Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ) - Смирнов Владимир (читать книги без сокращений txt) 📗
Император — вне обсуждения. Нельзя говорить, будто Император неправ. Можно сказать — Император удивил. Семь лет назад из Тайного города пришло письмо. Обычный свиток, ничего особенного. Просто удивило.
В письме предписывалось собрать в стенах монастыря всех выпускников Школы, прошедших полный курс обучения, присвоить им титул «младших наставников» и начать принимать с окрестных деревень всех мальчиков от четырёх лет и выше на годовалые сборы для восстановления и совершенствования техники боя. Тренировки по обычным программам — не прекращать. Из выпускников Школы выделять наиболее выдающихся и отправлять в Императорскую Гвардию.
Как прикажете выполнять приказание, если большая часть выпускников, прошедших полный курс обучения, разбежалась по соседним княжествам? Хинай — богатая страна и никто не смеет думать иначе. Но есть же места, где семья получит чуть больше? С этим-то не поспоришь? Соседи всегда смеются, услышав от хинайца такие речи. И сам хинаец смеётся. Смеётся и — ждёт. Хинайцы всегда умели ждать. Они созданы для этого. И ничуть не стесняются, выполняя свой Долг.
Наставник вздохнул. Уже третий выпуск расходится по княжествам. И это — вего лишь один монастырь. А их, только крупных, десятки. Что же стало известно Императору, если сейчас понадобилось древнее, почти забытое умение? Наставник ожидал нового письма и боялся своей догадки.
***
Двухколёсная телега застряла в сточной канаве на въезде в Меттлерштадт. Трое юношей, тащившие телегу, свалились на обочину, извалялись в нечистотах и с причитаниями, неуклюже, начали выбираться. Сидевший в телеге хинаец в свободной одежде и соломенной панаме чудом избежал участи возниц: слетев со своего места, он кувырком упал на траву, чудом не попав в коровью лепёшку. Над комичной картиной могли посмеяться прохожие, найдись они в столь ранний час. Зрителей не нашлось. Зато из ближайшего дома раздалась отборная брань.
— Какого Змея тут происходит?! Только спать легли, так нет — кому-то нужно разбудить добропорядочного горожанина!
— Плошу плошения, — запричитал хинаец, сняв панаму и мелко-мелко кланяясь в пояс. — Я нанял самых неуклюжих возниц. Мы помешали вам и вашей жене заснуть после тяжёлой ночи. Плошу вас, плимите от меня маленький подалок.
Хинаец бросился к двуколке, уже вытащенной из канавы растяпами-возницами, открыл небольшой сундучок, прикреплённый сзади, и достал оттуда длинный узкий кусок ткани. Казалось, сквозь неё просвечивают гаснущие звёзды. Заходящую луну — так точно видно. Хинаец скомкал подарок, побежал к раскрытому окну. Вытянутые руки держали драгоценность, словно ядовитую змею. Сходство усиливал выскочивший из кулака, развевающийся «хвост».
Глаза недовольного горожанина расширились, белки заблестели в утренних сумерках. На миг он убрался внутрь комнаты, что-то забурчал. Подбежавший хинаец расслышал лишь «замолчи». Хозяин высунулся снова, принял подарок, помял в руках, рассмотрел и ошеломлённо воззрился на благодетеля.
— Ничего, дорогой гость. Мы сами виноваты: надо было строить дом не так близко к дороге. Что ж поделаешь — упали в канаву, в сумерках с кем не бывает! Добро пожаловать в наш гостеприимный город! Милости просим!
И, уже отбегая от дома, хинаец услышал счастливый женский взвизг:
— Настоящий хинайский шолк с росписью? Что он потребовал взамен? Душу?!
Садясь в двуколку, Дядюшка Хэй улыбнулся. Пять лет он не был в Меттлерштадте. Пять лет его лавка была закрыта, оставаясь под печатами муниципалитета и Змеевой сотни одновременно, что стоило немало серебра. Вряд ли кто осмелится залезть в неё. А вот лицо — забыли. Даже этот добропорядочный горожанин. А ведь его Дядюшка Хэй помнил прекрасно: не раз добрый муж приходил к хинайцу за недорогими и милыми безделицами, которые, впрочем, никогда не оказывались на шее или в мочках ушей его супруги. Зато на иных городских модницах Дядюшка эти украшения примечал. Улыбался и всякий раз давал себе слово отдариться жене добропорядочного горожанина. Вот и случай подвернулся.
— Пошли, пошли, ленетяи! Не вздумайте ишо лаз меня улонить!
