Вершители Эпох (СИ) - Евдокимов Георгий (электронные книги бесплатно txt) 📗
***
Арена была центром. Центром этого маленького безымянного городка, центром внимания и эмоций всех его жителей. Как огромный плетёный глаз, она выглядывала из-под земли вереницей каменных и тканевых переплетений, образующих перевёрнутую корзинку с метровым основанием, полузасыпанным песком. По кругу, снаружи, стояли скамейки, но до этого времени они только покрывались сколами и трещинами, делаясь старее и заброшеннее изо дня в день. Крик был первым, что она услышала. Гомон толпы — небольшой, но разраставшийся, будто каждый пытался перекричать предыдущего — эмоционально и со всей силы. Потом заболело плечо и локоть, подложенный под голову — так сильно, что двигать пришлось медленно, разминая затёкший сустав. Показалось, что с движением крик стал громче, но глаза ещё не привыкли к свету, и она потёрла их и сузила, рассматривая плетёные каменистые загородки, такого же цвета пол, и с пару десятков людей на той стороне. Она была внутри арены, без сомнений. В бок что-то ударилось, но не сильно — сначала еле коснулось, а потом с силой толкнуло её на спину, так, что она перекатилась и ударилась о стенку. В глаза посыпался песок, а в голые руки впились кусочки камня, оставив красные вмятины. Вайесс оперлась на пол и поднялась, сплёвывая песок и моргая глазами, одновременно и привыкая к свету, и вычищая забившуюся пыль. Его она увидела сразу — Бог стоял на другом конце арены, но перед ним были ещё шестеро — мужчины в таких же жилетках, как и у неё — все щуплые, невысокие, может чуть больше её самой, но с одного взгляда видно, что жизнь провели не в Арденне, которая не учит суровости выживания. У этих шестерых всё уже было написано на лицах — выражения уверенные, серьёзные, даже бдительные, такие, словно парни готовились защищаться. У каждого в руках было по оружию — в большинстве копья и разного вида мечи, у одного — пара ножей.
— Приятно познакомиться, я лидер этой компании, — светловолосый парень, явно повыше остальных, со странными татуировками, обёртывающими всё от запястий до плеч, протянул ей руку и мило улыбнулся. Ей показалось, что даже слишком искренне. Вайесс подумала, что даже не удивляется, и уже в который раз — если Он был здесь, как ей казалось, значит, всё идёт по его плану. Она протянула руку в ответ и сильно сжала, но он сжал сильнее. — Неплохо, знаешь?
— Вайесс, — представилась она, доверившись парню, но всё равно осторожничая. Под ложечкой неприятно засосало — предчувствие беды, но это предчувствие было настолько знакомо, что внимания она почти не обратила.
— Гатча, — представился парень и глянул на Бога Пустоши. Тот согласно кивнул, но взгляд был направлен на неё. В серых глазах многое можно было прочитать, пока Он разрешал, но Вайесс не стала, увидев одобрение и решив, что этого достаточно. Ей показалось, что Он остался этим доволен. — Скиталец просил нас подготовить тебя. Не знаю, что он за садист и как ты его терпишь, но, в общем, тебе нужно одолеть нас шестерых, так, чтобы мы не смогли двигаться, либо погибли. Мы — с оружием, ты — без. Всё просто.
— Ясно… — наверное, раньше в ней вскипела бы ненависть, или она бы попыталась выбраться, но не сейчас. Сейчас собранные в подземельях Стены души были с ней, и это придавало дурацкой, но всё-таки уверенности. В ней теплилась мысль, что ради этого момента она жила, а ради следующего проживёт этот, и каждый момент был важен, каждый имел значение и не мог не произойти. Ощущение, принесённое из белого мира, заполнило её силой, силой отчаяния и отчаянной уверенности. — Значит, пока не выиграю, дальше не пойдём, да?
— Типа того, — лениво отозвался Гатча за всех шестерых, нервно подёрнув плечами. Вайесс показалось, что он… боится? Нет, не щуплой истощённой девчонки перед ним, но чего-то более глубокого, и она сразу поняла, что это нужно использовать.
— Ладно, давайте с первого раза, — сказала громко, но ком в горле всё-таки сбил голос, и она смахнула ощущение одним взмахом головы. О том, что она действительно может погибнуть, думать не хотелось, даже с тем условием, что, возможно, Бог снова её вернёт. Нельзя было давать слабину, хотя бы пока Он наблюдает. Дальше уже более уверенно, — Справитесь?
