Бирит- нарим (СИ) - Медведникова Влада "Emy Olwen" (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
В эту ночь, как и каждый месяц, тонкий серп луны рождался вновь, -- и потому служба в храме началась сегодня рано. Тут не было тесно, как случается в дни великих праздников, но все же людей толпилось немало. Жизнь их стремительными искрами вспыхивала, звала, -- и от того кружилась голова, путались мысли.
Я слишком устал... мне нужна кровь.
Нур-Айя был где-то рядом, и Лабарту невольно искал его среди слуг бога. Но не находил ни среди жрецов поющих восхваления, ни среди тех, что окружали алтарь, ставили чаши с чистой водой и поднимали сосуды с воскурениями. Изваяние Сина возвышалось позади жертвенника, белое, почти лишенное цвета, -- лишь золотой скипетр сиял в руке да чернели провалы глаз. Звуки сливались в единый поток: мелодия славословий, мерные удары гонга, звон колокольчиков и нестройный гул людских голосов, -- одни повторяли слова гимнов, другие молились, просили.
Кто-то легко прикоснулся к плечу, и Лабарту обернулся. Девушка стояла рядом и хотя скрывала ее накидка, разве можно было не узнать? Ее выдавало ослепительное биение крови в запястьях и отзвук силы, какой не бывает у людей.
Та, что связана обрядом с Нур-Айей и служит ему... Амата.
-- Если ищешь встречи с моим господином, -- сказала она, -- отведу тебя к нему.
Они дождались конца первого жертвоприношения и покинули святилище. Воздух снаружи показался необычно свежим, и аромат воскурений, пропитавший одежду и волосы, теперь стал приторным, тяжелым.
Амата устремилась вниз по ступеням. Не говоря ни слова и не оборачиваясь, спешила, придерживая накидку. Лабарту шел за ней, оставая на полшага, и не пытался нарушить молчание, -- на душе по-прежнему было тяжело и смутно.
Они спустились по лестнице, вошли в невысокую пристройку. И, когда оказались внутри, Лабарту на мгновение замешкался, -- показалось, что не в храме они, а в обычном доме. Ступени, поднимающиеся к галереям, множество дверей, колодец во внутреннем дворе, квадрат темного неба над головой...
Покои жрецов... вот где успел поселиться Нур-Айя.
Лабарту усмехнулся и догнал Амату.
Она привела его наверх. Нур-Айя ждал на пороге и, встретившись взглядом с ним, Амата кивнула и развернулась, убежала вниз по ступеням. Звук ее шагов затих, и Лабарту вздохнул облегченно, -- только сейчас понял, сколько сил уходило на то, чтобы сдержаться, не поддаться зову ее крови.
Нур-Айя откинул занавесь, пропуская гостя.
В комнате было темно. Вечерний свет давно угас, и светильник стоял незажженный, без масла. Пустым и заброшенным казалось это жилище, хоть и лежали на скамьях подушки, и стол был накрыт: лепешки и финики, молоко и чистая вода.
Лабарту сел, прислонившись к стене, и жестом отказался от угощения. Нур-Айя опустился на скамью напротив, взглянул испытующе, долго.
-- Если я нарушил твои обычаи -- прости, -- проговорил он наконец.-- В этом городе ты -- хозяин, здесь все твое.
Лабарту засмеялся, на миг закрыл глаза ладонью. Красные круги вспыхивали в темноте зажмуренными веками, качались, словно блики на воде.
Жажда...
-- Разве не слышал ты, -- сказал он, все еще улыбаясь, -- что хозяин Баб-Илу ненавидит молоко и пить его не станет даже на священном обряде и в храме?
Нур-Айя качнул головой, успехнулся в ответ. На миг обнажил клыки, от этого еще жестче и резче стали его черты.
Разве место такому среди жрецов?
-- Илку говорил о тебе, -- согласился Нур-Айя, и в голосе его не было уже ни настроженности, ни опаски -- лишь веселье. -- Но о молоке не заходила речь.
-- Илку... -- Лабарту вновь закрыл глаза. Жажда подступала все ближе, горячей пылью забивала грудь, холодом проникала в кончики пальцев.Я пришел говорить с ним о другом. Но...-- Давно ты видел Илку? Расскажи мне о нем.
Нур-Айя помедлил, словно взвешивая слова.
