Рыцарь умер дважды - Звонцова Екатерина (книги бесплатно без .txt) 📗
Адамс выбрал призвание сам, с ним не вели разговоров о долге. Адамс относится к тому, что делает, даже к происходящему сейчас ужасу, просто, как к некой естественной части жизненного круга. Он ничему не сопротивляется, — вот в чем его сила. Не сопротивляется, но как-то справляется со всем, что на него обрушивают. Справляется и помогает другим.
Он — моя противоположность, и мы не должны были сойтись. Он — моя противоположность, и его миропонимание должно вызывать у меня лишь недоумение. Он — моя противоположность, и я, себялюбивый сын правителя, никогда не стал бы спасать его, встреться мы прежде. Но я поступил именно так. В тот миг я боялся не за себя, а за него и тех, кого он защищал перед окутанной дымом госпитальной палаткой. Это была чужая война чужого мира. А стала моей.
Может, поэтому общая рана связала нас и может воскресить меня.
Может, поэтому, когда я рвусь из Саркофага прочь, я вспоминаю жгучую боль в щеке.
Может, поэтому, проваливаясь в дрему, я мучительно думаю о том, каким великим правителем стал бы, будь Мильтон Адамс моим советником в Черном Форте.
И я все еще думаю об этом, Эмма. Я не хочу его отпускать. И, кроме имени убийцы твоей сестры, это единственное, о чем я тебе… нет, не солгал, но недоговорил. Прости, малышка.
8
ТРОЕ СЫНОВЕЙ
Древние шпили тянутся к зеленому небу Вечер ясный, насколько могут быть ясными вечера под вечно облачным сводом. Но облака сегодня тонкие; кажется, какая-нибудь башня вот-вот проткнет их флюгером, чтобы покрасоваться перед звездами. Кто знает, может, это будет башня замка, с резного балкона которой я смотрю?
На улицах едва видны тени: небо привычно глушит их, не дает сгуститься. Они призраки, безмолвные призраки нашего дома. Такие же незримые, как лазутчики, наверняка шныряющие близ Исполинов. Повстанцев снова замечают в последнее время; затихшие было, они воспрянули, ведь, по слухам, к ним вновь являлась Жанна. Возможно, они готовят очередную атаку. Тогда мне их жаль.
Как и часто, разглядывая башни, я думаю о других землях и временах — вещах, неизменно гневивших моего наставника, Зоркого Следопыта. Он давно завершил мое обучение, а мысли так и не выбил. Мир, что я воображаю, — маковые пустоши, лесистые горы. И никаких краев, там их нет, зато есть по-настоящему ясные дни с темными тенями и жаркой звездой на голубом полотне. Говорят, тот мир скверно обошелся с нашим народом, и мудрому Мэчитехьо пришлось вести нас сюда, подавив бунт трусов и убив прежнего вождя. Иные верят, будто мы всегда жили тут: не могли же дикари выстроить Форт? Жрецы не ведут отсчета, не записывают минувшее. История передается из уст в уста, постоянно искажаясь. Я не знаю, кто прав, но люблю сказания о Планете — той земле. А еще я слышал, оттуда родом Жанна. Хотел бы я расспросить ее, но если она является в Форт вести с Мэчитехьо переговоры, он не допускает меня до этих встреч. Он опасается, что ее красота и речи одурманят наших воинов, переметнут на сторону врага.
Может, он прав. Мне случалось видеть, как белокожее создание с волосами цвета молодой коры пересекает древний холл. У Жанны гордая поступь, стопы — она всегда босиком, как и все повстанцы, — изящны, пусть сбиты в кровь. Она не похожа на наших женщин: говорит громко, не носит украшений, не зачесывает волосы и не прикрывается просторными платьями. Чешуйчатый доспех подчеркивает точеную узость плеч; клинок на поясе — древний, тут давно не куют оружия, — играючи рассекает камни. А ее глаза цвета вечернего неба. Нашего неба, в глубине которого таятся звезды.
Удивительно, что Вождь еще не убил ее в одну из встреч. Или пытался, но не может? Он уважает ее, возможно, даже страшится; при ней ему изменяет величественная насмешливость, странно стынет пылающий взгляд. Они не приветствуют друг друга ни улыбкой, ни поклоном. Он уводит ее и затворяет двери. Впрочем, она не приходила давно, в последнее явление я не встречал ее в Форте. Не потому ли Злое Сердце так…
— Молодой господин!
Хмуро оборачиваюсь на детский голос. В распахнутых балконных дверях стоит паж из «зеленого» народа; в курчавых волосах желтеет молодое соцветие акации. Помню: он поступил в услужение недавно, с матерью. Они безобидны, не из отступившихся повстанцев; голод просто прогнал их сюда с краев мира и заставил просить милости.
