Тени леса - Войцек Виктория (лучшие книги читать онлайн txt) 📗
Синтариль наверняка родом из столицы. Она богато одета и имеет при себе не один топор. Она даже щит не пожалела, точно дома с десяток таких лежит, ага. Какая бездарная трата вещей. Впрочем, если она при деньгах, то потеря не такая уж большая.
Тем временем Гарольд ведет рыжую девочку, крепко за плечи держит, чтоб не вырывалась. А она и не сопротивляется, только оглядывается иногда на Зенки да головой мотает. Становится дурно. Кружится голова, к горлу ком подкатывает. Ощущение, будто похлебка несвежей была. Будто вот-вот вывернет. Приходится прижать ладонь ко рту.
— Так ты ее не для нас брал, — рычу и кусаю губы. Не понимаю, что внутри творится, но отчего-то именно сейчас так сильно хочется врезать саахиту. — Продать собирался? Чтобы какому-то богатею жизнь продлить?
Тонкие белые брови Синтариль вздрагивают, губы сжимаются в линию. Она бросает на меня взгляд, а затем поворачивается к Сатори и тянет к ней руки. Это выглядит так покровительственно, так по-матерински, что меня снова тошнит.
— Некому больше жизнь продлевать. — Она вздыхает и касается щеки рыжей девочки. Та хочет сжаться в комок — она всегда хочет, — да не может.
— Что это значит?..
Спрашивая, Антахар встает. Он все еще прижимает тряпку к разбитому носу и все еще плохо держится на ногах.
— Нет больше тоу’руна, отца твоего, — ровно отвечает Синтриль, и два пальца ложатся на шею Сатори — туда, где можно почувствовать биение сердца.
Глупость какая-то. Ежели уж Самриэль — наследник правителя, зачем ему грабить бедных путешественников? И зачем вступать в гильдию наемников? У него есть деньги! Есть власть! Этого ли не достаточно?
— Когда это случилось? — голос Антахара надламывается. Он смотрит вперед — на Синтариль, да будто не видит ее.
— Не так давно. Селлас и Тадас решили избавиться от него.
— Братья?
Он готов вновь опуститься на землю, но опирается о широкий ствол дерева и просто наклоняется вперед. Антахар еще совсем молод — ему, может, столько же Половин, сколько и мне. Это особенно заметно сейчас — когда испуганное лицо освещает яркое пламя. Самриэль тяжело дышит. Видать, когда дом покидал, надеялся, что ничего не изменится. А теперь винит себя за то, что не сделал и не сказал. Уж сколько подобных историй слышала — все диву даюсь, насколько глупыми могут быть люди. Ведь, если они чего-то не видят, вовсе не значит, что этого не происходит.
— Тебя не было дома несколько Эс’алавар, Лаурэль, — холодно бросает Синтариль. — Но отец все равно надеялся, что ты одумаешься и вернешься.
— Синтариль… ва, — срывается с его губ.
Ва. Я не могу сдержать улыбку. Короткая приставка на языке народа моего отца переводится как «сестрица». Я так и не смогла приучить Миру произносить ее, хотя и пыталась. Новый сожитель матери старался искоренить все галлерийские слова, которые она употребляла. Мерзкий урод.
— Порченый товар, саахит. — Синтариль берет Сатори за подбородок и поднимает ее голову, точно выбирает ездовое животное. — За нее я не дала бы ни тэнги. На мешок промокшего зерна не обменяла бы.
— Откуда взялись такие мысли?
— Так ей же тридцать с небольшим Половин. — Она медленно проводит языком по губам и опускает белые, точно усыпанные снегом ресницы. — И она все еще жива. Как зовут тебя, дитя?
Рыжая девочка молчит. Видимо, дерзить может только мне. И то не всегда.
— Сатори, — отвечает за нее Зенки и встает по правую руку от меня.
— Разговаривать она, стало быть, не может, — тихо произносит Синтариль.
Она будто бы с пустотой общается. Слова не обращены ни к кому из нас.
— М… могу! — Как только рыжая девочка подает голос, тут же краснеет, а глаза серые слезами наполняются.
Бледная ладонь галлерийки касается ее груди, затем опускается ниже — на ребра. Судя по изменившемуся выражению лица Сатори, ей больно. Пальцы нажимают так, будто пытаются проникнуть сквозь платье, под кожу. Но рыжая девочка не кричит. Просто дрожит чуть сильнее.