-- Видел его вскоре после того, как стал свободным... Он и до этого появлялся в Ашшуре, но в тот раз пришел проститься с нашей хозяйкой. Решил отправиться в путь.
Темная комната, огромный город, и жажда, -- все отступило на миг. Запахом степных трав обдало, ощутил смятое покрывало под рукой, и смех Ашакку коснулся сердца, согрел. И голос ее казался таким близким, что дышать стало еще трудней.
"Я хотела пойти в Баб-Илу, но теперь нет нужды.., -- так она сказала. -- Теперь и я хочу покинуть этот край... Пересеку обе реки, Евфрат и Тигр, и уйду за горы Загроса".
-- Он обратил кого-то, верно? -- спросил Лабарту. И только теперь понял, что опустил взгляд, вниз смотрел, на темные циновки на полу. -- Потому больше ничего не держало его здесь, мог уйти...
-- Нет, -- отозвался Нур-Айя, и ясно было -- удивлен. -- Никого мой брат не хотел оживлять своей кровью и не раз говорил об этом... С ним был человек, прошедший обряд и связанный с Илку, как Амата со мной. Они ушли вдвоем, а больше никого не было с ними.
Лабарту кивнул, не поднимая взгляда.
Сделал то, что давно хотел сделать... Что ж...
Воспоминания мешались с жаждой, и откуда тянется тоска -- как различить сейчас? Хотел услышать больше про Илку, -- куда держал он путь, и кто тот человек, что прикован к нему навеки. Но знал -- не время сейчас.
-- Я пришел предостеречь тебя, -- сказал Лабарту. -- Рассказать о том, кто искал со мной встречи сегодня.
И все также глядя мимо Нур-Айи, повел речь про Эррензи. Говорил коротко и сдерживал жажду, хоть и пыталась она сбить рассказ, спутать слова. Нур-Айя слушал молча, сидел неподвижно.
-- Потому лучше обходи его стороной. И всем, кого знаешь, расскажи о нем, -- пусть не ведут дел с Эррензи, пусть знают, кто это. Он посмел вернуться в страну черноголовых, посмел, хотя резня была здесь из-за него, и лишь двое остались в живых -- он и я...
Замолк, и стали слышны далекие звуки, -- гонг на вершине зиккурата, голоса во дворе... Потом Нур-Айя кивнул и проговорил, медленно, негромко:
-- Илку рассказывал, что ты побывал в дальних землях, доходил даже туда, где снег зимой выпадает на равнинах, не тает... Многое видел, но вернулся сюда, в страну меж двух рек. Должно быть, сильна твоя любовь к этой земле, к ней прикипело твое сердце.
Лабарту вскинул голову, поймал взгляд Нур-Айи. И растерян был, не знал, что ответить, -- не ждал таких слов.
-- Здесь, на берегу Евфрата, я родился, -- так сказал и поднялся со скамьи.
Пора было уходить, и потому простился с Нур-Айей, поспешил из храма.
Но мысль, непрошенная, не уходила, голосом жажды билась в сердце.
В этой земле я родился... но не люблю ее.
Глава четвертая
Осада
1.
Прежде, давным-давно, когда еще человеческая кровь текла в Ишби, и человеческим было сердце, -- первый месяц казался самой прекрасной порой. Странно было вспоминать это, ведь словно бы и не Ишби, а кто-то чужой, незнакомый тогда считал дни до разлива.
Но теперь вовсе не радовала душу мысль о весенних торжествах, хотелось, чтобы зима задержалась, -- и не на месяц, как положено ей, а дольше. Зимой воздух чище, а город тише. Не теснятся корабли у причала, и не мутят рассудок толпы людей и горячее солнце над головой. Зимой мысль течет спокойно, не тонет в водовороте суеты.
Да... но не этой зимой.
Ишби торопливо задвинул засов, прислонился к воротам. Сердце стучало ровно и дыхание не сбилось от быстрого бега, -- но рукав рубахи был порван, и в ушах все еще звучали крики.
Это не может длиться вечно. Придет разлив -- и все закончится.
И, хоть и не было в том нужды, Ишби позвал, мыслью коснулся хозяина --"Я вернулся"-- и закрыл глаза.
Никогда прежде он не видел такой зимы в Баб-Илу.
