Вавилон - Куанг Ребекка (бесплатные серии книг .TXT, .FB2) 📗

Однажды утром миссис Пайпер разбудила его очень рано. Он издал несколько звуков протеста, но она настаивала:

— Пойдем, дорогой, ты не захочешь это пропустить.

 Зевая, он натянул пиджак. Он все еще протирал глаза, когда они вышли на палубу в холодное утро, окутанное таким густым туманом, что Робин едва мог разглядеть нос корабля. Но потом туман рассеялся, и над горизонтом появился серо-черный силуэт, и это был первый взгляд Робина на Лондон: Серебряный город, сердце Британской империи, а в ту эпоху — самый большой и богатый город в мире.

Глава вторая

Лондон был мрачным и серым; он взрывался красками; был шумным, бурлящим жизнью; был жутко тихим, населенным призраками и кладбищами. Когда «Графиня Харкорт» поплыла вглубь страны по Темзе к верфям в бьющемся сердце столицы, Робин сразу увидел, что Лондон, как и Кантон, был городом противоречий и множества людей, как и любой город, служивший «ртом» для всего мира.

Но в отличие от Кантона, Лондон имел механическое сердцебиение. Серебро гудело по городу. Оно сверкало под колесами кэбов и карет, под копытами лошадей, светилось из зданий под окнами и над дверными проемами, лежало под улицами и в тикающих стрелках башен с часами, было выставлено в витринах магазинов, чьи вывески гордо хвастались волшебными дополнениями к хлебу, сапогам и безделушкам. Живительная сила Лондона имела резкий, звонкий тембр, совершенно не похожий на шаткий, лязгающий бамбук, которым был наполнен Кантон. Он был искусственным, металлическим — звук, похожий на скрип ножа по точащейся стали; это был чудовищный промышленный лабиринт из «жестоких произведений / Многих колес, которые я вижу, колесо за колесом, с зубьями тираническими, движущимися по принуждению друг к другу»*.

Лондон накопил львиную долю мировой серебряной руды и мировых языков, и в результате город стал больше, тяжелее, быстрее и ярче, чем позволяла природа. Лондон был прожорлив, разжирел на своих трофеях и все еще, каким-то образом, голодал. Лондон был одновременно невообразимо богат и удручающе беден. Лондон — прекрасный, уродливый, разросшийся, тесный, отрыгивающий, нюхающий, добродетельный, лицемерный, позолоченный серебром Лондон — был близок к расплате, ибо наступал день, когда он либо пожирал себя изнутри, либо бросался наружу в поисках новых деликатесов, труда, капитала и культуры, которыми можно было бы питаться.

Но чаша весов еще не перевесила, и пока можно было продолжать веселье. Когда Робин, профессор Ловелл и миссис Пайпер сошли на берег Лондонского порта, в доках царила атмосфера апогея колониальной торговли. Корабли, груженные ящиками с чаем, хлопком и табаком, их мачты и траверсы, усыпанные серебром, которое помогало им плыть быстрее и безопаснее, стояли в ожидании, когда их опустошат, чтобы подготовить к следующему плаванию в Индию, Вест-Индию, Африку, на Дальний Восток. Они отправляли британские товары по всему миру. Они привезли сундуки с серебром.

Серебряные слитки использовались в Лондоне — да и во всем мире — на протяжении тысячелетия, но со времен расцвета Испанской империи ни одно место в мире не было так богато серебром и не зависело от его силы. Серебро в каналах делало воду более свежей и чистой, чем имела право быть любая река, подобная Темзе. Серебро в водостоках маскировало вонь дождя, ила и сточных вод ароматом невидимых роз. Серебро в часовых башнях заставляло колокола звонить на мили и мили дальше, чем следовало бы, пока ноты не сталкивались друг с другом по всему городу и над сельской местностью.

Серебро было на сиденьях двухколесных кэбов Hansom, которые профессор Ловелл заказал, когда они проходили таможню — один для них троих, а второй для их чемоданов. Когда они устроились, тесно прижавшись друг к другу в крошечной карете, профессор Ловелл протянул руку через колени и указал на серебряную полоску, вделанную в пол кареты.

