Тропа каравана - Суренова Юлиана (версия книг TXT) 📗
— Конечно.
— Только… — Атен на миг умолк, поджав губы. — Евсей, — его голос стал задумчивым, немного печальным. — Что бы там ни было, недостаточно жить одними фантазиями и мечтами. В мире должно быть что-то реальное, материальное, что бы осталось после тебя… Мати, конечно, славный ребенок, как и сыновья Лиса, все детишки каравана. Они будут благодарными слушателями, прося тебя придумывать все новые и новые сказки, так что временами ты даже станешь жалеть, что взвалил себе на плечи такую ношу…
— Никогда!
— Это ты сейчас говоришь… Хотя, может быть, ты прав, ведь сказитель — особенный человек и никому со стороны не понять каково это — сочинять, не попробовав самому… Я все вот к чему веду — с чужими детьми всегда немного страшно делиться самым сокровенным — а вдруг они не поймут, не примут… Тебе бы следовало подумать о том, чтобы обзавестись собственными малышами, которые смотрели бы тебе в рот и ловили каждое слово.
— Наверно, ты прав, — к немалому удивление Атена, Евсей, обычно встречавший все разговоры о собственной семье во всеоружие — как атаку разбойников, на этот раз воспринял слова брата спокойно и даже с пониманием. — Я бы хотел иметь детей… Моя дочка могла бы походить на Мати, а сын — на тебя… Дело лишь за малым — найти невесту.
— Погляди повнимательнее вокруг — она и отыщется. Сдается мне, тебя ждет немалое удивление, ведь до сей поры ты просто не замечал девушек. А среди них много прихорошеньких. Ты же у нас жених завидный.
— Не обидишься, если я спрошу?
— Давай, чего уж там, после такого разговора по душам…
— Почему ты не хочешь взять себе вторую жену? Не можешь забыть Власту?
— Она была моей судьбой, — Атен качнул головой, прикусив губу, чувствуя, что воспоминание об умершей жене все еще причиняло ему боль. — Я понимаю, — совсем тихо, полушепотом, словно вдруг охрипнув, продолжал он, — что Мати нужна мать. Она сейчас в том возрасте, когда девочек больше тянет к женщинам. Лишь матери могут научить великому множеству хозяйских премудростей — готовке, шитью, вязанию… И лишь мать может ответить на вопросы, которые никогда не будут заданы отцу.
— В чем же дело?
— Я мог бы сделать это ради Мати. В конце концов, совсем не обязательно душою и сердцем любить жену… Но малышка не примет мачеху. Я слишком хорошо это знаю… Более того, она решит, что я предал память ее матери и отдалится от меня.
— Порою, стремясь к лучшему, можно потерять все хорошее, что есть.
— Да, — Атен был несказанно благодарен брату за то, что тот понял его и не стал пытаться переубедить. Он улыбнулся: — Воистину, сегодня удивительный день — впервые за столько лет мы поговорили как братья, без недомолвок и взаимных упреков. На душе стало легко, так что все беды кажутся такими далекими и нереальными — вместе мы сумеем противостоять им… Каких же богов мне благодарить за столь щедрый подарок?
— Не знаю, приложили ли к этому руку боги, но вот Шамаш — он точно помог… Я говорил с ним утром — сразу же после той стычки с тобой. Он позволил мне взглянуть на мир другими глазами. Я словно проснулся ото сна… Не знаю. Я еще не понял всего — лишь прочувствовал, пережил… Воистину, он необыкновенный человек. Я никогда не думал, что боги могут быть так щедры, наделяя одного столькими дарами…
— Евсей, ты не думал… Малышка сказала, он прилетел сюда на драконе. Его дар, его власть столь велики… Может быть, он действительно бог, бог солнца, начавший оправляться после долгой болезни?