— Родители не берегли совсем? — Синтариль ощупывает предплечья, локти, запястья — на них она задерживается чуть дольше.
— Как же нет? — почти неслышно говорит Сатори. — Маменька и папенька любили меня.
— Тогда что же? — На лице не отражается ни единой эмоции. — Случайно так вышло?
Сатори мотает головой. Я и не понимаю, о чем речь. Только обстановка становится все более напряженной.
— Неужто сама? — Синтариль отводит взгляд. — Глупая девочка. Подумать только: ломать себя, чтоб только кто другой, чужой, не добрался и больно не сделал. Тебя всю жизнь готовили к этому, а как пришло время, стало страшно?
— Страшно было с самого начала. Да кто ж не испугается, когда узнает, что умереть должен? Когда с самого детства твердят, что ты важен, ты нужен. Меня точно скот откармливали, чтобы потом забить в праздник. — Сатори хватается за зеленую юбку. — И никто никогда не спросит, что я чувствую. Я же… особенная. Это… должно радовать, так ведь?
Она улыбается. Розовые губы кривятся, и даже мне удается почувствовать, как ей было дерьмово. Настолько, что она… кажется, ломала свое тело, чтобы только не дать до него добраться.
— Сатори. — Синтариль проводит по ее волосам и кивает. — Как ты себя чувствуешь?
Я впервые вижу, как она рыдает, — громко, надрывно. Как сжимает кого-то в своих объятьях. Сатори держалась долго. И наконец может позволить себе выплакаться.
Синтариль шепчет ей добрые слова, ведет ближе к огню — туда, где теплее. А я все еще стою на месте, опираясь на плечо Дио, и пытаюсь понять: что же, мать вашу, только что произошло?
…Вскоре мне объясняют, что Синтариль — капитан стражи тоу’руна и его внебрачная дочь — желала найти Вещающего Инимсэт, чтобы продлить жизнь своему господину. Да только «товар» не поспел вовремя. А Самриэль Антахар, который взял в качестве нового имени отрывок из детского стишка, — последний из рода, и именно он должен занять место отца. У него просто нет выбора. Он вернется в столицу. Живым или мертвым.
— Лаурэль! — Синтариль жестом подзывает его к себе.
Ах, да, на самом деле он — Лаурэль Трэво. Так назвала его мать. Судя по всему, сына она не очень сильно любила, ага. Это имя чаще девкам дают. А еще он, как и всякий богатей, носит наследственное родовое имя. В отличие от Синтариль. В отличие от каждого из нас. Простой люд такой роскоши не знает.
Я довольствуюсь сочетанием двух слов.
Дио — названием пещеры, в которой родился.
Гарольд — тем тоу, где прошла почти вся его жизнь.
Поэтому так странно сидеть у костра рядом с обезображенным престолонаследником и старательно делать вид, что мы ничем не отличаемся, ага.
— Ты почти не изменилась, — сухо бросает Антахар.
Он все еще пытается прийти в себя. Трет ладонями лицо, пялится в ночное небо и что-то бормочет. Лишь иногда роняет пару бессвязных фраз, которые обычно обращены к сестре.
— Зато ты ужасно выглядишь. — Синтариль переводит на него взгляд, не переставая водить гребнем по волосам рыжей девочки. — Кстати, Ахан проспорил мне два су. Ты не сдох.
Тянусь за лепешкой и, пока никто не видит, улыбаюсь: а девчонка-то не промах. Улыбается и Самриэль, но как-то бесцветно. Смотрит на перепачканные ладони, сжимает пальцы в кулаки и вновь поджимает губы. Хочет что-то сказать, да не может.
— Он будет рад тебя видеть, — выдыхает Синтариль.
Она плетет Сатори косу. Рыжая девочка, вытянув тонкие бледные ноги, сидит, запрокинув голову, и молча наслаждается подобной заботой. Я ни разу не видела, чтобы она расчесывалась или ходила к водоему умыться. Привыкла, видать, что кто-то делает это за нее.
— Ахан-варро? — удивляется Самриэль.
— Да. Он тебя не слишком жалует. Потому что ты… — она пожимает плечами, но так и не находит нужных слов, — это ты, Лаурэль. Ты слабый бесхарактерный мальчишка, который заигрался. Ты не чтишь наши традиции, а хранитель для тебя — просто способ заработка.
Наверное, чем дальше, тем сильнее Антахару хочется провалиться. Оказаться в Пак’аш. Но, кажется, даже там сестрица сможет найти способ достать его.