— Можешь прочитать, что здесь написано? — спросил он.

Робин наклонился, прищурившись.

— Скорость. И ... spes?

— Spēs, — сказал профессор Ловелл. — Это латынь. Это корневое слово английского speed, и оно означает совокупность вещей, связанных с надеждой, удачей, успехом и достижением цели. Заставляет кареты ехать немного безопаснее и быстрее.

Робин нахмурился, проведя пальцем по планке. Она казалась такой маленькой, слишком безобидной, чтобы произвести такой глубокий эффект.

— Но как? — И второй, более срочный вопрос. — Смогу ли я...

— Со временем. — Профессор Ловелл похлопал его по плечу. — Но да, Робин Свифт. Ты станешь одним из немногих ученых в мире, знающих секреты обработки серебра. Для этого я и привез тебя сюда.

Два часа в кэбе привели их в деревушку под названием Хэмпстед в нескольких милях к северу от Лондона, где профессору Ловеллу принадлежал четырехэтажный дом из бледно-красного кирпича и белой штукатурки, окруженный щедрой полосой аккуратного зеленого кустарника.

— Твоя комната наверху, — сказал Робину профессор Ловелл, отпирая дверь. — Вверх по лестнице и направо.

В доме было очень темно и прохладно. Миссис Пайпер принялась раздвигать шторы, а Робин, как и было велено, потащил свой чемодан по спиральной лестнице и по коридору. В его комнате было немного мебели — письменный стол, кровать и стул — и не было никаких украшений и вещей, кроме книжной полки в углу, на которой стояло столько книг, что его сокровенная коллекция казалась ничтожной.

Любопытствуя, Робин подошел к ней. Неужели эти книги были приготовлены специально для него? Это казалось маловероятным, хотя многие из названий выглядели так, что могли бы ему понравиться — только на верхней полке стояло несколько «Свифтов» и «Дефо», романов его любимых авторов, о существовании которых он даже не подозревал. А вот и «Путешествия Гулливера». Он снял книгу с полки. Она казалась хорошо потрепанной, некоторые страницы были измяты и изъедены, на других были пятна от чая или кофе.

В замешательстве он поставил книгу на место. Должно быть, кто-то еще жил в этой комнате до него. Возможно, кто-то другой — его ровесник, который так же любил Джонатана Свифта и перечитывал «Путешествия Гулливера» столько раз, что чернила в правом верхнем углу, где палец переворачивал страницу, начали стираться.

Но кто это мог быть? Он полагал, что у профессора Ловелла нет детей.

— Робин! — крикнула миссис Пайпер снизу. — Тебя ждут на улице.

Робин поспешил обратно вниз по лестнице. Профессор Ловелл ждал у двери, нетерпеливо поглядывая на карманные часы.

— Твоя комната подойдет? — спросил он. — В ней есть все, что вам нужно?

Робин с энтузиазмом кивнул.

— О да.

— Хорошо. — Профессор Ловелл кивнул в сторону ожидающего такси. — Садись, мы должны сделать из тебя англичанина.

Он говорил это буквально. Весь остаток дня профессор Ловелл возил Робина по разным делам, чтобы ассимилировать его в британское гражданское общество. Они посетили врача, который взвесил его, осмотрел и неохотно признал пригодным для жизни на острове: «Ни тропических болезней, ни блох, слава богу. Он немного маловат для своего возраста, но растите его на баранине и пюре, и он будет здоров. А теперь давайте сделаем прививку от оспы — закатайте рукав, пожалуйста, спасибо. Это не больно. Считайте до трех». Они увидели парикмахера, который подстриг непокорные кудри Робина длиной до подбородка в короткую аккуратную стрижку над ушами. Они видели шляпника, сапожника и, наконец, портного, который измерил каждый дюйм тела Робина и показал ему несколько кусков ткани, из которых Робин, ошеломленный, выбирал наугад.

После обеда они отправились в здание суда на прием к адвокату, который составил пакет документов, согласно которым, как сказали Робину, он становится законным гражданином Соединенного Королевства и опекаемым профессором Ричардом Линтоном Ловеллом.