День Святого Никогда - Фарб Антон (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
— Обожди, — недовольно сказал Феликс, отрываясь от созерцания собственных ботинок. — Куда тебя занесло? Я спросил, почему дракона вдруг стали считать богом и поклоняться ему. А почему его раньше считали дьяволом — это мне рассказывать не надо, это я и так знаю…
— А ты не перебивай! Я как раз собирался перейти к обожествлению символа мирового Зла… О чем я говорил? Ах да, о человеческих пороках и мотивах… Если помнишь, в юности я был худой и стройный. Так?
— Так, — нахмурившись, кивнул Феликс. — А причем тут…
— А потом я начал толстеть.
— Ну и что дальше?
— А когда я начал толстеть, я заметил за собой одну интересную склонность. Всякий раз, увидев себя в зеркале, я втягивал живот. Машинально, не задумываясь. Мне хотелось, чтобы мое отражение в зеркале соответствовало моим представлениям о моей фигуре!
— И? — недоумевал Феликс.
— И только повзрослев, я понял, что гораздо мудрее один раз поправить зеркало, чем каждый раз напрягать живот.
— Что-то я не улавливаю…
— Гораздо проще изменить свои представления о собственной фигуре, чем саму фигуру! — патетично провозгласил Огюстен и с новой силой приналег на жалобно заскрежетавшую кофемолку.
— Нет, — сказал Феликс, поразмыслив. — Все равно не понимаю. В чем суть твоей аналогии?
— Какой же ты все-таки недалекий! — не стерпел Огюстен.
— Мы, герои, все такие… — миролюбиво заметил Феликс.
— Люди видели в драконе исчадье мирового Зла потому, что видели в нем себя. Свою жадность, свое коварство, свою похоть, свою подлость. Все это считалось Злом. А со Злом было принято бороться, даже профессию для этого специальную завели — герой. И вот когда герои драконов изничтожили, и начали почивать на лаврах, люди — те самые маленькие люди — остались один на один со своими страстишками и пороками. Конечно, до драконовых масштабов дело не доходило, но кто, скажите на милость, хоть раз в жизни не испытывал желание украсть вот тот красивый бриллиант, обмануть того дурака или совратить вон ту целочку… Но поддаваясь подобным порокам, люди уподобляются драконам, которые есть Зло по определению. А люди не хотят уподобляться Злу. Это противоречит их представлениям о собственной фигуре, то бишь о порядочности и доброте. Вот они и пересмотрели определение, данное дракону вами, героями. И вывернули его наизнанку. Для удобства. И собственного душевного спокойствия…
— А что, — сказал Феликс. — Красивая теория. Сам выдумал?
— Нет, — нехотя сознался Огюстен. — Это не я выдумал. Это один умный человек выдумал. Звали его Пауль, а фамилия его была… — Тут в кофемолке что-то зашипело, звонко хлопнуло и пыхнуло пламенем. Огюстен проворно нырнул под стол, на ходу сбивая огонь с фартука, а Феликс оцепенел от неожиданности.
— Ложись! — заорал Огюстен, но мельница раздумала взрываться, пшикнув напоследок и выпустив из себя облако белого, едко и горько пахнущего дыма.
— Ничего себе… — потрясенно пробормотал Феликс.
Огюстен медленно выбрался из-под стола, обтряхнул в очередной раз подпаленный фартук, стянул рукавицы и зажал их под мышкой.
— Значит так! — угрожающе сказал он и снял маску. Лицо его было бледным и испуганным. На лбу серебрились капельки пота. — Когда тебе в следующий раз захочется побеседовать о драконах, обратись к Сигизмунду! — еле сдерживаясь, поцедил он.
— Ладно, — кротко сказал Феликс.
— А меня во время работы отвлекать не смей!!! — сорвался на крик Огюстен. — Ты нас обоих чуть не угробил! Понимаешь?! Обоих! Болтун чертов, драконов ему разъясни!
— Я же не знал, что…
— А ты и не должен был знать! Не положено тебе знать, понял?! Все вопросы — к Сигизмунду, а меня оставь в покое! У меня работы по горло!
От пережитого испуга у Огюстена, похоже, начиналась истерика. Феликс же, напротив, начинал злиться на собственную нерасторопность.
— Ладно, — сказал он. — Остынь. К Сигизмунду — так к Сигизмунду. Только не ори. И так в ушах звенит… — Феликс снял ноги со столика и встал с дивана. — Я как раз собирался его повидать.
— Кого его? — наморщил лоб Огюстен.