Сонный охранник у дома бургомистра сверил печати на пергаменте, бурча на ранний час и почёсываясь от утренней сырости, нашёл ключи от лавки Дядюшки Хэя и так быстро закрыл окошко сторожки, что не выслушал даже слов благодарности. Дядюшка покачал головой, уселся в двуколку и направил возниц к маленькому домику на окраине главной улицы.
Пока наводили порядок — подметали, стирали пыль с полок, мыли окна — к лавке пришёл караван с товарами. До самого вечера молодые хинайцы перетаскивали в подвал огромные тюки, сундуки и вязанки, к вечеру наскоро перекусили и легли спать. А наутро пошли искать работу в окрестных сёлах. Батраки, желающие работать за похлёбку и медную монету нет-нет, да где-то понадобятся.
***
К середине осени пришли вести из Кряжича и Блотина. Оказывается, хинайцы появились не только в Бродах. У него в городе приезжие отстроили свою слободу за городской стеной, с местными не задираются, берутся за самую тяжёлую работу, много не требуют. Да и как без них: войска, что строили город, разъехались по своим княжествам, рук снова не хватает. А эти — и на турфе, и на обжиге, и на укладке кирпица — везде мастера, не то, что местные самоучки. Что значит — тысячи лет владеют мастерством. Мостики через Глинищу сменили на кирпицовые, заканчивают соединять берега Пограничной горбатым, совсем уж огромным с тремя пролётами и широкими, толстыми опорами. Мечислав спросил у хинайского мастера, зачем, дескать, такие большие. Тот вежливо намекнул о напоре весеннего льда.
А в Степь от моста начала строиться широкая, на две телеги, дорога. Говорят, из далёкого Хиная, огибая уж очень неудобные холмы, навстречу ползёт такая же жирная змеюка, встретиться должны в Тмути. Это не очень удобно, большой крюк, но хакан настоял — дорога должна идти через город, и — точка. Шабай со смехом рассказывал, как с хинайским мурзой смотрели на карту Степи, определяли родовые пастбища, и вычерчивали дорогу аккурат по границам. Хинаец чуть в обморок не упал, глядя на извивы, но деваться некуда, пришлось согласиться.
Благодаря приезжим мастерам Броды росли как на закваске, а вот вести от соседей не радовали. Не любят в Блотине хинайцев. Там они тоже берутся за самую чёрную работу — добывают руду, угольный камень, плавят сырое железо, что упало в цене почти на треть. Чего тамошним кузнецам не по нраву?
И так везде. Меттлерштадт, Кряжич, Дмитров, Блотин — не рады местные гостям. Раджин, понятно — давний противник. Да и жителей там почти столько же — своих рук и ртов хватает. А эти-то чем недовольны? Даже несколько раз бунтовать пытались, да получали палок от городской охраны. Хинайцы поняли бунты по-своему, будто у бедняков хлеб отнимают. Каждый седьмой пятак сдавался в общий котёл и раз в неделю устраивались настоящие пиры. С бесплатной кашей, пивом и залихватским мордобоем. Так понемногу всё и затихло.
Разве только Озёрск принял с распростёртыми объятьями. Хинайцы заменили собой рабов, что запретил держать Змеев сотник. Если разобраться — те же рабы. Работают справно, много не просят. Надо — на галеры сядут, надо — волоком их потащат. И всё — за гроши.
Двубор, как вернулся на заставу, общается мало, иногда спрашивал, куда-де подевался Вторак. А откуда Мечиславу о том знать? У нас свои дела, у него свои. Вторак — сам по себе, то там встретят, то сям. Говорят, даже в Дмитрове побывал. Ну, побывал и побывал, чего не случается. Это князь Бродский с Четвертаком ничего общего иметь не хочет, а волхву кто запретит на верфи поглазеть? Войны, будь здрав — избежали, войска, ну их к Змею — распустили по домам, чего бы Втораку не прогуляться по Змеевым землям?
***
Из башенки терема, глядя на стройку, что вот совсем рядом, и на дальнюю Степь, что вон куда, до самого виднокрая, Мечислав угадал лёгкие шаги Бруснички, что любит босиком, пока совсем не наступят морозы. Смешно, сначала угадал по шагам, а потом по дыханию. Запыхалась, серебреная жена. Еле осени дождалась — уж месяц, как Улька подвела её к князю. Бродские не нарадуются: теперь князь — настоящий. Породнился, укрепился на земле, не за страх будет защищать, за совесть. Откуда им знать, что ему и бежать-то некуда?
