Год нашей войны - Свэйнстон Стеф (список книг txt) 📗
– В чем дело? – спросил я.
– Отвали, бродяга, – откликнулся Волнорез.
Молния ткнул его в плечо кончиком шпаги. Когда-то это плечо Тумана было прокушено Насекомым, и Мореход вздрогнул от боли.
Я шагнул вперед, но Молния наставил клинок на меня и провел взглядом по лезвию.
– Занимайся своими делами, – бросил он.
Он прав – это не мое дело, и он не хочет, чтобы оно становилось моим, и вообще мне не стоит ошиваться в темноте по углам.
Расстояние до Молнии я покрыл за пару прыжков и схватил его за свободную руку. Он отшвырнул меня в сторону. Туман оскалился, став на мгновение похожим на волкодава. Я чувствовал себя дворовым котом, наблюдающим за схваткой львов.
– Прекрати немедленно! – заорал Молния на Тумана.
– Тебе придется многое объяснить, Мик, – гаркнул в ответ Туман.
– Если бы не я, ты был бы никем!
– Пытаешься получить все назад? Свиньи. Летать.
Одна сторона лица Тумана скривилась, как от паралича, в презрительной усмешке. Молнии, похоже, прямо не терпелось врезать ему.
Я стащил со стола бутылку сливового вина и уселся возле колонны, продолжая наблюдать за ними. Пальцами левой руки Туман подцепил ремень, на котором у Лучника висел колчан, и попытался подтащить противника поближе к себе. Я подумал, что кожаная лямка вот-вот лопнет и стрелы рассыплются по полу, как палочки.
Молния бросил шпагу и, выхватив свой короткий меч лучника, приставил его к шее Тумана таким образом, что острие клинка торчало у того откуда-то из-за уха.
– Ты пожалеешь об этом, – прорычал Стрелок. Туман попытался пнуть его в колено. Кривая улыбка снова приклеилась к лицу Волнореза – сейчас он был очень похож на оскалившуюся акулу. Его черные волосы разметались по воротнику, и тут я заметил в них широкую белую прядь. Сначала я удивился тому, что Мореход красит волосы, а затем сообразил, что это самая настоящая седина. Туман сверлил Молнию яростным взглядом.
– Я расскажу Сану, – пригрозил я.
– Есть много фактов из жизни Янта, о которых я могу сообщить императору, – отозвался Молния.
Вот он, инстинкт вымогателя.
– Ну, вперед, – пробормотал я себе под нос.
– Только из-за того, что у тебя куча денег, ты думаешь, будто тебе все позволено?
– Это вопрос чести, не денег! – заорал Молния прямо в лицо Мореходу.
– Деньги – это честь, – заметил я в пространство, и на мгновение Туман ответил мне искренней улыбкой.
Затем она снова превратилась в оскал. Правой рукой он схватил ту руку Молнии, в которой тот держал меч, и сжал ее. Стрелок надавил посильнее, и из-за уха Тумана потекла тоненькая струйка крови. Это была схватка характеров. Мускулистая рука Молнии мелко дрожала от напряжения, а на толстой руке Тумана вздулись вены. Лучник выронил свой меч, и, аккуратно съехав со стола, Волнорез ногой прижал к полу оба клинка. Затем он поднял шпагу. Я обратил внимание: костяшки пальцев на той руке Молнии, в которой он сжимал меч, все еще оставались белыми. Он прищурился, увидев, что Туман стоит наготове с оружием.
– Волнорез?.. – Мой голос прозвучал жалко.
– Убирайся прочь, грязный бродяга, – угрожающе прорычал он.
Я так и сделал.
Скользя сапогами по обледеневшим булыжникам, я выбежал во внутренний двор. В центре темной площади я расправил свои еще более темные крылья и, напрягшись, поднялся к своему окну. Ставни оказались закрыты. Я распахнул их ударом ноги и опустился на подоконник. Комната показалась мне какой-то особенно неопрятной и нежилой. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был легкий стук падавших на пол капель воска, отчего тут и там образовались похожие на сталагмиты голубые наросты.
– Терн! – позвал я. – Терн! Губернатор Роута? А, черт.
В записке, лежавшей на каменной доске над потухшим очагом, жена сообщала, что уехала в Хасилит. Она намеревалась обратиться к губернатору с просьбой принять беженцев, заполонивших ее поместье, с тем условием, что она будет продолжать оказывать всяческую помощь.
Я глотнул выдохшегося вина, внезапно осознав, что все еще держу в руках бутылку. Потенциальное оружие. То есть там, в зале, у меня все время было при себе оружие. Не очень, конечно, подходящее против этих авианских лордов, подумал я и захихикал.
