Минос, царь Крита (СИ) - Назаренко Татьяна (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
— Пощади его, милостивый царь и богоподобный отец мой!
Я отстранил её, резко выпрямился, обвел всех взглядом и остановился на одном из своих вельмож.
— Синит, ведь ты имеешь взрослого сына, не так ли?
— Да, мой царь. — вельможа попытался сохранить достоинство, но бледность выдавала его.
Ещё бы ему не испугаться — он первый подбивал всех выступить против царя ещё тогда, когда Посейдон не вселился в этого трижды проклятого быка. Можно подумать, соглядатаи Ариадны зря получают свою плату!
— И что бы ты сделал с сыном, позволившим себе заговорить с отцом подобным образом? — спокойно продолжал я.
Синит затравленно посмотрел на меня, потом хрипло произнес:
— Не знаю, государь. Твой закон, принятый в первое девятилетие твоего благословенного правления, гласит, что отец волен карать виновного в непочтительности сына по разумению своему.
Конечно, перекладывает ответственность на мои плечи.
— А ты, Дамнаменей? — я перевел взгляд на другого ревнителя старых богов.
Тот потупился и что-то промямлил, заикаясь и бледнея.
— И что делать мне? — горько произнес я. — Любой поденщик счастливее меня, потому что их сыновья чтят отцов своих.
Я повернулся к старшему сыну и, сверля его взглядом, спросил:
— А ты что думаешь, как мне поступить, Катрей?
Тот сгорбился и, не глядя на Главка, произнес:
— Разве пожелавший смерти отцу своему достоин жизни?
Я поморщился: мне неприятен был испуг Главка, но такой отвратительной подлости я и вовсе не переносил! Действительно, плох тот отец, чьи сыновья выросли такими.
— Я запомню, что ты сказал, Катрей. Ты ведь умен, не так ли? Ты понял, о чем речь?
Еще бы он не понял! Прямодушный Главк может выступить в открытую, но масла в огонь всегда подливает Катрей. Неужели он полагает, что я не смогу найти доказательств его вины?
— А ты что думаешь, Девкалион? Не отводи глаза, имей смелость повторить, что согласен с братом. Или возражай!
И этот не посмел перечить явной несправедливости. Победа всегда горька.
— Главк, а ты что думаешь?
Тот уже собрался с духом и смело поднял голову. Я бы удивился, если бы он до сих пор не совладал с собой. Все же это — воин и, из всех присутствующих здесь сыновей, самый любимый.
— Я в твоей воле, отец, и если моя кровь умилостивит Посейдона, пусть будет так.
Его жена вскрикнула и почти без чувств опять припала к моим коленям. Где уж ей понять, что ответь её муж иначе, я бы, может, и отправил его прямо к быку.
— По крайней мере, один из моих сыновей вырос мужчиной! И ведёт себя, как царь. Что же, смелость спасла тебя. Я дарю тебе жизнь, Главк. Тебе стало тесно в моем доме? Завтра ты возьмешь корабли и моряков и отправишься искать себе царство подальше от этих берегов. И храни тебя Посейдон, если Зевс тебе не по нраву! Утром я назову имена тех благородных мужей, которым доверю сопровождать моего сына. Я сказал.
И, отстранив Акасту, с радостными криками лобызавшую мои ноги, вышел из залы.
Асклепий. (Кносс. Седьмой год третьего девятилетия правления царя Миноса, сына Зевса. Созвездие Девы)
Я снова победил. Беда миновала. Геракл с проклятым быком уплыл в Микены. Катрей отправился с особо недовольными вельможами на Парос — собирать налоги под неусыпным присмотром четверых моих сыновей от Парии. Уж те благодушествовать не будут — и Пасифаю, и все её потомство они терпят весьма неохотно. Да и Парос — не в пример Криту — остров, на котором мою власть сразу приняли и подчинялись ей с благоговением.
Смутьяны присмирели. Для надежности я разослал их по всем Кикладам — разумеется, с разными поручениями и под присмотром верных людей.
Вчера с тремя десятками кораблей ушел в море Главк. Мы простились холодно — оба чувствовали себя правыми. К тому же сын, поняв, что жизни его ничего не грозит, обозлился на меня за публичное унижение. Что же, он всегда был таким гордым, даже малышом.
