Великая оружейница. Рождение Меча (СИ) - Инош Алана (книги бесплатно без регистрации TXT, FB2) 📗
– Ну… Всё, всё. Дура ты, дура моя. Что ж ты творишь-то…
– Я больше не буду, матушка… Обещаю… Клянусь! – вздрагивала в её объятиях невестка.
Изматывающий день подошёл к концу. Опочивальню уютно озарял дрожащий свет лампы, чёрные косы Свободы атласными змеями разметались по подушкам, а ресницы отбрасывали на скулы пушистые тени. Забираясь под одеяло, Смилина мурлыкнула, прильнула губами к голубой жилке на виске жены.
– Устала, ладушка-оладушка… Бедная моя.
– М-м, – сонно отозвалась Свобода.
Впрочем, на поцелуй в губы она откликнулась так, будто и не дремала вовсе. Её рука поднялась и тёплой лозой обвилась вокруг шеи оружейницы.
– А что это у тебя? – вдруг спросила она.
На руке у Смилины остались красные полосы – следы от ударов верёвки. Не желая волновать жену, она на ходу придумала:
– Да ветками поцарапалась, когда дрова для костра с Драгоилой рубила.
– Ты не умеешь врать, лада, – вздохнула Свобода, в точности повторяя слова матушки Вяченеги. – Ну вот совсем. Так отчего это?
Смилина приподнялась на локте, склоняясь над нею.
– Ну хорошо… Я скажу, ежели ты скажешь мне, отчего ты плакала вчера в обед.
– Да я уж сама забыла, – поморщилась Свобода.
– А я – нет! – Смилина погладила под одеялом живот супруги. – Не скажешь – и я не скажу.
– Ну и не надо, – буркнула Свобода, натягивая одеяло на нос и делая вид, что отходит ко сну.
Ночью она заохала, разбудив Смилину. Оружейница подскочила с заколотившимся сердцем:
– Что, ладушка?
– Кажись, началось, – прошептала Свобода.
– Что началось? – ошалела женщина-кошка.
– Рожаю я! – последовал сердитый ответ сквозь стон.
От услуг повитух Свобода отказалась, заявив, что она – сама себе повитуха. Пыхтя и тужась в бане на соломе, она разрешила остаться рядом только Ганюшке и Смилине. Яблонька, как боящаяся крови, к родовспоможению допущена не была.
– Родная, точно никого звать на помощь не надо? – тревожилась оружейница.
– Да когда ты только первый раз молотом по наковальне ударила, я уже тысячу жеребят у кобылиц приняла! – проскрежетала зубами супруга.
– Солнышко, вообще-то, я малость постарше тебя буду, – засмеялась Смилина.
– Какая разница!!! – рявкнула та, жмурясь и скалясь от боли. – А-а, едри в дырявый пень через кривой плетень!
Свобода выражала свои ощущения в столь цветистых оборотах, что даже Смилина, слыхавшая в своей жизни многое, застыла в полном ошеломлении, а Ганюшка стояла рядом вся пунцовая. Запутавшись в заковыристых загибах, оружейница уже перестала понимать, кто, кого и сколько раз «в ребро, в бедро и в селезёнку», а уж «перевернуть, приплюснуть и во все дыры старой метлой, да разложить на все четыре угла с восемью коленцами» совсем озадачивало и устрашало своей изощрённостью.
– Ладушка, ты где такого нахваталась? – изумлялась Смилина. – Ты ж княжна вроде…
– Я не княжна, я конюх! – был ответ. – Забыла?
– Вот пойду на вашу конюшню, отыщу там того, кто этак выражался при тебе, да и… во все дыры старой метлой его… это самое, – пообещала женщина-кошка.
В этот раз злой чернокрылой беде её счастье оказалось не по зубам. Слишком неохватным и ясным было небо, чтобы закрыть его, а солнце могучим воином в ослепительной кольчуге отбросило злодейку одним ударом своего луча за край земли. И неудивительно: на руках у Смилины пищала её кроха – живая, родная, звонкоголосая. Ощутив своим соском её ротик, женщина-кошка нежно откинула со лба измученной Свободы влажные прядки волос и шепнула:
– Благодарю тебя, ягодка моя. Вы обе – мои ягодки.
*
В кузню на Горе вели каменные ступени. Ширины каждой из них хватило бы, чтобы взрослая женщина-кошка вытянулась на ней лёжа во весь рост. Сосны роняли на них хвою и шишки, и Дунава сметала их метлой. «Шур… шур… шур», – шелестело помело о камень.
