Долина каменных трав (СИ) - Прягин Владимир (книги полностью .txt) 📗
Их плоть становится камнем.
Эти каменные фигуры теряют индивидуальность, грубеют, будто их уже сотню лет глодает ветер с дождём. Отряд за минуту превращается в истуканов, имеющих лишь отдалённое сходство с конной дружиной.
Сам колдун этой участи избегает, но внешность его тоже меняется. Черты лица проступают резче, глаза западают, кожа бледнеет, делаясь похожей на мрамор. Лезвие секиры теряет блеск — это уже не сталь, а обтёсанный белый камень.
Колдун выдёргивает лезвие из земли — и в тот же миг изваяния, которыми стали всадники, рассыпаются в крошево.
Человек с секирой опять разворачивается к реке и делает шаг.
Сразу несколько ведьм, опомнившись, бросаются на него; в их руках высверкивают водные плети. Он отшвыривает противниц с небрежной лёгкостью; идёт прямиком к шатенке.
Тем временем и сам берег переживает метаморфозу. Каменные проплешины приходят в движение; они ползут по земле как капли масла по сковородке, стягиваясь к предводительнице русалок. Ещё несколько секунд — и та оказывается в центре окаменелой площадки без единого клочка зелени. Другие ведьмы не могут туда ступить — их выталкивает неведомая холодная сила.
На площадку входит колдун. Его голос — тяжёлый скрежет:
— Ты готова принять последствия?
Шатенка растерянна, но старается не показывать страх:
— Можешь убить меня — это ничего не изменит. Река переживёт нас.
— Думаешь? Впрочем, ты всё увидишь сама. Лишь после этого я дам тебе умереть.
Он снова вонзает секиру остриём в землю — точнее, в камень под своими ногами. Держась за древко как за вертикальный рычаг, делает вращательное движение — и площадка, повинуясь этому жесту, тоже начинает вращаться.
Словно шуруп, из почвы вывинчивается скала с трёхэтажный дом, а на вершине стоит колдун с русоволосой ведьмой.
Вокруг скалы спиралью расходятся волны холода. Иней ложится на траву широкими дугами; изогнутые полосы наледи перечёркивают поверхность реки. Русалки у подножья утёса корчатся как от боли; их доспехи начинают крошиться. Ведьмы утрачивают способность к слаженным действиям и, подгоняемые инстинктом, поодиночке бредут к воде. Та принимает их одну за другой, но сама уже неспособна противостоять морозному натиску — и через полминуты покрывается прочной ледяной коркой.
Колдун, наблюдая сверху, кивает:
— Я выморожу эту клоаку до дна.
Но тут происходит сбой.
Лёд, сковавший реку на сотню саженей от скалы, прекращает распространяться — за его кромкой по-прежнему плещут волны, а берег зеленеет травой. Шатенка, воспрянув духом, издевательски произносит:
— Ты, кажется, просчитался. Той силы, которую ты забрал у своих людей, недостаточно, чтобы заморозить целую реку. А других резервов у тебя нет — ну, разве что распотрошишь самого себя. И что-то я сомневаюсь, что у тебя хватит на это смелости…
Колдун поворачивается к ней — и русалка, вскрикнув, отшатывается. В его взгляде уже почти не осталось ничего человеческого; разум погребён под слоями льда, порождённого чудовищным колдовством.
— Не сомневайся, — скрипит колдун, — я пойду до конца, даже если для этого мне придётся вывернуть себя наизнанку. Сегодня вымерзнет и ваш род, и память о нём…
Он стискивает древко секиры. Руки его каменеют, взгляд останавливается. Сила уходит из колдуна в скалу и накрывает берег. Но теперь это не просто мороз и лёд — вокруг, насколько хватает глаз, замирает любое движение, даже ветер.
Пространство над речной долиной теперь напоминает исполинскую глыбу бесцветно-прозрачного янтаря.
ГЛАВА 8
Меня разбудил стук в дверь.
Я вскинулся, непонимающе захлопал глазами — и вспомнил наконец, кто я такой и где нахожусь. Оказалось, что накануне я заснул прямо за столом, положив голову на предплечья. Шея, спина и руки затекли невыносимо, мышцы болели. За окном было утро — ещё достаточно ранее, судя по цвету неба.
Покряхтывая, словно столетний дед, я кое-как поднялся и пошёл открывать. Елизавета, войдя, сразу же заметила главное — мои каракули на бумаге:
— Ага, вы что-то всё-таки сочинили? Ну-ка, посмотрим…
— Там всего две строфы.
