Великая оружейница. Рождение Меча (СИ) - Инош Алана (книги бесплатно без регистрации TXT, FB2) 📗
– И что же мы должны для этого сделать? – не сводя с неё пристального взора, спросила Вяченега.
– Я расскажу, как это сделали мы, а вы – решайте сами. – Смилина скользнула ладонью по своему зеркально гладкому черепу. – Эта коса – наша связь с Огунью, пуповина. А чистая голова – чистые помыслы и покорность земной матери. Ну, а при всяком проникновении в недра следует произносить благодарственные слова к Огуни за её щедрые дары. Ежели рудокопы станут всегда придерживаться этих двух нехитрых правил, они останутся целы и невредимы, и уже не придётся входить в рудник с мыслью, что обратно можешь уже не выйти. Вот и всё.
Вяченега выпила ещё кубок и долго сидела, зажмурившись и уткнувшись в тыльную сторону сжатой в кулак руки.
– Моя жизнь не настолько ценна, чтобы я за неё цеплялась ради себя самой, – проговорила она наконец. – Но я хочу увидеть, как родится моя внучка, которую вы с княжной… – Вяченега осеклась и бросила виновато-ласковый взгляд на Свободу. – Прости, доченька, по привычке с языка сорвалось… Так вот, я хочу увидеть ваше дитятко. Я хочу увидеть, как все мои внучки вырастут и найдут свою судьбу. И я хочу, чтобы вот это всё – то, что было сегодня – никогда не повторилось с другой моей дочерью.
С этими словами она медленно стащила с устало поникшей головы барашковую шапку и склонилась перед Смилиной.
– Скобли. Счищай с моей головы всё, что считаешь лишним.
Смилина поднялась и опустила ладонь на темя родительницы.
– Я рада, матушка, что ты приняла верное решение. Я помогу тебе.
Нож был при ней, но его следовало подточить ещё немного для пущей верности. Осколок точильного камня в доме нашёлся, но на большом вращающемся круге точить было удобнее, и Смилина отправилась в кузню. Дела там шли своим чередом, Радонега отрабатывала свои первые уроки. Смилина похвалила её и вручила нож:
– Заточи-ка его для меня, будь добра.
Пока ученица исполняла поручение, Смилина беспокоилась: не сморило ли там матушку Вяченегу? Всё-таки ночь бессонная выдалась, да и выпила та изрядно. Её саму уж пошатывало от усталости, а в теле звенела неприятная дрожь. Ещё бы: вкалывала вчера в поле, не разгибая спины, потом – кузня, а после ещё и похоронные дела… А работницы подходили с соболезнованиями: все уже знали о случившемся.
– Благодарю вас на добром слове, родимые, – поклонилась Смилина. – Не знаю, буду ли я ещё сегодня здесь. Возможно, с семьёй останусь, так что давайте тут без меня.
Матушку Вяченегу она нашла на кухне за столом. Та из последних сил держалась и дожидалась её, хотя голова её то и дело измученно клонилась на грудь. Свобода сидела рядом, мягко касаясь её руки всякий раз, когда глаза Вяченеги закрывались.
– Ну, матушка, готова? – Смилина склонилась к родительнице, опустила руки ей на плечи.
Вяченега встрепенулась, открыла отяжелевшие веки, обвела кухню усталым, мутным взором.
– Давай, – выдохнула она.
Волосы Вяченега, как многие женщины-кошки того далёкого времени, носила в длинной косе. Смилина бережно расплела её, расправила вороные с проблесками серебра пряди по плечам родительницы и выбрала пучок на темени, как ещё совсем недавно делала Радонеге. Затянув узел у корня, она передала прядь подошедшей Драгоиле:
– Подержи.
В тишине потрескивали только огонь в печке да нож, срезавший волосы. В каждое движение Смилина вкладывала всё своё тепло, всю любовь и щемящее сострадание. Об одном она только беспокоилась: как бы не дрогнула рука. Родительница доверилась ей, и порезать её было нельзя ни в коем случае. Оружейница гнала прочь накатывавшую мягкими сонными волнами одуряющую усталость.
