Дождь в полынной пустоши. Книга 2 (СИ) - Федорцов Игорь Владимирович (книги онлайн полностью TXT) 📗
Гаревый пустырь. В утоптанном снегу примесь сухой ломкой полыни. Место широкое, раздолье. Слева во люду озерца, вмерзший мертвяк, обглоданный бродячими псами и расклеванный вороньем. Птиц полно по ближайшим крышам. Черные зрители возбужденно крокали, коротко перелитая. Человек для них, прежде всего, падаль, пожива. А уж царь он зверей или не царь, пускай с соплеменниками разбирается. Крылатому племени от того спокойней и сытнее.
Навстречу унгрийцу поднялся десяток юнцов. Постарше и помладше его. Бродяжки, побирушки, нищие, шныри сбившиеся в свору. Один слабее многих. Многие предпочтительней одиночек.
− Они? — нагло ухмыльнулся Колин босяцкой рати. Что-что, а скалиться у него получалось здорово.
− Убедиться желаешь? — подал голос за Шляпника один из старшаков, выделывая кистью восьмерик. Отличная сталь броарда игрался с солнцем. Не оружие — фейерверк!
Вожаку подали дюсак и дирк. Тот все понял и не стал цеплять оружие к поясу. Свора повинуясь молчаливой команде, потихоньку расплылась занять позицию.
В натаскивании подопечных Шляпник преуспел. Очевидно, был не совсем бездарен и пропащ, преподать уроки выживания и охоты. Молодняк свято верил ему и не отступит, сообразно своей обретенной в муках веры. Слово наставника для них закон. Жестокий и примитивный. Но лучше такой, чем никакого. Не сдохнуть в канавах, не пропасть на папертях, не выгореть в борделях, не сгнить на кухнях, подъедая помои.
− Чего хотел-то, раз искал и нашел? — спросил Шляпник унгрийца, завершить бесполезный разговор, начатый сто шагов назад.
− Сейчас посмотрим, — Колин легко и с удовольствием достал шнепфер.
Свора заволновалась, спокойствие пробило суетностью, нервными взглядами, перешептыванием. Одна из своры девка. Рассерженная шустрая кошка. Беспородная, грязная и вредная. Сестра или подстилка? Её заботливо оттирали назад, не пропустить в первую линию. Пусть будет сестра. Большеглазая, остролицая, курносая.
− Кого отправим с доброй вестью? — спросил Колин. На лицах противника величайшее заблуждение молодости — жизнь вечна! Вечна. Но не жизнь.
Щедрое предложение. Шансом спасти одного из своих, Шляпник воспользоваться не захотел или не посмел.
− Обойдемся, − отказался вожак.
Никто никуда не уйдет. Нет, и не может быть, исключений в общей судьбе. Все по справедливости. А справедливей смерти вряд ли что придумано.
− Холодно стоять, − пожаловался Колин делая шаг вперед.
Широкий отмах правой, швырнуть ножи… Дальше только шнепфер…. Хорошая работа, за которую не стыдно перед людьми и собой — ручная работа. Мастерство тем и славно. И неважно, точаешь ли башмаки, печешь ли хлеб, рубишь ли головы.
Пролитая кровь исходит легким парком. Сизые внутренности перемешаны со снегом и сором. Скрюченные пальцы, открытые в немом крике пасти. Из рассеченной шеи стреляет кровяной родничок. В развороченной грудине плавает сердце. Из сугроба глядит в небо голова, рядом торчит пятерня. Под сорванный ноготь попала нитка и порхает на ветерке.
Мертвые они и есть мертвые. Но некоторым повезло.
Парень лежал на боку, подрагивая, прерывисто дыша и подтекая кровью. Одну руку сунул за полу куртки, второй тянулся к распластанному телу в трех шагах. Девка мертва. Человек не кошка, девять жизней не отпущено. А может это и была последняя, девятая жизнь. Кто и когда их считает.
− Что у тебя там? — склонился Колин разглядеть. В слабой ладони простецкий кулон. — Надо было раньше.
Невнятно промычал, парень заелозил ногами, подтолкнуть себя. Колин воткнул шнепфер в землю. Раненый тут же схватился за клинок, чуть подтянулся. Разрезанные фаланги закровили. Он еще чувствовал боль, морщился.
− Ненавижу…, − топило близкий снег горячее дыхание.
Колин сапогом толкнул парня в плечо, развернуть лицом в небо.
− Не настаиваю меня любить. А отомстить? Что скажешь? Накромсать на тысячу кусков? На десять тысяч кусочков? Согласишься? Уверен, да. Но для этого… Для этого… Зачем тебе дохлятина? Орфей спускался в ад за Эвридикой, не от большого ума. Не тот случай, получить что-то обратно. Рана твоя не смертельна. Не упустить время, выживешь…
Рот парня свела судорога боли. На деснах и языке россыпь язв и бледных припухлостей.
