками. И в том, что баллады замечательные моей заслуги нет. Это чужие баллады. А исполнил их, потому что они мне нравятся.
— То есть вы не слагаете баллад? — оживился Амадеус, меня зеленый цвет на более здоровый — желтый.
— Нет, — подтвердил я. — разве что палка-собака.
— И музыку не сочиняете?
— Тайна за семью печатями и восемью замками, — утешил я барда. — Я только немного пою. От нечего делать.
Бард полинял из желтого в розовый.
— А кто автор ваших баллад? — тут же пристал он ко мне с допросом. Вот уж воистину от добра добра не ищут. — И не нарушу ли я кодекс Солерно [58], исполняя эти баллады.
— Без понятия, — соврал я, из предусмотрительности. — То, что их нет в живых, точно.
— А много ли вы знаете баллад?
— Не больше десятка, — успокоил я ревностного юношу.
— Маловато для менестреля [59], — посочувствовал Амадеус, окончательно воспрянув духом.
— Я и не менестрель! Я любитель прекрасного. Такой как сеньора Валери, сеньора Монна или сеньора Югоне. Кстати, твои баллады маркизе понравились, — польстил я Амадеусу, уже зная, как от него избавится. — Тебе стоит зайти к ней и так сказать порасспросить, о модах на пение в столице. Рано или поздно ты ведь попадешь в Хейм.
— А что? Есть смысл, — с готовность согласился со мной бард.
— Вот и отлично! Желаю продуктивного рандеву.
— Чего? — не понял бард.
— Эээ… Свидания! Мейское словечко, применяемое влюбленными, — втюхал я очередную порцию сказок наивному последователю Бременских музыкантов.
Бард покинул меня в настроении беззаботного мотылька. Только что не порхал.
— Всем хорошо, одному мне плохо, — вздохнул я готовый обидеться на весь свет. — Маршалси далече добывает славу и капитанство, Амадеус готов крапать вирши и петь их дамам, Бона недотрогой вырвалась из моих рук, милейший Гартман подвязался ко мне в сводники-филлеры. Стук-стук папеньке на нехорошего мальчика. И куда прикажите деваться?
А никуда! Воскресшая из небытия идейка смыться выглядела малопродуктивной.
Времяпрепровождения ради, выполз из-за стола. Взял из ближайшего ряда книгопечатной продукции, темнокожий в позолоте фолиант. На кой мне "Манеры и правила хорошего тона принятые при императорском дворе Геттера"? Может, я ко двору императора никогда и не попаду. Разве что на псарню. Вернул "Манеры" на полку, вытянул другой том. В пуд весом и толщиной с кулак. "Секреты соколиной охоты на лис". Я сам как лис. И охота за мной не в пример рыжему хищнику. "Секреты" птичника заняли старое место.
Со стуком в дверь, но без приглашения вошел Гартман. Помяни черта и он тут как тут. Я с умным видом заслонился первым попавшимся талмудом.
— Вы мне мешаете, — недовольно произнес я, отрываясь от страницы.
Гартман и ухом не повел на замечание.
— Маленькое дополнение. Мэтр Букке… Помните такого? Из монастыря… Умер. Оступился на лестнице и свернул себе шею.
— Послушайте Гартман, кажется, мы договорились, — не выказал я интереса к новости.
— Напомните о чем? — папашин ловчий мало походил на склеротика.
— Вы не досаждаете мне своим обществом, а я вам своим, — освежил я память Гартмана.
— И я желаю того же, — признался тот. — Но не уверен в нерушимости договоренности. — И завершая встречу, с насмешкой посоветовал. — Почитайте лучше "Жен и любовниц." Фиакка. Язык копуляции [60] более понятен, чем наречие Догомав.
Пока мои извилины скрипели в поисках ответа, Гартман удалился. Я прочел название книги выбранной в качестве маскировки. "Грамматика языка народа Догомав, ныне несуществующего".
С шумом, что геморройник в чан с отварами, плюхнулся в кресло.
— Что скажешь? — обратился я к себе. А что сказать? У графа Гонзаго становилось все больше диалогов и все меньше свободы выбора.
— Что делать то? — воззвал я, перелистывая страницы пособия полиглота. Всерьез все так плохо или так плохо, потому что все всерьез?
Из книги выпал сложенный листок. Аккуратненький, маленький, миленький… Записка сердечного друга, да и только… Прежде чем прочитать подумал, так ли необходимо влезать в чужие заморочки.
— Для информированности, — успокоил я укоры совести и развернул послание.
Первые две строки каракули тарабарскими буквами, по-детски крупными и неуверенными в написании. Две строки ниже расшифровка, написанная чуть лучше. Назначенное время подходит. Помните, от вашего здравомыслия зависит не только ваша безопасность, но и жизни других".
Как прикажите понимать? — обратился я к духу почившего двойника. — Во что игрались граф-с? Не в политическую ромашку [61] надеюсь?
Я вложил листок обратно в книгу. Малиньи что-то плел о заговоре. Тьфу! Тьфу! Тьфу! Героям госизмена не в почет.
Сунул книгу в стол… Стоп-стоп-стоп! Так не пойдет!.. Жажда незамедлительных действий выпихнула меня из кресла. (От физзарядка! Сел-встал, сел-встал!) Просеменил вдоль стеллажей. Туда-сюда. Туда-сюда. Мотание остудило кипение героической крови, но повергло в зеленую тоску.
— Не наведаться ли мне к Югоне, нареченной доблестного баронета, пригласить пройтись по парку культуры и отдыха? — предложил я себе променад. — А то от безделья помру в этом мраморном амбаре. На войну не пускают, кафешантанов нет. И ни какой личной жизни!!!
Где находятся комнаты Де Лоак я не знал. Пришлось навести справки у слуги с лейкой, прячущегося за фикусом.
— За какой дверью изволят, находится покои её Светлости маркизы Югоне?
— Прикажите проводить, Ваше Сиятельство? — не покидая укрытия, поинтересовался слуга.
— Просто скажи, какая дверь.
— Отсюда двенадцатая справа. Сразу за бюстом Гефри де Гонзаго, вашего прапрапрадеда. У нее с визитом сеньор Амадеус.
— Час от часу не легче! — возмутился я, хотя сам присоветовал Бубе Касторскому [62] навестить маркизу.
Прапра выглядел скорее родственником орангутанга, чем моим. Жуткая образина в бакенбардах торчком и бородой заплетенной в косицу. Щелкнув варварского пращура в приплюснутый нос с бахромой пыли в ноздрях, я по-свойски вломился в нумер арендованный столичной прелестницей…
Будуар поражал изысканной испорченностью. На древнем гобелене сценка свободных нравов полигамии. Центральные фигуры при деле, по краям ждущие своей очереди с руками, заломленными от нетерпения. По этажеркам, комодам и прочей низкорослой мебели роты скульптурок. Бесстыжие пупсики с чреслами мужей, целомудренные весталки в приглашающих позах опробовать их целомудрие, под цветочными композициями керамика поклонников Кама Сутры, традиционной, не традиционной и новаторской.
Симпатично, — с воодушевлением оценил я меблировку помещения. Неужто в столицах так везде и у всех?
Конечно, в музеях Ню увидишь и занятнее, но атмосфера! Атмосфера! Плотные шторы приглушали свет, огромный букет белых роз источал одуряющий аромат, в который отдельными нотами примешивались: сладкий запах женских духов, выдыхающееся игристое пино и романтичная приглушенность голосов и аккордов из-за приоткрытой двери. Гость и хозяйка вели беседу в следующей комнате. Согласитесь, спальня подозрительно мало подходит для концертного зала.