Коса Дунавы – тёмно-русой масти, лоб охватывало очелье-тесёмка, чтоб прядки не выбивались и не лезли в глаза. Под простой рубашкой из грубого льна – молодое, стройное тело, в котором играла и звериная, кошачья сила, и кошачье же изящество. Голубые жилки проступали под кожей сильных рук. Никакого дряблого жирка, только упругие мышцы. Стан был гибок, как вишня, и полон расцветающей мощи. На длинных ногах – кожаные чуни с обмотками-ремешками. В лице молодой кошки сияла солнечная мягкость, глаза смотрели задумчивыми голубыми озёрами, затерянными в глубине берёзового леса.
Смилина уже три года знала эту отрочицу. Та пришла сюда в пятнадцать лет, а точнее, её привела матушка – овдовевшая белогорская дева. Она почему-то считала, что у её дочери есть дар, и просила Смилину допустить её до силы Огуни. Но, как выяснилось, к кузнечному делу у Дунавы не было особенных способностей, зато у неё хорошо получалось тесать камень. Она украсила ступени высеченными узорами, установила вдоль лестницы изваяния зверей и птиц, выполненных так тонко и правдоподобно, что Смилина диву далась. У Дунавы действительно был дар, но только каменотёса, а не кузнеца.
Но юная кошка осталась при кузне. Она подметала, носила воду, бегала по поручениям, таскала грузы. А когда по ступенькам прыгала козочкой Вешенка, лицо Дунавы освещалось мягкой, как весенняя заря, улыбкой. Однажды Смилина увидела на одной из ступеней изваяние и оторопела: как будто какая-то волшебная сила обратила её младшую дочку в камень… Конечно, ничего подобного не произошло, а изваяние оказалось творением даровитых рук Дунавы.
Даже слепой увидел бы, что молодая кошка влюблена. Но несла она своё чувство молчаливо, лишь провожая нежным взглядом черноволосую попрыгунью с незабудковыми очами да подметая тропинки, по которым та скакала своими лёгкими ножками. А та на пороге своего шестнадцатилетия мечтала поскорее отправиться на гулянье в честь Лаладиного дня, чтобы встретить там свою суженую. Дунава была для неё чем-то вроде этих безмолвных каменных фигур на ступенях, мимо которых она пробегала так часто. Жестокосердная красавица!
– Здравствуй, Дунава. – Смилина присела на ступеньку и поставила рядом корзинку с пирогами. – Угощайся.
– И ты будь здрава, мастерица Смилина, – учтиво поклонилась та. – Благодарствую.
Они сидели рядом и жевали вкусные, духовитые пирожки с грибами и луком. Солнечный денёк сиял в кронах сосен, золотые лучики играли на русой голове юной кошки.
– Скажи мне, дитя моё, чего ты хотела бы больше всего на свете? – спросила оружейница.
– Получить силу Огуни, – искренне ответила Дунава с трогательной чистотой в бесхитростном взоре. – Но не для кузнечного дела. Для камня. Каменная твердь – это ведь тоже она, земная мать. Имей я её силу, я б голыми руками, без орудий, с камнем управлялась.
– А ежели б у тебя была эта сила, что бы ты стала делать? – продолжала свои расспросы Смилина.
– Ну… – Дунава откусила от пирожка, прожевала. – Я б стала мастерицей. Хорошей. Нет, очень хорошей. Стала б много работать. Построила бы себе дом.
– И, конечно, привела бы в него ладушку? – улыбнулась Смилина.
Дунава отвела взор, вцепившись зубами в пирожок. Разговоры о девушках смущали её. По-видимому, она начинала думать о той жестокой попрыгунье, которой до неё не было никакого дела, и впадала в печаль.
– Признайся, твоему сердцу уже кто-то мил? – шутливо подначивала оружейница. Юность, первые чувства… Как давно всё это было у неё самой! Далёкое и светлое воспоминание. – Уже есть зазнобушка?
Дунава сердито сдвинула брови и отрицательно мотнула головой. Ей было восемнадцать, и все её достижения лежали впереди. Мастерство, любовь, семья. Глаза Смилины улыбались под седеющими бровями. Она внимательно посмотрела на молодую собеседницу, про себя хмыкнула. Нет, в самом деле, кошечка была хороша собой просто зверски. Желторотая ещё, но чуть подрастёт, заматереет, и девицы при виде её пищать станут от восторга. Сейчас у неё что? Дурошлёпство да мечты. Но если она станет делать себя, строить, высекать, словно изваяние – может, и получится что-то толковое.
