Тени Шаттенбурга - Луженский Денис (полные книги TXT, FB2) 📗
Клаус с досады плюнул в бойницу. Пусть не надеются, прохиндеи, что он их всех пивом обносить станет. В прошлый раз настоятель в щедрости своей дозволил на ватагу полный кувшин выдать, ну так и теперь будет один кувшин, и пусть делят его как хотят. Будь на то воля самого Клауса, ленивые обозники вовсе ничего бы не получили, но аббат строго-настрого велел крестьян приваживать: «Маловато они нам доверяют, а по нынешним временам это плохо. Так что умерим гордыню, братья, с нас не убудет».
Клаус только дивился, глядя, как отец Герман, против обыкновения, стал самолично выходить к таскающим тюки мужикам, заговаривал с ними, спрашивал о житье-бытье и улыбался по-отечески. Непривычные к такому обхождению обозники робели, настоятелю отвечали неохотно. Дурачье неблагодарное!
– Что там? – На пороге караульной появился брат Гаспар, он потянулся и широко зевнул. – Засовы снимать?
– Святые угодники… А ты нашел способ таскать тюки и бочонки через запертые двери?! Снимай, во имя Господа! Да позови братьев, кто там сейчас свободен.
– Работы много?
– Три телеги. При них нынче семеро, но я раньше лопну, чем в кладовые этих проходимцев пущу.
– Семеро? – Гаспар удивился. – Да с чего столько-то?
– Не твоя забота. Делай, что велено.
Следом за привратником он спустился по узкой лестнице во двор. Двое крепких братьев уже вытягивали из стальных петель на воротах тяжелый дубовый брус. Вот они взялись за бронзовые кольца, развели в стороны окованные железом створки. Снаружи щелкнул кнут, заскрипели тележные колеса. Клаус поспешил вперед.
– Сюда, сюда заводи! Да ровнее въезжай, слепой ты дурень, стену обдерешь! Где ваш старшой? Где Хайнц?
Навстречу ему с первой повозки соскочил незнакомый мужик – сухой, крепкий и с такой разбойничьей наглой рожей, какой ключник даже у стражников в Шаттенбурге не видал. Недоброе подозрение шевельнулось в душе у Клауса, но он уже привычно подобрался и налетел на новенького бойцовым петухом:
– Ты кто такой?! Где Хайнц, лопни мои глаза?!
Детина не оробел, лишь осклабился белозубо и шагнул к сердито пыхтящему монаху. Миг спустя его рука взмыла вверх, и в голове ключника вспыхнуло полуденное солнце…
– Ворота! – крикнул Девенпорт, перепрыгивая через упавшего монаха. – Проход держи, ребята!
Другой монах шарахнулся от него ко входу в караульную башню, но Оливье оказался быстрее и взмахом кистеня уложил беднягу носом в пыль. Бил расчетливо, вполсилы: барон требовал пощадить каждого из живущих в Ротшлоссе бенедиктинцев. Впрочем, фон Ройц еще прибавил: «Щадите, если сможете, но головы зря не подставляйте». Поэтому, когда на внутреннюю стену замка выскочил человек с арбалетом, капитан, не раздумывая, метнул в него нож.
Из телег, откинув рогожи, уже выбирались остальные бойцы Девенпорта. А вот обозники, которых для верности тоже заставили идти в замок, уже пропали из виду. Оливье даже моргнул от изумления: когда ж успели, песьи дети?! А-а-а, вон они где – забились под повозки испуганными мышами, все четверо. Вот там пусть и сидят, не крутятся под ногами.
– Проход держи! – повторил он, перебрасывая кистень из правой ладони в левую. – И где ворот, которым мост поднимают? Если кто-нибудь его хоть пальцем коснется – всю руку долой!
Подбежал Проныра, сунул рукоятью вперед меч в ножнах. Оскалившись, Оливье вытянул из кожаной теснины шипящую сталь. Вот теперь повеселимся!
«Бом-м! Бом-м! Бом-м-м!» – колокол на караульной башне забился, разнося по округе заполошный звон. На этот отчаянный призыв во двор стали выбегать монахи: один выскочил из конюшни, двое сбежали с ведущей на стену лестницы, и сразу пятеро друг за другом появились из донжона. У всех топоры, копья, окованные железом рогатины, даже мечи. Заметил Девенпорт и пару кольчуг, поспешно натянутых поверх простой рабочей одежды. Капитан подобрался в предвкушении схватки.