− Любовь всей жизни наградила? — повеселился Колин над преданностью воздыхателя. − Или с прокаженной кувыркался? Скажешь, что подцепил заразу, спариваясь с лошадью больной сапом, оттащу к лекарю без всяких условий. Или вы дружно, по-семейному, людоедством баловались? Ну! Удиви!
Парень со стоном перекатился ползти дальше. Пинок покрепче восстановил прежнее положение тела.
− Я не закончил. Мы говорили о тебе. Отмоем, выведем вшей, цыпки отпарим, приоденем. Избавим от лишних иллюзий. Надежды мало, но попробуем. Ты бы пользовался вниманием женщин. Родовитых эсм, а не помойных девок. Имя то её знаешь?
− Ненавижу…
− Не знаешь…. Покажу пару хороших финтов. А взамен, ты бы ненавидел меня во имя своей погубленной любви и как неблагодарная скотина однажды зарезал. Хорошее предложение?
Раненый упрямо перевернулся, опять вцепился в клинок, подтянуться.
− Жить во имя мести, а не сдохнуть не пойми за кого.
− Ненавижу….
− Принимать твои слова за отказ? — Колин выдернул клинок из захвата, почти отрезав бедняге пальцы.
− Ненавижу…, − парень обессилил и больше не двигаться. До девки оставалось с полуметра, меньше.
− Мне передать? — Колин захотел забрать кулон. Раненый сжал кулак не отдавать подарок. − Тогда сам предай.
Унгриец хрястнул шнепфером, отделив убитой руку по локоть. Подтолкнул достать.
− Ууууу, − бессильно завыл раненый. — Ненавижу….. Ненавижу…. Ненавижу….
− Что толку? Ненавидеть мало. Надо суметь воплотить свою ненависть. Не дать ей пропасть. Для начала подбери нюни. На всех не напасешься врачевателей и нянек, дуть на болячки и гладить по головке. Самому надо справляться. Так что? Справишься?
− Ненавижу.
− Жаль-жаль.
− Не…., − слово беззвучно запузырились кровью в пробитом горле.
Колин стряхнул кровь со шнепфера, взмахнул полой плаща, поднимая притаившихся ворон с веток деревьев и крыш.
− Прошу! — пригласил он черных птиц.
Колокол на Хара поторопил, и за полчаса унгриец добрался до моста. Опоздал, но Эйш его дождалась. Судя по зареванному лицу, дождалась бы, опоздай он еще на час или два.
− Что-то стряслось? — спросил Колин, готовый вытирать сопли и слезы. Послужить опорой, громоотводом, близким плечом, выплакаться и высморкаться. Выслушать и утешить.
− Я отказываюсь ходить на рынок за хлебом и зерном. И ничего, никому не буду говорить, − очень эмоционально объявила девушка, сдерживая всхлипывания.
− Причину не назовешь?
− Это вас не касается.
ˮКогда плохо, хочется чтобы стало еще хуже. Новая боль заглушит прежнюю. Избито, но помогает.ˮ
− Не касается. Но хочу послушать. Вдруг то, что тебя гнетет и изводит легко устранимо.
Он приготовился к потоку слов и слез. Характер девушки оказался крепче.
− Он умер. Его больше нет!
− Отец?
− Да. У меня никого не осталось. Никого.
ˮСчастливая,ˮ − едва не вырвалось у Колина. Пришлось срочно искать другое утешение. − ˮСказать, у нее есть я, преданный и верный друг? Залепит знатную оплеуху. А то начнет каяться. Хорошо если не бейлифу.ˮ
− Соболезную, − сухо произнес унгриец.
Девушка не удержалась, захлюпала носом. С горем всегда один на один. Этой ношей не поделишься. Не потому что не можешь, не захочешь. Так легче. Меньше мыслей и памяти. Только слезы и жалость к себе.
Колин подождал пока Эйш немного успокоится. Одолжил один из своих платков. За руки не брал, в глаза не смотрел, за плечи не обнимал.
− Сможешь меня выслушать?
− Да.
− Не перебивая?
− На рынок ходить не буду! − безоговорочно отказали унгрийцу.
− Это я понял.
− И ненужно мне ваше зерно и мука. И деньги не нужны!
ˮОтвести куда, упоить и сделать совсем несчастной? Она будет благодарна, но не сознается, а соплей хватит не на одну неделю,ˮ − не сказать, что планировал, но и не зарекался не делать Колин.
