Волки и вепри (СИ) - Альварсон Хаген (читать книги полностью без сокращений бесплатно TXT) 📗
— Почему… почему ты так поступил? — мёртвым голосом спросил старец.
— А как же мне ещё было наградить тебя? — развёл руками Хаген.
Паломников отпустили восвояси. Ни один не бросился на отца-настоятеля, чтобы разорвать его в клочья, как ожидал Хаген, но никто и не пришёл ему на помощь. Словно мудрый друид, перехитривший сам себя, стал невидимкой, тенью из Страны Холмов. Старец ковылял прочь, изредка оглядываясь, и Хаген мог бы поклясться, что на единственном глазу монаха блестят скупые слёзы. На миг сердце викинга пронзил укол жалости, острой, как копьё Всеотца. Сын Альвара тут же отбросил это чувство, словно сор, и зашагал вверх по склону. Сцепив зубы, стиснув кулаки, забрав лицо — стальной личиной, а сердце — кованной решёткой. Ощущая, как приятно холодит грудь иней на рёбрах.
— Ну, что у нас там? — спросил хозяйственного Лейфа.
Оказалось — много чего. Причём половина утвари досталась монахам явно от предшественников-друидов: серебряный идол-единорог над алтарём, огромный бронзовый котёл, окованный искусными золотыми узорами, чаши для причастия, изукрашенные причудливой плетёнкой, трискелионами да местными рунами…
А ещё, конечно, мощи святого Киреана — пара рёбер да берцовая кость, из которых Торкель предложил сварить похлёбку, — и книги. Вечная и неизбывная страсть Хагена. Была бы его воля — забрал бы весь здешний бокенсаль, пусть и жизни не хватит всё перечитать. Пришлось ограничиться «Жёлтой книгой из Лиама», которая почему-то была не жёлтой, а зелёной, «Законами Кормака», учёной книгой «Круг чародеев» и ещё по мелочи. За время похода в Маг Эри книжное собрание Хагена и так разрослось настолько, что он подумывал раздобыть осла, чтобы возить скарб чужих слов. Или, на худой конец, раба.
Впрочем, он полагал — книгу лучше доверить ослу, чем рабу.
К неудовольствию Хравена, Хродгар настрого запретил жечь монастырь.
— Лето сухое, пламя на город перекинется, а нам ещё его грабить…
Жители Горлеха предложили откупиться. Почти все местные воины ушли на север с Кетахом, а прочие пали у брода при Антаре. Викинги пошумели для виду, но согласились. Дело шло к вечеру, и локланнов пригласили в город на ночлег, и заодно — на завтрашний праздник. Война войной, а пьянку никто не отменял. Хродгар вежливо отказался от гостеприимства и повелел разбить лагерь в паре часов ходьбы от Горлеха, да усилить стражу. Наутро викинги отбыли.
Впрочем, семеро друзей не отказали себе в удовольствии погулять в городе. И вот что вышло с той гулянки…
… - А чего ты наших с собой не взял? — простодушно удивился Бьярки. — Братьев Барсуков, там, Самара, потом ещё этого, носатого, Магни…
— Мне бы с вами сладить, — фыркнул Хродгар. — Ты, Медвежонок, как напьёшься, так весь городишко по брёвнышку раскатаешь! — и добавил, — я — вождь, а вы — мои друзья. Прочим невредно помнить о том.
— Вряд ли это мудро, — рассудил Хаген, попыхивая трубкой, — возбуждать зависть ни к чему.
— Если Отец Богов призовёт меня раньше срока, кто-то должен стать хёвдингом, — пояснил Хродгар, — и я хотел бы, чтобы им стал кто-то из вас. Люди должны вас слушаться. Мы все зовёмся братьями, но есть младшие братья — и старшие. И прожитые зимы тут ни при чём.
— Вряд ли это мудро, — повторил Хаген, и больше о том не говорили.
В городе старших братьев ждала развесёлая потеха: жгли ведьму. Викинги едва успели опрокинуть пару-тройку кружек местного тёмного эля, как толпа взбурлила, ткнулась языком великана в сторону холма, где стоял златоверхий собор. Решили и братья поглядеть. Им то было в новинку. На Севере ведьм не жгли. Над такими, как незабвенная Хейдис Брокмарсдоттир, Фрейя Коллинга, случались народные расправы, но довольно редко. Мало добра — сжечь вещую вёльву, травницу-знахарку или хексу, заклинательницу погоды. Кто будет ухаживать за больными, врачевать раны, принимать роды, вызывать дождь на поля, утихомиривать бури, гнать рыбные косяки к берегам? Для поселения считалось удачей, если поблизости оседала какая-нибудь колдунья, пусть и нрав у неё — не мёд, и обличье, как у тролля.
