История очевидца иных миров (СИ) - "Bunny Munro" (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
Он уже почти решился. Сейчас, сидя на холодных камнях и подставляя лицо весеннему солнцу, он недоумевал, растерянно улыбаясь: отчего слово, прочно засевшее в голове, ещё день назад пугало его до дрожи в коленках? Слово это, поначалу колючее, холодное и воняющее тухлой рыбой, сейчас размякло, потеплело. А запах… Ну что же — человек ко всему привыкает со временем, и частный случай Кревана Фланагана совсем не исключителен. САМОУБИЙСТВО. Нет, а что тут такого, зачем прикрываться моралью, или звать врача? Вроде как всегда есть причина, подталкивающая людей к ужасным решениям. Смерть близких людей, неумение приспособиться к изменяющимся условиям, разбитое сердце, наконец, внезапный психоз на фоне обострения душевного заболевания или же вследствие злоупотребления веществами расширяющими сознание. У Кревана этого добра был целый ворох. Он расстался с Джен (ведь слова про "какое-то время" только слова, не так ли?). Попытавшись укрыться в месте, хранимом в детских воспоминаниях, он получил катарсис, но не тот, которого желал: он выяснил, что место это миф, оставшееся только в детских воспоминаниях. Наконец он разочаровался в добрых людях. Речь не о Билле Маккуине — он никогда не был добрым человеком, и, вероятно, умрёт, став жертвой собственной же пакости. Но что касается Заховича… Фланаган знал, что если садишься пить с незнакомыми людьми, то не стоит после роптать на судьбу — это жестокий мир, и инциденты, подобные его случаю, случаются сплошь и рядом. Но Эфраим пришёлся ему по душе, и оттого-то обида была стократ сильнее, чем, если бы Кревана обчистил незнакомец.
Главной же обидой на окружающую действительность было то, что совокупность неприятностей, свалившихся на него, чётко высветила сущность Фланагана: он точно являлся неудачником (ему уже тридцать пять, он живёт на съёмной квартире, у него нет семьи, он не может адекватно отвечать на внешние угрозы) без шансов на изменение сложившегося положения вещей. Какие блестящие перспективы ожидают его, даже не на горизонте, а куда ближе. Работа до старости в мелких ретейловых фирмах под началом таких же неудачников? Имитация семейной жизни с очередной подругой: без детей, без планов на будущее? И это ещё пока он в более-менее привлекательном возрасте. А потом? Одинокая старость в очередной мебелирашке или же переезд к матери на постоянное проживание? Да уж, прямо дух захватывает… Так чего же тянуть так долго, мучая и себя и окружающих?
Трудно сказать, как всё повернулось бы, находись он сейчас, к примеру, в доме матери или в своей городской квартире. Обратился бы он мыслью к такому радикальному способу решения всех своих проблем? И случайностью ли было появление мысли о сведении счётов с жизнью именно в этом месте, по слухам имеющем сакральные свойства, если верить, конечно, источникам эти слухи распространяющим? Как знать. Во всяком случае, Фланаган ни на миг не допустил вероятности помутнения собственного рассудка (хотя ещё пару дней назад был в этом уверен). Вообще, если откинуть меланхолию, накрывшую его своим чёрным покровом, он чувствовал себя очень даже неплохо. От похмелья, мучающего его после пробуждения, не осталось и следа. Ничего не болело после вчерашней стычки с Билли-bostoon’ом. Исчезли все посторонние шумы, донимавшие его всю неделю. Тут бы жить и радоваться, но Креван уже приступил к обдумыванию способа ухода из жизни.
Перебрав несколько вариантов, он счёл их либо хлопотными в исполнении (например, затруднительно бросаться под колеса автомобиля на пустынной трассе, да и исход не гарантирован), либо чрезвычайно неприятными (он всегда нервничал перед процедурой сдачи крови из пальца, куда уж там — вскрывать вены). Проще всего наглотаться таблеток. У матери точно есть какой-то запас успокоительных, найти их не составит труда. Но, во-первых, Креван не знал, достаточно ли они сильные (не хотелось бы очнуться в больнице, проваляться несколько дней под капельницей, чувствуя себя ещё большим неудачником, а в глазах окружающих видеть напускное сочувствие). Во-вторых, приняв твёрдое решение, не хотелось ещё раз встречаться с Бридой. Креван боялся, что не выдержит и пойдёт на попятную. Тем более чем дольше протянешь с выполнением задуманного, тем меньше шансов на его верный исход. Нужно что-то быстрое и надёжное. Есть море. Можно зайти в него прямо в одежде и обуви, заплыть подальше, покуда силы не выйдут, а там отдаться на волю волн… Глупо. Быстро не получится. Вода холодная, его решимости хватит на то, чтобы зайти едва ли по пояс, а там и запал пройдёт. Так что самое большее, на что можно рассчитывать в этом случае — смерть от пневмонии.