Я только один раз в своей жизни резал человека битым стеклом, и в тот раз это тоже был богатый лорд. Дело было еще в Хасилите. Тогда я покинул бар уже при свете луны и неторопливо брел к дому по грязным улицам Галта. В конце концов я понял, что меня кто-то преследует. Я был очень наивным и почувствовал неладное, только когда уже дошел до Опаленной улицы. Аптека была совсем рядом: я видел складочки на свернутом на ночь навесе перед входом. Я не мог рисковать, пытаясь добежать до своего жилища и скрыться там, ибо если преследователь был из банды Фелиситии, то последний мог узнать, где я живу. Поэтому я прошел чуть дальше и свернул за угол. За баром «Кентледж» пьяницы наблевали столько, что казалось, еще чуть-чуть и тротуар просто разъест. Я взял первую попавшуюся бутылку из мусорного ведра, разбил ее и остался ждать.
Из-за угла показалась фигура, и я сразу же прыгнул, пытаясь дотянуться до горла. Но это мне не удалось, и тогда я прижал «розочку» ко рту преследователя. Если бы я немного повернул ее, то она раскроила бы кожу вокруг рта, подобно резаку для леченья.
– Кто ты такой? – заорал я.
Ярость – это главное чувство, которое я помню из тех времен.
– М-м-м!
– Ах, черт.
Я осторожно убрал бутылку – мои пальцы были настолько напряжены, что она едва не лопнула, – и поймал на себе спокойный взгляд Фелиситии. По его лицу струилась кровь из многочисленных порезов, своим расположением напоминавших усы и маленькую бородку. Фелисития сомкнул губы, подобно тому, как это делают женщины, только что накрасившиеся помадой, и расплылся в широкой кроваво-красной улыбке.
– Прекрасно, мой воинственный юноша, – промолвил он. – Ты действительно нужен бандам Восточного берега.
У Тумана и Молнии таких воспоминаний быть никак не могло, но тогда даже трудно представить, какие же у них были. Я подошел к единственному чистому столу и разжег фитиль над дистиллятором, предварительно удостоверившись, что воды и листьев папоротника в резервуаре достаточно. Есть определенный набор действий, которые я произвожу машинально каждый раз, когда вхожу в эту комнату. Я не мог успокоить старших эсзаев. Я в самом деле бесполезен. Молния постоянно использовал Тумана в качестве примера, когда обучал меня боевым искусствам, то и дело отсылая к примерам его глупости и недальновидности.
– Защищай свои зубы, пальцы, глаза. Эти органы не вырастут у тебя еще раз. Ты наверняка не хочешь жить без них, подобно Туману, рука которого попала в якорную цепь – давно, когда он был еще обычным моряком.
Я сел за свой рабочий стол и принялся переписывать приказы, заверяя их печатью Замка в виде солнца.
Несколькими письмами позже – подсознательно я все это время контролировал процесс – звук при падении капель в маленькую стеклянную емкость изменился. Сие означало, что теперь у меня есть целая доза. Игла скрипнула по стеклу, когда я втянул еще теплую жидкость в шприц. Перевязав руку кожаным ремешком, я укололся в самую толстую вену.
Усталость исчезла. Я вернулся к столу и сел. Дурь все же полезна для работы. Иногда полезна. Твердой рукойпродолжил заниматься приказами, которые Сан велел мне разослать. Через четверть часа приход начал угасать, однако желание принять еще я сумел отогнать. А потом пошел и вмазался еще раз. Эх, хотел бы я иметь такие вены, как у Морехода. На некоторое время я полностью сосредоточился на буквах. У меня есть теория, что каждый человек в мире получает за свою жизнь пятнадцать минут экстаза. Кроме меня – я получаю его каждый вечер.
Со второй вершины сорвался так резко, что не смог преодолеть расстояние между столом и кроватью. Вместо этого я опустился на пол и уставился в пространство, кажется, на лес за окном. На меня накатила невыносимая усталость. Стекла были покрыты тонким ледяным узором, походившим на извивающиеся ветви сколопендиума. Они переплетались друг с другом, изворачивались и шевелились. Они были словно пушистые девчачьи крылья. Вот бы Терн оказалась здесь. Шедевры, созданные морозом, медленно меняли цвет – сначала они стали темно-серыми, а потом настолько ярко-голубыми, что начали резать глаза. Я был запутан. Лед – белый. Синий – это не белый… Голубое означает небо… Днем… Днем. Конечно. Мне лучше отправиться в кровать.