— Но то, что он рассказывал о себе… Я не могу не верить его слову. Он говорил, что не лжет — и я даже в мыслях не допускаю, что…
— Я не имею в виду, что он обманывает нас. Я вижу, как он тоскует по покинутому им миру. Он искренне верит в то, о чем говорит, но… По легендам бог солнца был не просто болен, его поразило безумие. Всем известно, что этот недуг способен создать удивительно яркие и чувственные образы, подчиняя себе и дух, и разум, заставить жить ими так, будто это — сама реальность… Не знаю… Но…
— Но если… если на миг предположить, что ты прав… — Евсей почувствовал, как мурашки пробежали по спине, как затрепетала душа, стремясь спрятаться с сумраке самого дальнего закутка мироздания… В это так хотелось верить… И, все же, было что-то, упрямо заставлявшее сомневаться, оттягивать миг озаренья. Разум кричал, не умолкая ни на миг: "Нет, это невозможно! Он выглядит как человек, он состоит из плоти и крови, его тело чувствует боль и страдает от ран, его душа знает печаль и грусть, его глаза горят огнем земной, человеческой жизни…" — Даже если отбросить все, почему госпожа Айя не приходит за Ним? Почему Она отдала своего не оправившегося после болезни супруга на попечение ничтожным людям, а Сама стоит в стороне? Чего Она ждет? Или Она разлюбила Его?
— Нет. Если я прав, Ею движет как раз любовь — огромная, всепоглощающая, столь великая, что мы, люди, не в силах понять ее… Ты спрашиваешь, чего Она ждет? Может быть, того, что смертные совершат чудо, на которое оказалась не способна даже Она — вылечат Его… И, ты же видишь, Она может оказаться права — Шамаш выздоравливает. Пусть пока Он помнит только то, что окружало Его в бреду, но Он больше не возвращается туда, прочертив грань между миром болезни и нынешним… Евсей, подумай сам, ведь это очень многое объясняет. Он постоянно говорит о том, что Он вечный странник. А разве солнце не путешествует все время по миру? Он считает себя отверженным — не удивительно, после того, что с ним случилось.
— Мне бы очень хотелось верить, брат, — Евсей взглянул на него глазами, полными надежды и, в то же время, глубокой боли близости разочарования. — Это означало бы для нас, нашего каравана, больше, чем просто жизнь, а целую вечность. Быть спутниками повелителя небес! Но… Прости меня, но я не могу себе позволить уверовать в это. И вовсе не потому, что не хочу, как раз наоборот — страстно желаю. Я… Я слишком хорошо понимаю, что мое сердце, моя душа, поверив, не переживет мига откровения, когда узнает правду и правда эта будет совсем не той, которую я ждал… Атен… Атен, послушай меня: не думай об этом, заставь себя забыть, найди повод усомниться, поверь во что-нибудь другое, не важно. Главное — отойди от этой грани. Простой, человек не может, не должен видеть в идущем с ним рядом по дороге жизни бога!
— Но почему?! - ему было странно слышать подобные слова из уст того, кто готовился стать служителем.
— Если всем сердцем, душой уверовать во что-то подобное, тогда останется лишь два пути. На первом более будет не зачем жить. Он так сильно захочет умереть, чтобы узнать, что там, за гранью бытия, отрешиться от забот и проблем нынешней жизни, изменить что-то в прошлым ради более светлого и радостного будущего… Что не сможет удержаться и сорвется в бездну, исполненную жаждой самоубийства. На второй тропе он станет тенью того, в кого хочет верить, мечом в руке своего божества, стремящимся по его слову, взгляду, предугаданной мысли изменить мир. Безумие самоубийцы гибельно лишь для него одного, сумасшествие фанатика — для всех окружающих…
— Но люди древности, они же путешествовали по дорогам жизни вместе с господином Шамашем…!
— Ты равняешь себя с великим Гамешем? — грустная улыбка скользнула по устал караванщика.
— Мне на миг показалось, — Атен горько усмехнулся, — что мы действительно поменялись с тобой местами: это ты должен был цепляться за мысль о том, что Шамаш может оказаться небожителем, как ты последнее время крепко и упрямо держался за идею основания нового города, раз уж появился маг. А мне следовало убеждать тебя отказаться от еще одной бестелесной фантазии, используя для этого те же самые доводы… Но… — он замолчал, заглядывая в свою душу, проверяя свои чувство, их силу, пытаясь распознать, что скрывается за ними — столь не свойственные для него фантазии или нечто большее. — Наверно, ты знаешь это лучше меня: вера выше нас. Вера… Вера это вера. Ладно, оставим этот разговор. Может быть, со временем я и пойму, что со мной происходит. Но это должен сделать я сам… А пока лучше расскажи о минувшей ночи. Тебе ведь повезло стать свидетелем необычайного путешествия по магическому моста.