Креван вспомнил, как отец, однажды хорошо приняв на грудь, достал откуда-то чёрный пистолет с серебряной гравировкой. Фланагана-младшего оружие заинтересовало. Отец, ни доселе, ни после не рассказавший о своих армейских подвигах, был отчего-то красноречив. Он рассказывал, про своё участие в войне с Аргентиной, как они со школьным другом, Фрэнком Нэйджелом, брали Гуз-Грин18, как было страшно "до усёра", как они стреляли в темноту, не зная, где свои, где чужие. "Мы обложили этих ублюдков, как лису в норе", — со смехом, вытирая отчего-то выступившие на глазах слезы, говорил отец: "Они сдались, чего ещё! А потом мы с Фрэнки нажрались в сопли венесуэльским ромом, чистым, как святая вода, и жёстким, как наждачная шкурка…" Он рассказал, как получил вот этот самый пистолет из рук старушки Мэгги19, "чтоб ей припекло"… А в конце рассказа Джейд Фланаган разрыдался, как ребёнок. Мать увела его в спальню, предварительно отобрав пистолет из рук любопытного Кревана. Протестующие вопли сына она оборвала крепкой затрещиной, но отца в тот вечер не ругала. Зато на следующий день закатила страшный скандал. Лишь много позднее, уже после смерти отца, Креван узнал, что в тот день Джейд получил известие о том, что его школьный друг, лейтенант элитного Парашютного полка, Фрэнк Нэйджел, покончил с собой посредством наградного оружия… Креван знал, где мать хранит награды отца, там же должен был быть и пистолет. Но… Та же история, что и с лекарствами. Вдобавок ко всему, застрелиться из отцовского пистолета означало бы оскорбить память отца, память о его боевом прошлом, как бы он этого прошлого не стыдился…
Фланаган поднялся и посмотрел на ленту "дороги", уходившей прямо в море. Потом подошёл к отвесному краю уступа, на котором сидел. Десятью ярдами ниже протянулась прибрежная полоса с далекой, медленно бредущей по границе прибоя фигуркой. В пределах видимости никого больше не было. Плотно сжав губы, Фланаган посмотрел под ноги. Вдоль подножия вилась довольно широкая тропа, вытоптанная тысячами ботинок, туфель, босоножек и даже босых ступней. То там, то сям по обочинам тропы выступали навершия скрытых под дёрном базальтовых колонн. "Там, внизу, практически верная гибель…" Голос в сознании возник словно ниоткуда, это не была мысль Фланагана. Он не придал этому факту никакого значения, заворожено глядя на близкую и в то же время бесконечно далекую землю. "Шаг, один шаг — вот твоя задача. Решение её зависит от твоего выбора: остаться здесь и прожить жизнь среднего человека, или перейти в другой мир. Мир, где ты возвысишься или умрёшь…" Креван жадно внимал голосу, забыв, что люди, слышащие чужие голоса в голове обычно содержатся отдельно от людей, не имеющих возможности эти голоса слышать.
— Это лучший мир?
Волнение и пересохшее горло сделали вопрос едва слышным, как шелест ивовых листьев при полном безветрии. Его услышали. "Да", — ответ был твёрд и чёток. Креван счастливо улыбнулся, в глазах его стояли слезы. Он сделал шаг.
Интерлюдия 1
С самого детства Люк-Франц Тернавски знал, что станет знаменитостью. Не важно, на каком поприще он получит общечеловеческое признание — главное, что он сможет доказать свою значимость тупым предкам. Они-то явно ни на что не рассчитывали, когда Люку-Францу пришло время появиться на свет. Иначе не стали бы называть своего единственного сына этим идиотским двойным именем. Видите ли, Тернавски считали себя людьми утончёнными (так им самим казалось), и в молодости каждый мечтал о карьере. Папашка спал и видел, как делает дубль в финале чемпионата мира в футболке сборной ФРГ. А мамашка грезила балетом: Дягилевские сезоны, Анна Павлова и она сама такая вся воздушная и холодная… Ну, папашка-то хоть сделал какой-никакой шажок к мечте: отыграл с десяток матчей в региональной лиге за скромный Любек из одноимённого города (да вся их семья была из одноимённого города), после чего тренер намекнул, что Ладо (уменьшительное от Ладислава) стоит поискать место в другой команде, а может быть и место в другой сфере деятельности. Даже спустя много лет папашка, перебрав пенного, начинал костерить тренера, который, наверное, и помер-то давно. Брызгал слюной, вопил, что более тупого идиота ему ещё не встречалось, что тот заставлял играть Ладо не на его позиции. Да и вообще, тренер этот был из бывших эсесовцев, отчего его, немца по матери и поляка по отцу ненавидел, о чём и заявлял неоднократно. Интересно, врал папашка или нет? Забавно было бы, если тот тренер и вправду был эсесовцем… А ещё папашка, сделавший карьеру бухгалтера в какой-то мелкой торговой кампании, в свободное время обожал сидеть в кресле, пыриться в телек, наблюдая за похождениями любимых киногероев. Он-то, большой фанат Лукаса и настоял на том, чтобы назвать сына Люком…