Но про здешнюю чародейку, главную потеху на празднике, никто бы не сказал, что она видом подобна чудовищу. Скорее уж — альвам. Невысокая, хрупкая и пригожая, со стройными ногами, лебединой шеей и маленькой упругой грудью, что виднелась — на радость толпе — сквозь прореху в рубище. Тухлые яйца, комья грязи и навоза застревали в распущенных русых волосах. Её вели на верёвке, как козу, а добрые люди кричали: ведьма, ведьма, сукина дочь! Северяне пока не слишком хорошо понимали местное наречие, но слова, полные страха и жажды крови, нетрудно было перевести. Всё как у всех.
Перед собором торчал столб, обложенный тлеющими дровишками. Потеха обещала быть долгой. Под радостный визг горожан женщину привязали к столбу, а плешивый козлобородый клирик затянул молитву. Пел он на древнем тарнском наречии, к тому же до того гнусаво, что никто не понял, о чём речь. Потом священник, плотоядно улыбаясь, обратился к ведьме:
— Последний раз спрашиваю, бедное дитя, отрекаешься ли ты от своих суеверий, или продолжишь упорствовать в языческом грехе, огорчая меня и Господа нашего?
Она ничего не ответила. Речи священника и грязь толпы стекали с неё в огонь, шипя и дымясь. Она была горда и ослепительно красива, как и каждый, кто умеет растить судьбу и достойно встречает смерть. Высоко вскинула голову, и небо, бездонное синее небо, отражалось в глазах. Ведьма уже пребывала в ином мире, птица-душа летела за виднокрай. Не кричала, не кривилась от боли, не смеялась над обидчиками, не грозила палачам, не проклинала толпу, град и мир. И не впадала в отупение, покорно принимая долю — она всё прекрасно знала, понимала и чувствовала. Сильная, как и подобает истинной ведьме.
Хравен заметил:
— Хэ, друзья, гляньте-ка на святошу! Ручонки потирает под рясой, едва слюни не пускает.
— Ещё бы, — буркнул Лейф, кривым носом чуя запах жжёной шерсти, — какой прок истязать вислогрудую старуху или уродину? То ли дело — прекрасная злодейка! Тьфу, быдло…
А клирик обратился к помощнику:
— Брат Кернах, не поддать ли жару? Не затухнет ли огонёк?
Человек к буром плаще с капюшоном сунул в сплетение сучьев мех и пару раз качнул. Из-под древесного кургана повалил дым, словно из вулкана, и стоявшие недалеко подались назад, ощутив жаркое дыхание.
Ведьма не дрогнула. Даже не поморщилась.
— Нельзя ль узнать, в чём провинилась эта женщина? — спросил Хаген.
— Отчего ж нельзя? — осклабился клирик. — Брат Кернах, просвети человека…
— Нетрудно сказать, — донеслось из-под капюшона, — летала на метле на бесовские игрища, поклонялась в лесу идолам, наводила хворь, крала молоко у коров, напускала ворон на огороды и сосала у юношей. В смысле — кровь. А по закону, кара за такое одна — костёр.
— Это доказано? — спросил Хаген Кернаха.
— Вот это трудно сказать, — палач снял капюшон, утирая рукавом пот с выбритого темени, — судили и проводили дознание добрые люди, а меня пригласили исполнить приговор.
— Не запутывай гостя, брат Кернах, — шутливо погрозил пальцем священник, — разумеется, вина её доказана, в том поручились достойные горожане…
— Но она-то не созналась? — уточнил Хаген.
— Упорствует, — вздохнул клирик и развёл руками.
…Хродгар не слышал. Смотрел на ведьму, не отрывая глаз. Любовался ею. Страшился того пламени, что вот-вот должно было полыхнуть из-под дров. Ещё больше страшился того пламени, что зарождалось в его сердце.
Их взгляды встретились. На миг. Два мира, два неба: серый простор над северным морем — и глубокая синева над холмами. Мир, где ведьма всё ещё значило — Ведающая Мать, и мир, где ведьма значило — злобная карга. Девушка не выдержала, её стон стрелой долетел до молодого вождя, поразив в самое сердце.
«— Уходи, чужеземец, — говорил тот стон, — уходи, коль не можешь облегчить моих страданий. Не надо мне твоей жалости, хватило холода твоих глаз…»