Свобода завладела лежавшей на столе рукой Вяченеги и ободряюще накрыла её своими ладонями. Сердце Смилины сжалось от пронзительно-грустного желания поцеловать жену, прижать к себе и унести на руках домой: та вместе со всеми не смыкала глаз всю ночь и хлопотала. Без сомнений, она тоже смертельно устала, и женщине-кошке хотелось поскорее отправить её отдыхать. А Вяченега поднесла руку Свободы к губам и поцеловала, смутив её до розовых пятнышек на кангельских скулах. Наверно, ей передался тот порыв нежности, который накатил на оружейницу: они слились в одно целое, соединённые мостиком бреющего ножа. То, что Смилина сейчас делала для неё, было глубже, теплее и сокровеннее, чем близость. Лезвие, как мысленное продолжение её губ, целовало голову родительницы.
Срезав последний волосок, Смилина разогнула гудевшую от напряжения спину. Оставшуюся прядь она заплела в косицу, украсив нитью бисера и закрепив на конце маленьким серебряным накосником с подвесками из бирюзы. Высекла щелчком пламя из пальцев и завершающим движением провела огненной ладонью по голове родительницы, очищая её до блеска. Задремавшая Вяченега вздрогнула и пробудилась.
– Не пугайся, – сказала ей Смилина. – Этим я соединяю тебя с Огунью.
Пламя в печке, до этого мгновения горевшее тихо и сонно, вдруг вскинулось таким же рыжим зверем, каким оно приветствовало новую ученицу в кузне.
– Ох, – испуганно вырвалось у Свободы.
– Это Огунь, – улыбнулась оружейница. – Она здесь и слышит нас. – И добавила, обращаясь к огню: – Земная мать, прими в своё лоно новую дочь и храни её жизнь, которую я вверяю тебе.
С этими словами она бросила в печь срезанные волосы родительницы, скормив их косматому пламени. А Свобода, роняя блестящие светлые капельки с ресниц, зашептала жарко, с сердечной мольбой:
– Матушка Огунь… Прошу, не забирай больше ничьи жизни. Не гневайся на тех, кто трудится в твоих недрах.
Прижав руки к груди, она смотрела на огонь с залитой слезами улыбкой, и Смилина сделала то, чего уже давно жаждала – поцеловала её в губы. А Вяченега задумчиво скользила ладонью по голове.
– Как будто легче стало, – проговорила она. – Свежее, что ли… Какие там слова надо говорить Огуни?
– Примерно такие: «Земная мать Огунь, мы пришли к тебе с почтением и благодарностью. Впусти нас без гнева в свои владения и дай частицу твоих несметных богатств, а потом выпусти нас невредимыми во славу твоего светлого имени», – сказала Смилина. И спросила с улыбкой: – Запомнишь?
– Не уверена. В голове шумит маленько. – Вяченега устало сомкнула веки. – Вон, Драгуня запомнит, ежели что.
Смилина взглянула на сестру, та кивнула.
– Даже ежели забудете, ничего страшного, – успокоила оружейница. – Можете передать суть своими словами, лишь бы они шли от чистого сердца.
Вяченега медленно поднялась из-за стола, опираясь на его край. Смилина хотела подать ей руку, но та нахмурилась:
– Цыц. Сама.
– Ну, сама так сама, – усмехнулась Смилина. И добавила ласково и торжественно: – Поздравляю тебя, матушка. Теперь ты под покровительством и защитой Огуни. Было бы хорошо, ежели бы все рудокопы, которые трудятся вместе с тобой, последовали твоему примеру. А там со временем и несчастных случаев не станет.
– Попробую их убедить, – кивнула Вяченега. – Ну, благодарю тебя, доченька. Пойду посмотрю, как там Росянка. Вчера насилу успокоила её…
Преувеличенно осторожно шагая и придерживаясь за стены и косяки, она вышла, а на её место села Драгоила.
– Меня – тоже, сестрица, – попросила она. – Ежели уж быть в лоне Огуни, так всем вместе.
– Это верно, – кивнула Смилина.
Она принялась делать сестре ту же причёску, а Свобода сидела у стола с измученно закрытыми глазами, подперев рукой щёку. Оружейница шепнула ей:
– Солнышко моё, иди-ка ты домой и ложись уже.
Супруга уронила голову, проснулась, заморгала и дремотно улыбнулась Смилине. «Так солнышко пробивается лучами сквозь густые тучи», – подумалось той. А тем временем на кухню вернулась Вяченега, прижимая к себе всхлипывающую Росянку.
– Ну, ну, родная, – приговаривала она, покачивая внучку и поглаживая её по лопаткам. – Не узнала меня, что ли? Вон, смотри: сейчас у тётушки Драгоилы будет такая же причёска.
Девочка прятала заплаканное личико у неё в плече. Вяченега с усмешкой рассказала:
