Минос, царь Крита (СИ) - Назаренко Татьяна (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Я растерянно поглядел ему вслед и, поняв, что сам оживил его, напугался: отец мой Зевс говорил, что умершее не должно возвращаться к жизни — таков закон. Я нарушил закон своего отца.
Минос. (Кносс. Первый год восемнадцатого девятилетия правления царя Миноса, сына Зевса. Созвездие Овна)
Я заглянул напоследок в зеркало. Как себя ни чувствуй, а подданные должны видеть перед собой вечно юного, благополучного, полного сил сына бога, которому не страшно время.
Банщику и брадобрею удалось сделать почти чудо: там, где они не смогли мягко удалить подсохшую коросту с ожогов и ранок, она была так ловко припудрена, что при неярком освещении масляных плошек не бросалась в глаза; припухшие веки и черные круги под глазами скрывали сурьма и пудра. Я с сожалением потрогал укороченные волосы. Ничего не поделаешь — солнце и горячий пепел сильно опалили их. Но брадобрей так искусно завил и уложил оставшиеся локоны, что они казались пышными и здоровыми, а густо пробившуюся за последнюю неделю седину подчеркнул серебряной пылью так, что она даже украшала меня.
Я ласково улыбнулся мастерам и, поправив ставший слишком свободным пояс, направился в Северный двор, где собрались для жертвоприношения Зевсу мои придворные. Возложив на голову дубовые венки и дав знак флейтистам играть, мы приступили к совершению гекатомбы.
Возгласив благодарности Зевсу, я собственными руками осыпал каждого быка из сотни ячменем и солью и, подойдя к самому крупному сзади, коротко и сильно ударил топором-лабрисом по темени. Мой помощник проворно ухватил его за рога, рывком запрокинул и коротким, верным ударом топора быстро рассек артерии и дыхательное горло. Кровь хлынула на плиты дворика и потекла к желобу, удалявшему её из святилища. Геракл, сыновья и вельможи усердно трудились над остальными быками. Слушая их предсмертный рёв, я все еще сокрушался при мысли, что на этом месте не стоит белоснежный гигант, посланный мне Посейдоном. Помощники уже сложили костры из сухих дубовых дров. Распластав туши на спинах, рассекали утробы, вынимали требуху, сдирали шкуры, отделяли бедра и жир, чтобы возложить на костер. Я, обильно полив неразбавленным вином дрова и мясо, принял факел и запалил костер. Ветер раздул огонь, и пламя быстро охватило сухие ветви. Запахло жареным мясом. Дым возносился прямо к небесам — Зевс благосклонно принимал мою жертву.
— Хвала тебе, отец мой Зевс, царственный тучегонитель, — воззвал я, вскинув руки к небу, — даровавший победу и избавивший царство от беды!!!
Тут же раздались звуки флейт, и я первый затянул хвалебный гимн в честь Зевса. Мужчины подхватили его.
Тем временем освежеванные туши быков унесли для приготовления пиршественного угощения. Пламя пожирало жертвенное мясо, и в воздухе отвратительно пахло горелым. Потом засуетились рабы, обнося участников жертвоприношения водой для омовения и благовониями. Залив угли вином, я направился в свои покои — немного привести себя в порядок перед пиром и собраться с мыслями перед грядущим столкновением.
Я не люблю длительного, настороженного ожидания, и если можно решить дело быстро и бесповоротно, предпочту добрую ссору худому миру. Наверное, рано или поздно я сломаю себе хребет. Но полно, почему?! Или я бросаюсь в бой вслепую? Или не знаю я своих придворных и не смогу предугадать, как они поведут себя? Я уже позаботился, чтобы убрать с пира Андрогея. Он терпеть не может свар и, бросившись разнимать нас, испортит мне все мои замыслы.
Мне всегда на пользу чужие слабости — что друзей, что врагов!
Я подошел к столику, взял медное зеркало и заглянул в него. Полированный металл отразил возбужденно поблескивающие глаза, чересчур яркий, пятнами, румянец на смуглых щеках. Ноздри предательски подрагивают. И дыхание неровное.
Нечего лгать себе: мне страшно идти на этот пир. Но никто, кроме меня, не выиграет сегодняшнего поединка.
Швырнув зеркальце на столик, я решительно покинул свои покои. И уже по пути смог унять дрожь волнения, охватывавшую все мои члены, и в пиршественную залу вступил спокойный, с беспечной улыбкой на лице.