— На себя-то посмотри, — буркнул Гатча, сплёвывая в сторону. Толпа загудела сильнее, вскинув руки и запрыгав, постепенно выравнивая гул в один общий ритмичный напев.
Вайесс двинулась первой, даже не поняв толком, откуда взялась эта прыть и агрессия. Гатча подался в сторону, но не успел — был слишком близко, и она ударила его раньше, чем он успел вытащить ножи. Парень отпрыгнул влево на достаточное расстояние, вытер рукой лицо, но не увидел крови. На его лице заплясала ухмылка, мол, зря тебя переоценивал. Вайесс встала в стойку, ответив серьёзным взглядом исподлобья и перепрыжками с ноги на ногу. Тело было неуклюжим, не слушалось, но ей это нравилось: было такое лёгкое чувство эйфории, будто после пары кружек пива, но рассудок оставался холодным. Это напоминало танец, но более вымеренный, спокойный, готовность читать движения — свои и чужие — была в каждой крупинке зрачка, от света расширившегося ещё сильнее. Гатча ударил, как только её взгляд упал на остальных пятерых — сильно, со злостью, как настоящий воин. В глазах читалось не желание убивать, но смирение и готовность к тому, что это произойдёт, готовность принять на себя вину. Его поступь была лёгкой, гораздо более уверенной, чем её, и она споткнулась, заметив, что не успевает уклониться от ножа, и, наверное, эта удача её и спасла. Нож дёрнул воздух перед её лицом и, чиркнув по решётке, отлетел в сторону, брошенный сильной рукой. Следующий удар она уже прочитала, упершись правой ногой в пол и сделав рискованный проворот на обеих, сильно замахнувшись и целясь костяшками в голову. Без подготовки, конечно, ничего не вышло, но зато пришёл адреналин сражения, и ни увернувшийся от удара Гатча, ни образовавшийся небольшой порез на руке не умерили пыла.
Копьё Вайесс заметила в самый последний момент: когда пакли волос перестали лезть в глаза от резкого уворота, оно было у самого бока, и она повторила предыдущее движение, на этот раз ударив в плечо — безрезультатно — и схватившись за древко копья. Дальше её с огромной силой отбросило в сторону, и она покатилась к самой стенке, туда же, куда и в первый раз. Адреналин исчез, провалился куда-то в звон от удара и в треск пальцев, смявшихся в обратную сторону в попытке остановить падение. Двумя ударами — в плечо и в грудь — накатила кровавая темнота, холодом расползавшаяся до кончиков ладоней и стоп, промораживающая и отвергающая кровь, уничтожающая само время жизни. Копья глубоко вошли в ткани, пробив насквозь и неприятно проскрипев по полу, и от осознания этого звука боль была даже страшнее. После пережитого в Пустоши ощущения тела заметно сгладились, позволяя ей держаться в сознании и терпеть чуть дольше, но этого не хватало. Остротой проколотой ножом руки накатила паника, ударила в сознание болью, и целый мир превратился в белый, а потом обратно в цветной, в несколько раз усилив прошлый эффект от возвращения. Белым миром была судьба, смешанная со смертью и с чем-то ещё, наверное с Богом, и эта пустота поглощала её, расползаясь болью, а потом и бесчувственностью по каждой клеточке тела, постепенно докатываясь до рассудка и делая его переплетением из черноты песка и серости металла, из умноженного на бесконечность восприятия и поделённого на два баланса жизни и смерти. Где-то там, глубже, чем самые глубокие подземелья, зашевелилось красным кубом Око, глянуло на неё и закрылось, оставив на поверхности веко из космоса. По Храму прокатился рокот, стены зашевелились и ударились друг о друга, обрушиваясь и хороня под собой таких же, как она, а потом возвращая всё на место и выдыхая дым изо ртов-проходов. Она видела, как на города накатывают волны песка, как хоронят их под собой, ей казалось, что она и есть — и города, и песок, и только уничтожает саму себя, но не может справиться с этим, не может контролировать. А потом всё успокоилось, как будто шторм улёгся в один момент, и её бросило вниз, о штиль, и штиль этот был и болью и облегчением одновременно. И, несмотря на то, что всё в этом пустом и бесконечном мире было частью её самой, штиль был Его частью — спокойный, по-своему тревожный, но не понапрасну, сильный и надёжный, бесчувственный, но человечный.
