Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ) - Смирнов Владимир (читать книги без сокращений txt) 📗
Мечислав замолчал, уставился на девушку телячьим взглядом, развернулся на каблуках и так стремительно выскочил из комнаты, что Улада сразу поняла — попала в точку. Всё дело в Брусничке.
Стой, Улька, не спеши. Брусничка не виновата, то — простой обычай. Так испокон веку князей к земле вязали. Будь ей старшей сестрой, не ругай. Если, конечно, всё так повернётся, как ты думаешь. Оно ведь как бывает — насочиняешь себе сказок дурацких, а всё не так получится. Не спеши, Улька, не спеши.
Так в слезах за пяльцами и заснула. Да только сон не шёл. Не правильно это, несправедливо он с ней.
Блиц
Улька отложила ложку, поставила локоть на стол, подпёрла ладошкой подбородок и вздохнула. Точь-в-точь как отец.
— Ладно, взрослые, а деток-то за что?
И получила подзатыльник. Лёгкий, да только рука у отца тяжела, немного не рассчитал. От такого обращения девочка так удивилась, что даже не обиделась: папка никогда с ней такого не делал.
— Цыть. Лишнего не говори, глупая. Если кто услышит…
— Что?
— Мало ли что…
— А чего я сказала, пап?
— А лучше совсем молчи. Дольше проживёшь. Что сделано, того не вернёшь. Дальше жить надо. Четвертак — не Миродар. Злопамятный, Змей бы его побрал.
— Пап, — Улька придвинулась к отцу и зашептала так зловеще, что он невольно улыбнулся в смоляную бороду. — А что значит «злопамятный»?
***
— Совсем же мала она, Бесник. — Мамка-ключница посмотрела на Ульку. Та делала вид, будто не слышит и вообще занята своими куклами. Даже напевать стала. — Куда я её возьму? На какую работу?
— Мамка, возьми, прошу. На хлеб и воду возьми. Дурь из головы вышибить, хоть чем займи, лишь бы думать ей некогда.
— Да о чём ей думать? — рассмеялась ключница.
Краем глаза Улька увидела, как Бесник развёл руки, почесал бороду, виновато оглянулся на неё, пришлось петь громче. — Замечталась от безделья, с княжичем втихаря разговаривает. Чего он ей в голову засел, ума не приложу. Не на кузню же мне её брать? Сына я бы на кузне умотал, а с дочерью как быть? Возьми. По старой дружбе, а?
Мамка пожевала губами, покачала головой:
— Да, от безделья отучать надо. Вот что: возьму её к девкам-швеям, пусть бисер перебирает, а там — видно будет. Но только смотри, если чего испортит — девки её по макушке напёрстком, это у них быстро.
— Да и хорошо! Дурь выбьют! Со мной же — пропадёт, разбалую.
Доннер
Овчина поселился в Бродах с тех пор, как начали обжигать кирпиц. Кругом нужен был его взгляд, совет, рука. Лишь однажды пришлось приехать в Глинище по делам — захватить кое-какие инструменты. Тогда и прибыла в город княжья невеста. Огорчился не сильно, поселил у себя до времени.
Глава нарадоваться не мог на Уладу: домовитая, справная, научила Брусничку бисером вышивать. Странно, конечно, что она в Глинище не с охраной прискакала, а всего с одним спутником. Да только кряжицких кто поймёт. Сумасшедший народ. От того его прадед небось и сбежал.
— Когда она приехала? — Хмуро спросил Мечислав.
— Три недели как.
— Почему не сказал?
— Отвлекать не хотел. Ты помнишь, сколько мы за это время тут натворили?
По взгляду Мечислава глава понял — помнит. И как княжьи воины ямы копали, и как турф с болота таскали, и как потом кирпиц лепили, спеша застроить первую линию. И Мечислав тогда работы не чурался, подзатыльники за нерасторопность терпел. Пытались отговорить, — не княжье, мол, дело — в грязи копаться. Твоё дело — оборона. Дурень смотрел, как баран на новые ворота, всё повторял — это и есть оборона.
И как засечников потом учил такие завалы устраивать, что не каждый бирюлечник разберёт. Тут уж сам по шеям раздавал, не взирая ни на возраст, ни на заслуги. Приговаривал, какие, к Змею заслуги, если степняки вот-вот возьмут голыми руками.
— И, потом, мы хотели вашей свадьбой завершить. Как по обычаю положено.