— Здравствуй, — стараюсь смягчить тон. Мальчик явно испугался моего мрачного вида, ноздри щекочет запах цветов. — Что тебе нужно?
— Вождь желает разделить с вами трапезу.
— Вот как? Давно с ним этого не бывало. Он уверен, что желание взаимно?
Хитрые огоньки вдруг вспыхивают в черных глазах мальчика, в улыбке обнажаются зубы.
— Сомневайся он, — прислал бы за вами других эки… стражников.
Слово «экилан» запрещено в Форте. Оно оскорбительно напоминает о том, как прекрасные башни стали нашими, — или не напоминает, а лжет. Пленные повстанцы выплевывают его нам в лица и незамедлительно гибнут. Всякий раз я задаюсь вопросом: если опасное слово лживо, почему его так бережно передают от отца к сыну, сразу после слов «звезды» и «мать»?
— Ты прав, — делаю вид, что не заметил оговорки. — И как тебе кажется, как его настроение?
— Хорошее, — осторожно предполагает паж. — Он… даже улыбался. Так вы придете?
— Приду. Скажи ему, что я скоро буду.
Мальчик из рода Желтой Акации убегает; почти мгновенно стихает дробь босых пяток. Я снова оборачиваюсь к Форту, с улиц которого стираются последние тени. Нужно собраться, изгнать то, что Мэчитехьо может проницательно прочесть по моему лицу. «Хорошее настроение»? Хотелось бы, чтобы паж не ошибся. В последнее время Злое Сердце не радостен.
Не знаю, когда с Вождем произошла скверная перемена. Пиком угрюмой ярости стало убийство советника, бывшего с ним два десятка сезонов, самого живучего советника Круга Братьев. Вспоминая гибель Бесшумного Лиса, я содрогаюсь. Мэчитехьо расчетлив: у него всегда с собой нож оанк, «пожиратель времени». Но тогда он просто вырвал чужое сердце, не прибавил отнятые годы к своим. А ведь советник не дерзил сильнее обычного. Впрочем… я не понял, что он сказал и о чем заспорил, не поймал миг, в который брат перестал дышать. Я видел лишь лицо Вождя. Когда он ко мне обернулся, черты искажало бешенство.
Сам я попал в личный отряд Мэчитехьо в позапрошлый сезон Дождей, затем сменил своего павшего лидера. Вождь приблизил меня, хотя едва ли я особенно заслужил это. Так или иначе, он всюду брал меня с собой, приглашал к трапезе с Кругом или без них и более того, чаще и чаще обсуждал со мной дела. После убийства Бесшумного Лиса я даже дерзнул поверить, что сменю его: место пустовало, хотя советники наперебой предлагали своих. Так и шло, пока что-то не обозлило Вождя вновь. Он перестал собирать Круг, пропустил несколько чествований предков и наконец удалил от двора почти весь отряд во главе со мной. Отправил нас исследовать край мира в направлении движения Исполинов: там единственные на весь Агир-Шуакк соленые озера. Нам предстояло выяснить, за сколько шагов баобабы доберутся туда, сколько там селений, готовы ли жители примкнуть к нам без сопротивления. Важно, но… так несвоевременно.
И вот нас призвали назад. Вернувшись, я подметил странность: мостовые близ замка в мое отсутствие пошли глубокими трещинами, успевшими даже порасти травой. Их заделывали, но никто не объяснил, что произошло. Бой? Бунт? Я попросил встречи с Вождем, но получил отказ. Мэчитехьо не выходил из покоев и почти не говорил ни с кем уже четыре дня.
Теперь он как ни в чем не бывало приглашает меня к столу. Облегчение неотделимо от страшной тревоги. Но я скрою как первое, так и второе; третье — обида — станет моей маской.
Зала, куда я прохожу по нескончаемым коридорам, высокая и просторная. Потолок испещряют орнаменты, звезды в сплетениях ветвей. Горит очаг, внесли привычный полукруглый стол — низкий, такой, чтобы удобно разместиться на набитых душистыми травами подушках. Мы непривычны к стульям, хотя они были здесь прежде. Мэчитехьо избавился от большей части мебели и одежд; все это долго пылало в уличных кострах, вокруг которых люди победно танцевали и взывали к духам. О том, что обстановка некогда была иной, напоминают лишь цветные рисунки на стенах некоторых комнат — сцены жизни «зеленых» и «звериных». Забредая туда и задавая учителю вопросы об этих балах, представлениях, пирах, я слышал неизменно одно: «Забудь, они жили как бледнолицые». В тоне Зоркого Следопыта звучало отвращение. Слово «бледнолицый» почти столь же бранно, как «экилан». Я даже не знаю в точности значения. «Бледнолицые» — подобные Жанне? Их дом — Планета? Или…