— Сигизмунда. У меня к нему дело. Ты не знаешь, где его можно найти? — спросил Феликс, в глубине души надеясь, что Огюстен ответит «нет» и с делом к Сигизмунду можно будет еще повременить.
— В Школе, где ж еще! — фыркнул Огюстен. — Он там днюет и ночует. В библиотеке сидит, знаний набирается…
— В Школе? — удивленно переспросил Феликс. — Тогда я лучше после обеда зайду. А то в полдень у меня встреча назначена, а Сигизмунд как зацепит…
— Обожди, — сказал Огюстен.
Он опустился на корточки, откинул ковер и разобрал три половицы. Под ними оказался тайник, откуда Огюстен извлек холщовую сумку и вручил ее Феликсу.
— Передашь это Сигизмунду.
К обратной стороне гостеприимства Огюстена, а точнее, к его возмутительной привычке использовать соседа как мальчика на посылках, Феликс привыкнуть так и не смог. Вот и сейчас он сделал попытку возразить:
— А что, до завтра это подождать не может?
— Завтра — воскресенье, — внушительно сказал Огюстен таким тоном, как будто сразу после воскресенья наступит конец света. — В воскресенье Школа закрыта.
— Тоже верно, — обреченно вздохнул Феликс, принимая увесистую сумку. — Таскать ее теперь с собой…
— Ничего, не надорвешься. Главное, от огня ее держи подальше…
3
Когда Феликс упомянул о назначенной в полдень встрече, то сделано это было отнюдь не из дипломатических соображений. Встреча действительно была назначена на полдень в погребке (экс-кабаке) «У Готлиба», и хотя до полудня было еще далеко, Феликс предпочел провести оставшееся время прогуливаясь по Городу, ибо Огюстен в гневе был не столько страшен, сколько смешон и жалок, а Феликсу всегда претило быть свидетелем чьего-либо унижения.
Однако неспешной и приятной прогулки по залитым солнечным светом улицам не получилось по трем причинам. Во-первых, было слишком душно: парило, и явно к дождю, а насколько Феликс мог судить о содержимом Огюстеновой сумки, оберегать ее стоило не только от огня, но и от воды. Во-вторых, как всегда перед дождем, снова начало постреливать в колене. И в-третьих, Феликса окончательно одолели запахи. Таким уж он уродился: если Бальтазар, чтобы отрезать себя от окружающего убожества, надевал шоры на глаза, то Феликсу для этого понадобились бы ватные затычки в ноздри. Спертый воздух на тесных улочках ремесленных кварталов Нижнего Города имел столь сложный, густой и сильный букет, что Феликса на первых порах сшибало с ног, и даже теперь, пообвыкнув маленько, он с трудом переносил приступы тошноты, вызванные каждодневными запахами продуктов жизнедеятельности цеховиков. А сейчас положение усугублялось еще и миазмами, исходившими из канав, во множестве вырытых на улицах с целью замены канализационных труб. Вполне реальные, а не метафорические продукты жизнедеятельности местами фонтанировали и стекали по тротуарам.
Не выдержав такого надругательства над своим обонянием, Феликс остановил извозчика и добрался до погребка «У Готлиба» на час раньше срока.
Название своего заведения Готлиб сменил в начале лета — очевидно, надеясь, что уютно-домашний «погребок» привлечет гораздо более пристойную клиентуру, нежели разухабисто-веселый «кабак», однако надежды оказались беспочвенными. Нет, с количеством клиентов проблем не возникало: Готлиб даже подумывал прикупить соседний погреб и расширить свое предприятие вдвое, предлагая Феликсу роль партнера, от которой тот вынужден был отказаться из-за отсутствия способностей к коммерции; а вот качественных перемен в «вечерней» клиентуре Готлиба не наблюдалось, из-за чего Янису пришлось выписать из деревни обоих братьев себе на подмогу. Сейчас они все втроем сидели у стойки и хмуро потягивали портер, набираясь сил перед напряженным вечером.
Феликс поздоровался с ними, прошел за свой столик и заказал бокал рейнского вина. У него что-то пошаливали почки, и от пива он временно решил воздержаться, а традиционного бордо у Готлиба больше не подавали. Готлиб на старости лет вдруг вспомнил о своих германских корнях и прекратил торговать всякими винами, помимо немецких. Раньше его патриотизм не простирался дальше пива, которое он и пивом-то не считал, если оно не было сварено в Баварии — хотя в отношении некоторых чешских и английских сортов с ним еще можно было поспорить, что Феликс иногда и делал с огромным удовольствием. Но теперь Готлиб решил проявить непреклонность и кормить клиентов исключительно немецкими продуктами, для, как он выражался, придания национального колорита своему погребку.