Как по обычаю положено. Прежде Мечислав бы обрадовался такой вести: приняли за своего, вписали в обычай. Но что-то не клеилось в голове от такой радости.
— Постой-постой. В обычай? В обычай принятия князя?
Овчина по-своему понял вопрос, радостно развёл руки:
— Ну! А я о чём?
— Это что-же? Улька не врала про Брусничку?
Глава снова понял по-своему. С силой ударил себя кулаком в грудь:
— Моё слово — крепче стали! Пусть княгиня берёт её себе в подрушки. А как вырастет доченька…
— Что? — перебил Мечислав, — что — «как вырастет»?
— Бери второй женой, по обычаю. Пришёл ты князь без корней. Защитил нас без привязанности, по совести. Так укореняйся, привязывайся!
— Да что ж ты…
Мечислав бухнул кружку об стену, выбежал из избы. Овчина пожал плечами, поднялся из-за стола. Собрал фарфаровые осколки, промокнул тряпкой брагу. Мимолётно думалось о князе. В Глинище народ спокойный, деловитый. В гончарном промысле вообще яриться да дёргаться нельзя — чуть сбил круг, крутанул неровно и вот тебе — блюдо оплывает, горшок сминается. А этот… яристый какой-то, упрямый.
Нет. Не зря. Не зря его Гром прислал. Не зря за него старик Овчина дочку отдаёт. Пусть, второй женой, мы не гордые, мы мастеровые.
Не подведёт князь. С таким упрямством никакой орде не сладить.
Вот тебе князь и Змеева тропа. Куда свернёт, что учудит за поворотом. Как боян, что не помнит продолжения сказки, начинает выдумывать своё. Что там у богов произошло, что они договориться не могут? Ведь был путь, простой, понятный — сделать из детей-изгоев настоящих князей. Так ведь пройден путь. Силы истрачены и накоплены, враги повержены, власть получена. Чего боги ещё удумали, чего им не хватает?
В прежние времена, бают старики, боги с людьми прямо разговаривали. Превращались в говорящие пни, вселялись в идолов, порой и людьми не брезговали. Правда, людьми, если в героях нужда возникала. Если один бог ошибку другого исправлял. С тех пор многое изменилось. Жизнь успокоилась, стала похожа на безветренное озеро: в глубине — рыба, на поверхности — небо отражается. Границы княжеств устоялись, обычаи закрепились, наречия разошлись так явно — не сразу и поймёшь, о чём соседи говорят. Мир наступил, чего уж там.
Так чего же вам, собакам, ещё надо?! Не о любви ли вы говорили и мире вечном? Чего ради слеги свои в муравейник человеческий снова засунули, да разворошили так, словно не угодили мы вам своим постоянством? Двубор говорит, всех боги слышат, со всеми разговаривают, да не все их голос понимают. Чего вам не хватало, сволочи, что выгнали из Кряжича, отца убили, мать уморили, братьев бою выучили, вернули да рассорили? И после этого ещё и издеваетесь: невесту навязали, да так, что не откажешься. Все знают — невеста. Да ещё Брусничка эта. Её-то зачем? Она-то чем провинилась? Чего теперь князь Бродский не понимает?
Кто чьи грехи искупает, если сын за отца не в ответе?
***
Уж петухи первый крик прокричали, мысли по которому кругу пошли. С высокого берега Мечислав впервые заметил, как вода в лёд встаёт. Мутнеет от берегов, идёт робкая дорожка к середине, смыкается, сдаётся под натиском течения, рвётся, начинает с нова. Днём, понятное дело, растает, но время — упущено, ничего не успели. Пойдёт по вставшему льду Орда, никакой Змей не спасёт. Надо бы болота засечить, что ли.
Странно, холодает, а снега нет почему-то. И дожди кончились раньше времени. Что у вас на уме, проклятые, что помогаете землю морозами сковать?
Слух, как бывает после сна, вернулся первым.
— Князь…
Мечислав вздрогнул, очнулся, расправил одеяло.
— Садись, Овчина. Чего хотел?
— Не хотел трогать тебя, больно грозно молчал. И другим запретил. Ты всю ночь сидел, не замёрз?
— Нет. С богами говорил. Это греет.
— Что сказали?
— Все умрут.
Хриплый смех раздался над рекой.
— Молодцы. Как в воду глядят.
— Говори, чего надо.
— Чем я тебя прогневил, князь?
— Ты о чём?
— Не глянулась тебе моя Брусничка?
— Причём тут Брусничка? Дело не в ней. Не верю я в такую удачу.
