Мир Чаши. Дочь алхимика - Крамер Филипп (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
В поместье гостеприимного Огастова кузена тоже не было тихо; отведя коней, родичи наконец-то смогли найти время и уголок поговорить о своем.
— Как они смогли тебя взять?
— Отвлекся. — Гар развел руками. — Потерял осторожность. Они появились раньше, чем я ждал какой-нибудь пакости.
— У меня к тебе были вопросы, — сказала Жозефина.
— А у меня для тебя есть ответы, — отозвался дядя, — но с этим лучше подождать до утра. У тебя сегодня был нелегкий день. — Он нежно провел уцелевшей рукой по ее щеке, и Жозефина поняла, как она устала; кипящее в жилах возбуждение уходило, тело требовало отдыха. Пожелав дяде доброй ночи — потому что спокойная, судя по размаху гульбища, никак не предстояла, — она ушла в свой шатер спать. Каталин с парнями, испросив позволения госпожи, присоединились к общему веселью, а Фердинанд последовал за ней.
— Что за собака, о которой вы говорили? — поинтересовалась девушка, раскладывая свою скатку.
— С нее началась Алая Стража, — зевнув, пояснил ушан. — Первое алхимическое создание, вернее, первое из тех, кого увидели. Неуязвимая для стали, огня и магии тварь, в которой от собаки столько же, сколько в том Страже Врат от кошки — они, кстати, весьма похожи по своему принципу. Ваш… отец… Штерн продемонстрировал королю мощь алхимии на ее примере, а король не преминул ее проверить на опальных магах. — Он хотел сказать что-то еще, но потом передумал. — Это не та история, госпожа, которую следует рассказывать на ночь.
— Согласна, — пробормотала девушка и, свернувшись под плащом, немедленно уснула.
Наутро Жозефина проснулась удивительно рано: солнце висело в небе на полпути к полуденной черте. Половина гостей еще отсыпалась, а те, кто был на ногах, выглядели совершенно бодрыми, будто не гуляли почти до рассвета. Кое-кто ходил со свежими синяками — вовсе их, впрочем, не стыдясь; дядя с рукой на перевязи — браслет оставил по себе весьма глубокие царапины, скорее даже раны, и заживать они пока отказывались — выглядел раненым героем. В нем не убавилось ни добродушия, ни спокойствия, лишь появилась серьезность. Он предложил племяннице вина с собственных виноградников в качестве десерта, и они расположились в выделенных Гару покоях — небольшой комнате во флигеле, откуда слуг срочно переселили в шатер, чтобы дать место уважаемому гостю, еще и безвинно пострадавшему.
— У меня было предчувствие, что я тебя увижу, — сказал Гар, разливая по бокалам прозрачное золотистое вино, — поэтому взял с собой кое-что. Вещи как раз успели перевезти к утру…
Здоровой рукой он открыл замок стоявшего в углу походного сундука. Под сколоченной из толстых досок, стянутой полосами черного железа крышкой в аккуратных, выложенных мехом и снабженных хитрыми защелками гнездах покоились серебряные слитки — точно такие же, как те, что дядя присылал де Крисси. Зрелище завораживало само по себе — не видом богатства, но разумностью устройства, тщанием работы и прекрасным сочетанием светлого серебра с темным мехом и навощенным деревом; дядя же, почти не обращая на него внимания, нажал потайные клавиши где-то на боках сундука, воспроизведя некую комбинацию, отчего раздался пружинный щелчок. Гар с помощью одного из двух своих слуг снял верхнюю часть сундука, где лежали слитки, и пригласил Жозефину заглянуть внутрь.
Там, в уютном гнезде из сена, веточек и пуха, свернулась клубком небольшая, с петуха, зверюшка. Можно было разглядеть гладкий мех, перья и пару вполне серьезного вида крыльев — и все это отливало чистым серебром.
— Серебряный грифон… — прошептала девушка и протянула руку к дивному зверю. Осторожно, нежно-нежно коснулась шелковистых перьев, чуть отодвинула душистое сено — так, чтобы увидеть увенчанную клювом морду. Грифончик спал, поджав лапы и накрывшись крыльями, и прикосновение его не разбудило. — Знаешь, я была уверена, что он у тебя есть.
— Это — последний Небесный Зверь, живая легенда. Только спит очень давно…
— Это ведь он Клаус?
— Да, — кивнул дядя, и в глазах его были тепло, нежность и печаль. — Серебряный грифон Клаус, а Всадник его — Лилия де Крисси.