– Бросайте железки, воронье! Мы здесь по воле и от имени императорского посланника, славного Ойгена фон Ройца! Кто сдастся без боя, того не тронем!
Монахи стояли молча, их собралось уже больше дюжины против десятка наемников, и во двор выбегали все новые вооруженные братья.
– А если кто из вас думает, будто рыцарь короны ему не указ, то есть у меня и другое слово! Слыхали про отца Иоахима, прибывшего от самого Святого престола? Ну так он велел передать: кто здесь смирение христианское не явит, тот еретик и пойдет на костер!
– Пустые слова, – прервал его голос спокойный и негромкий.
При входе в донжон появился человек – немолодой, но легкий в движениях. На нем не было сутаны, он кутался во что-то пестрое, вроде шелкового восточного халата, однако Девенпорт сразу догадался: это и есть аббат… как там его? Отец Герман?
– В этих словах не больше силы, чем в кваканье жабы, – произнес настоятель с насмешкой, в которой перетянутой струной звенел гнев. – Рыцарь короны и инквизитор… У твоего имперского соглядатая нет здесь ни власти, ни права вершить свой суд. И если кому-то суждено сгореть, так это мошеннику в сутане, именующему себя отцом Иоахимом. Немедля убирайтесь из моего дома, глупцы! Прочь, пока еще целы!
– Мне велено никого без нужды не убивать, – наемник презрительно сплюнул. – Но дай мне только повод, старик, и мои ребята не оставят тут в живых даже кошку.
Аббат нахмурился, вперив в капитана пронзительный взгляд. Процедил сквозь зубы:
– Вы сами выбрали… – и махнул рукой. Повинуясь этому жесту, собравшиеся во дворе замка монахи вдруг бросились вперед, все разом.
– К бою! – рявкнул Девенпорт, надсаживая глотку: – Бей! Бей, не жалей!
Не дожидаясь, пока враг подбежит вплотную, он сам шагнул ему навстречу. Высокий бенедиктинец вскинул копье, но наемник подбил древко взмахом кистеня и рубанул мечом открывшуюся шею. Труп! Другой монах – плотно сбитый, пыхтящий, точно рассерженный барсук, подскочил сбоку, ткнул гизармой. Капитан легко увернулся, ударил в ответ.
Господь всемогущий, что за безумная схватка! Защитники монастыря, казалось, не ведают страха и ни в грош не ставят собственные жизни. Будь они более умелыми бойцами – отряд Девенпорта не устоял бы против этой звериной ярости и внушающей ужас отваги. А командуй ими умелый солдат, наемников просто смяли бы толпою, невзирая на потери.
– Строй не разбивать! – кричал Оливье, попеременно работая то мечом, то кистенем. – Щиты сомкнуть, парни! Стоять на месте!
Буйная волна атаки разбилась о сбившихся в тесную группу людей, бессильно откатилась, оставив у ворот тела павших. И, прежде чем она нахлынула снова, по подъемному мосту загрохотали копыта лошадей. Еще миг – и во двор ворвались всадники: двое… пятеро… дюжина! Наемники бросились в стороны, освобождая дорогу. Даже неустрашимые бенедиктинцы попятились при виде набегающего коня – огромного, прикрытого кольчужной попоной, несущего на спине настоящего великана в пластинчатой броне. Над начищенным до блеска хундсгугелем [61] грозно торчали растопыренные железные когти. Стальная птица пала на монахов Ротшлосса, точно ястреб на стайку цыплят; с необычайной легкостью взмыл и опустился тяжелый полуторник, разделив человеческое тело почти надвое.
«Вот и все, – подумал Девенпорт, глядя, как вслед за Дитрихом Шеербахом в толпу монахов врубаются другие всадники. – Конец веселью…»
Свой маленький отряд старший Шеербах сбил из отряженных бургомистром городских стражников, придирчиво отобрав лучших наездников и рубак. Ну эти восемь увальней хотя бы держались в седле и знали, за какой конец хватать меч. Еще дюжина горячих голов, согласившихся штурмовать «гнездилище ереси», сейчас поспешала к замку пешими. Все они бойцам Оливье в подметки не годились, но… авось пригодятся.
Арбалетный бельт звонко лязгнул о шлем рыцаря, другой выбил из седла похуже защищенного стражника. Гейнц Шеербах, ехавший по левую руку от отца, с глухим проклятием вскинул огромную генуэзскую цагру [62] и разрядил ее в бойницу донжона. Попал или нет? Увлеченный схваткой, капитан не разглядел.