Вот он — твой истинный лик, Нике-Победа. После невероятного напряжения и усилий — пустота и тоска. Я сам зачерпнул из кратера неразбавленное вино, налил в кубок. Я уже не первый раз приказываю Итти-Нергалу никого ко мне не пускать, прогоняю даже рабов — они слишком болтливы. Хотя, думаю, во дворце всё равно все знают, что я пью. В этом проклятом месте ничего нельзя утаить.
Я поднял тяжелый канфар, медленно поворачивая его в пальцах. И тут бык, будь он проклят! Изогнул свое мощное, красивое тело, воздев на рога хрупкую девушку. Неразбавленное вино цветом напоминает кровь. Я сделал несколько глотков. Вокруг столько народа — и ни одного собеседника, кроме кубка с вином.
Вино, кстати, старое, на амфоре была бирка с указанием "Второй год третьего девятилетия правления любимца богов царя Миноса, сына Зевса, царские виноградники долины Тефрина, вино 12 разлива". Оно собрано за два года до того, как Главк утонул в пифосе с медом и мы искали его по
всему дворцу. Значит, мой дорогой собеседник, ты должен помнить и Асклепия, который Главка нашел и оживил…
…Нам и в голову не приходило искать малыша в погребах. Как он сам объяснил потом, у него укатился вниз алебастровый шарик. Главк бросился за ним, споткнулся о ступеньку и полетел вниз головой в пифос с медом, который, как назло, забыл закрыть нерадивый поваренок.
Служанки и стражники искали ребенка на двух этажах дворца, толпа прорицателей только увеличивала суматоху.
И тут появился Асклепий. Правда, тогда он предпочитал, чтобы его называли Полиэйдосом, аргосцем, жрецом Диониса.
В толпе орущих перепуганных женщин и обозленных мужчин он один был спокойным и уверенным настолько, что я не смог усомниться в успешности поисков.
Я хорошо помню, как он подошел ко мне, положил руки на мои плечи и произнес:
— Я найду его, царь. Только вели всем жрецам и прорицателям покинуть дворец. Они слишком шумят и мешают друг другу.
На Полиэйдосе было платье почти до пят и небрида из оленьей шкуры. Длинные льняные волосы, подхваченные тонким ремешком, спадали почти до пояса; бритое по критской моде лицо выглядело, пожалуй, зловеще: очень большие серые глаза под тяжелыми верхними веками, суровые складки от крыльев носа, насупленные брови, большой рот с плотно сомкнутыми губами.
— Отведи меня туда, где нет людей, и останься со мной, — приказал (именно приказал) он.
Я снизу вверх (Полиэйдос был очень высок) посмотрел на него и, как завороженный, махнул рукой, повелевая всем удалиться. Пригласил его в свою спальню. Он скинул небриду, по-хозяйски швырнул её на царское ложе, и, велев мне сидеть и не мешать ему, опустился на пол. Завел странные напевы — тоскливые и пронзительные, временами напоминающие то поскуливание собаки, то щебет ласточки, то уханье совы. Взывал он, тем не менее, к Аполлону, что было весьма странно для жреца Диониса.
Прошло немало времени, прежде чем он принялся чертить на полу узор. Следя за его тонким, длинным пальцем, я узнал знакомую мне по снам и видениям закрученную влево спираль. Полиэйдос вел её неуверенно, будто нащупывая дорогу в трясине. Но, завершив, вскочил и решительно вышел из комнаты. Я покорно последовал за ним. Жрец двигался по дворцу так, будто всю жизнь ходил по этим запутанным переходам. Он напоминал собаку, идущую по следу.
Когда мы спускались в погреб, навстречу нам вылетела большая сова — вестница смерти. Жрец решительно прошел к пифосам с медом. Дальше я сам догадался, где искать пропавшего сына. Над одним из сосудов жужжали пчелы. Полиэйдос, встав на колени, запустил обе руки в горло пифоса, вытащил оттуда Главка и положил на пол. У меня подкосились ноги, я тупо глядел на маленькое, уже окоченевшее тельце. И ничего не мог ни сказать, ни сделать. Я даже не сразу почувствовал, что Полиэйдос взял мои руки и осторожно разминал их в своих перемазанных медом ладонях. А потом я услышал его голос.
— Я не АСКЛЕПИЙ, царь, и не умею оживлять мертвых. Боги запрещают даже Асклепию совершать такое под страхом смерти. Но я не УМЕЮ ОЖИВЛЯТЬ ПОКОЙНИКОВ!