— Мама?!
— Именно она.
— Но он же такой… маленький… — Наедине с дядей и этим чудом Жозефина могла позволить себе расслабиться и побыть не предводителем, не магом, не бойцом, а просто собой.
— Он не унесет всадника, но я помню, как он летал. Как они играли с Лили — она, счастливая, смеялась, а он носился вокруг нее, такой же счастливый. Проклятие Первых постигло не только Всадников, но и их Зверей, вот он и вырос только таким.
— Расскажи о проклятии, — попросила девушка. Она помнила: что-то подобное было в полусказках-полулегендах, которые матушка рассказывала ей на ночь, а еще его упоминал мастер Феликсефонтий в свой первый визит.
Гар взглянул сначала на нее, потом на Клауса и заговорил размеренно и напевно, словно читая древнюю книгу:
— Легенды говорят, что материк населяли Первые — нездешние существа, искусные и в бою, и в магии, и во всяком искусстве. Люди же попадали сюда морем и почти всегда — с севера. Чаши сложно достичь, потому что она не лежит у самого Ствола, а находится у нижней развилки Ветвей, и пройти к ней могли только самые смелые, упорные и одаренные доброй удачей — словом, герои. Первые спасали тех, чьи припасы кончались, а корабли разбивались о скалы. Люди становились их слугами и учениками, они перенимали магию и знания этого мира и множества других. Главным же знанием было то, как сохранить равновесие и мир в Чаше — этого желали сами Первые. Кроме всего остального они научили людей бороться с тварями Корней и пробуждать Яйца Сущности. Небесные Звери, раньше носившие только Первых, стали избирать достойнейших людей своими Всадниками. И однажды, увидев, что в Чаше много людей и у них есть знания для выживания и благоденствия, Первые решили покинуть Чашу, уйдя в мир, где еще не было гармонии, чтобы принести ему эту гармонию, как они принесли ее Чаше. Но последний из них отказался шагнуть во Врата. Он любил Небесную Всадницу и не желал покидать ее и их детей, а дороги туда ей не было. Врата же не могли закрыться, пока все Первые не уйдут из Чаши. Открытые, они подвергали Чашу опасности: с той стороны рвались чудовища, и только Первые, звавшие своего сородича, сдерживали их. Тогда Всадница, не в силах смотреть на его муки и обрекать Чашу на нашествие чудовищ, обняла любимого и вонзила в него нож. Как только жизнь ушла из него, Врата закрылись, но Первые, видевшие его смерть, прокляли эту Всадницу, весь ее род и всех Небесных Всадников: пусть вы так же истекаете кровью, как наш собрат, был приговор. Пусть вы увидите, как силы покидают ваших братьев и сестер. Пусть ваши дети и внуки слабеют и чувствуют это.
Мужчина вздохнул, смаргивая вставшие перед глазами видения, и продолжал:
— Через полторы тысячи лет проклятие сбылось окончательно. Последний Всадник поднялся в небо пятьсот лет назад. Из каждого десятка Яиц Сущности пробуждалось хорошо если одно, и ни один Зверь уже не вырастал настолько, чтобы нести Всадника. Потом пробуждаться стало одно Яйцо из полусотни, потом из сотни, а потом… — Он махнул рукой так, будто это его дети умирали у него на глазах. — Клаус — последний из Небесных Зверей.
Жозефина слушала молча, боясь нарушить плавное течение дядиного рассказа даже лишним вдохом или неловким движением. Сердце щемило от горького сознания того, что перед ней лежит последний осколок легенды. Прокляли ли Первые ту Всадницу за кровавое преступление или же за то, что она, человек, сделала выбор за любимого?..
— И давно он спит? — Девушка не стала преодолевать искушение еще раз коснуться нежных перьев сияющих серебром крыл.
— Увы, давно. Он уснул еще до твоего рождения. Уснул, но не умер. — Дядя явно говорил о чем-то очень значительном — даже более значительном, чем то, что легенда оставалась живой. — Ты можешь не знать, Жози, да… Небесные Звери не могут жить без своих Всадников. Твоя матушка жива.
Знание сердца, подтвержденное реальностью, расцвело в груди пламенным цветком. Отец жив. Мама жива. Серебряный грифон тоже жив. Чувствование за чувствованием — смутное, живущее вопреки тому, что знало сознание и видели глаза, — обретало плоть, и силы росли. Если они живы, значит, их можно встретить. А если их можно встретить — значит, возможно всё.