Она схватила листок, впилась глазами в текст; я смотрел через её плечо. Сейчас, на свежую голову, стихи меня не особенно впечатлили — их главным достоинством была простота. Впрочем, свою функцию они выполнили.
— Но почему так мало? — спросила Елизавета. — У вас тут только завязка — колдун пришёл к речной деве, чтобы с ней объясниться. А дальше?
— Я расскажу вам. Понимаете, ночью я видел сон — необычайно красочный и подробный. Рифмы, похоже, действительно оказались ключом, и прошлое приоткрылось… Я наблюдал всё так, будто сам стоял рядом… До сих пор не пришёл в себя…
— Ну же, Всеволод, не томите! Рассказывайте немедленно!
Сбиваясь, я начал повествование. Она ловила каждое слово — и разочарованно выдохнула, узнав, что сон оборвался в кульминационный момент. Потом стала размышлять вслух, делая паузы и припоминая подробности:
— Получается, между ледяными и водными чародеями всегда была антипатия, природная неприязнь… Ну, вроде как между кошками и собаками… Да-да, дурацкое сравнение, понимаю… Колдун, тем не менее, посватался к речной ведьме, та ему отказала — и антипатия перешла во вражду…
— Да, он свихнулся окончательно, пошёл мстить.
— Кстати, я правильно поняла, что колдовство тогда было только двух видов? Вода — с одной стороны, лёд и камень — с другой? Про огонь, например, вы вообще не упоминали.
— Ну, по крайней мере, старушка-наставница рассуждала о равновесии именно между водой и льдом. И добавила, что этот баланс нельзя сохранить за счёт грубой силы. Молодая русалка её толком не поняла. Я, естественно, тоже…
Елизавета кивнула задумчиво:
— Да, с равновесием — непонятно… Но всё равно ваш сон — очень интересный, он дал кое-какие ответы. Теперь мы хотя бы знаем, почему некоторым людям мерещится, что всё вокруг застывает, как в янтаре… Такие видения были у ротмистра, у Митяя, у магистра Деева… Некоторые люди, похоже, непроизвольно воспринимают те картины из древности… То есть не столько картины даже, сколько ощущения… Родовая память, в каком-то смысле… Ну да, Кречет мне однажды так и сказал — Митя, дескать, придавлен памятью…
— У меня тоже было нечто подобное — ещё до сегодняшней ночи, я имею в виду. Позавчера приснилось. Я тогда не придал значения — думал, просто ночной кошмар. Мне ещё показалось, что заморозка исходит из определённой точки за горизонтом. А теперь вот сопоставляю и вижу — примерно там находится место, где жил тот древний колдун. Ну, скальный массив у моря.
— А этот массив ещё существует? Я ведь не на острове выросла, поэтому и не в курсе.
— Да, существует — я просто не знал, что у него такая история. А так — довольно живописное место. Можно на корабле доплыть — вдоль берега, на запад от порта.
Лиза вдруг подскочила, словно ужаленная:
— Постойте! Кречет ведь тоже плавал в ту сторону — как раз перед смертью, накануне драки в порту! Значит, в тех скалах — до сих пор что-то важное! Надо непременно там побывать! Сегодня же, не откладывая!
— А как же Виктуар?
— Сначала — к Виктуару, потом — туда! То есть вы можете, конечно, остаться…
— Лиза, вы опять за своё? Я не отпущу вас одну — это ведь всё-таки не в парк на прогулку съездить…
К дому студента мы добрались через четверть часа. По дороге я пытался представить, как будет выглядеть наша встреча. Лиза выхватит из сумки стынь-каплю и бросится к Виктуару, а тот кинется наутёк? Об этой воображаемой сцены мне заранее становилось неловко.
Но всё оказалось проще. Давешний садовник, который с восходом солнца снова принялся за работу, узнал нас и доложил, что молодой хозяин не возвращался. Это известие Лиза восприняла спокойно — её уже захватила мысль о поездке к колдовским скалам.
Погода благоприятствовала — прогретый воздух, наполненный предчувствием лета, продолжал накатывать с юга. Сев на паром, мы пересекли Медвянку, после чего направились в морской порт. Извозчик нам попался толковый — услышав, куда мы собираемся плыть, он заверил, что знает нужный причал и докатит без промедления. Сидя на облучке, он то и дело оглядывался, улыбчиво щерил бородатую ряху и поводил рукой, приглашая полюбоваться видом.