Гости уже были в сборе. Пасифая, восседая на своем обычном месте, любезно беседовала о чем-то с Гераклом. Тот, в новой тунике из египетского льна, вымытый и умащенный, всё равно смотрелся среди невысоких, изящных критян, как глиняный пифос среди изящных каменных сосудов. Его пышные, как у Зевса, кудри, по сравнению с уложенными в прически волосами остальных мужчин, выглядели нечесаной гривой. Но держался он с немалым достоинством.
Гости почтительно поднялись мне навстречу. Я, лучезарно улыбаясь, прошел к своему столу и опустился в кресло. Подал знак, чтобы начинали разносить жареное мясо. Тотчас заиграла музыка, слуги принялись оделять пирующих угощением и наполнять кубки.
— Похоже, сегодня будет на редкость веселый пир, — любезно улыбаясь, произнесла Пасифая. — Надеюсь, ты отдохнешь, богоравный герой, и сердце твоё возвеселится.
Я окинул милостивым взглядом сидящих за столами гологрудых женщин, стройных полуобнаженных мужчин, увешанных драгоценностями. Про себя согласился: скучно не будет. Все недоброжелатели в сборе. Повернулся к своему почетному гостю, улыбнулся ему:
— Надеюсь, Геракл, ты доволен гостеприимством критян?
— Благодарю, великий царь. Твое радушие воистину достойно могущества твоего царства.
Я кивнул, подал знак виночерпию, тот немедля наполнил брату кубок и с поклоном поставил перед ним.
— Мой почтенный гость ни в чем не должен знать сегодня утеснений. Пей и ешь, Геракл, до желания сердца.
Он степенно поклонился.
Я откинулся на подушки. Сегодня моя роль — казаться безмятежным. Пусть все думают, что царь беззаботен и пьян, и не видит косых взглядов вельмож и жриц, не слышит предательского слова "бык", то и дело проскальзывающего в разговорах, не знает, что царица беременна не от своего мужа.
Я поднял кубок, провозгласил славу Гестии и совершил возлияние в её честь.
Виночерпиям было приказано не слишком разбавлять вино для гостей, а мне подавать почти воду. Полагаю, мне не придется ждать много времени.
Не успели гости притронуться к кушаньям, как я вновь поднялся:
— Во славу анакта богов олимпийских Зевса, отца нашего, избавившего Крит от напасти!
Щедро плеснул на пол и залпом выпил оставшееся. Пирующие отозвались дружными и громкими криками в честь Зевса. Давно прошли те времена, когда народ недоумевал, полагая отца моего ничтожнее Посейдона, и возмущался, что я славлю его вне очереди. А сейчас ликуют и веселятся, не смея мне перечить. Не все, конечно.
Я сделал вид, что не замечаю, как царица рассеянно играет с обезьянкой; как поджимает тонкие губы Катрей, которому снова придется подождать с восшествием на престол; как нехотя берет кубок Главк, влюбленный в Посейдона со всей страстью души настоящего воина; как опускает глаза Девкалион… Если и в самом деле нет заговора — тогда будет достаточно просто напомнить всем, где их место. Этим искусством в совершенстве владела моя мать. Может, я и не самый лучший её ученик, но тоже кое-что умею.
А если Ариадна ошиблась?
Тогда меня ничто не спасет. Есть тысячи способов избавиться от человека: яд в вине, или змея в постели, как у Гирнефо, дочери Иолая, — жрицы, которая пропустила меня к месту совершения обряда. Я беззаботно потягивал из кубка сильно разбавленное вино. Мой виночерпий Ганимед, сын Троса, со свойственной ему проницательностью понял, что от него требуется, и умело подыгрывал мне, ласкаясь и рассказывая на ухо разные пустяки. При моей обычной неразговорчивости изображать беззаботное веселье трудно, а тут оставалось только пьяно смеяться да пощипывать его гладкие ягодицы и щеки. Гости будут уверены, что радость и вино затуманили мой разум. И сами потеряют осторожность. Я заставлю их нанести удар первыми! О, Дивуносойо, возлюбленный мой, владыка душ! Ты делаешь людские сердца прозрачными! Помоги мне!!!
— Царь мой, отведай хоть немного жаркого, восстанови свои силы не только питьем, но и едой…
