Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ) - Смирнов Владимир (читать книги без сокращений txt) 📗
Ясное дело, гонка по Степи за малым отрядом большими силами не осталась незамеченной. С утра от хакана прибыл гонец, да такой высокой величины, что у Шабая кровь застыла в жилах: такие, либо награждают своим визитом, либо казнят лютой казнью. Хакан строго-настрого запретил показывать западным соседям, что разрозненные отряды способны действовать сообща. Даже собрал самых мелких мурз и очень подробно им это втолковывал. Шабай сам был на том пиру, так что в намерениях гонца не сомневался. Угощал самым крепким кумысом, отдал в услужение самую красивую дочку — нежную Назым, зарезал самого жирного ягнёнка и начал подумывать о том, на сколько лошадей поредеет табун. Табун жальче всего. Но голову жальче даже табуна.
А Хибад молчал. С удовольствием прихлёбывал кумыс, милостиво косился на Назым, принял лучший кусок ягнёнка и прислушивался к ржанию лошадей. По окончании трапезы, мурза сыто похлопал себя по пузу, уложил голову Назым себе на колени лицом к сотнику, начал почёсывать за ухом, как собаку, и тихо, степенно заговорил.
— Хакан говорит, нельзя, чтобы западные пахари прознали о сборе войска.
Шабай благоговейно кивнул, словно услышал величайшее откровение, которое теперь поможет собирать звёзды с Млечного Пути прямо в бурдюки и делать лучший в Степи кумыс. Гонец положил ладонь на лоб Назым, погладил длинные смоляные волосы, застыл, словно прислушивался к шёпоту духов, помолчал. И продолжил.
— Хакан говорит, нельзя, чтобы пахари узнали об окончании распрей между семьями.
Шабай изумился светом мысли гостя, даже в умилении сложил ладони на груди. Рука гонца застыла на шее нежной Назым, обхватила, словно согревая. Девушка посмотрела на отца, тот еле заметно кивнул. Ладонь гонца словно этого и ждала, поползла ниже, в вырез расшитого серебряной нитью платья. Сам гонец этого словно не заметил, заговорил.
— Хакан говорит, кто ослушается, будет наказан страшной мукой.
Ладонь гонца возилась под воротником нежной Назым, а Шабай в ужасе ожидал, что сейчас крепкие пальцы сожмут горло дочери, хрустнет, после чего воины начнут избиение всего лагеря.
— И ещё хакан сказал, что как ни хоронись, а всё равно кто-то что-то заподозрит. Пахари построили частокол. Ты его сжёг, но это значит, что хлеб они теперь просто так не отдадут. Тебе, досточтимый Шабай, хакан передаёт власть над четырьмя семьями, переводит в тысячники и доверяет высокое право первого удара. К морозам с востока подойдут ещё тьмы воинов, но тебе дано задание делать вид, будто это обычный набег. Пахари спрятали зерно, покажи им, как ты разозлился.
У Шабая отлегло от сердца.
— И ещё хакан требует две сотни крепких лошадей для войска. Собери со всех четырёх семей, вот ярлык.
Свободной рукой гонец достал медную бляху-печать, протянул тысячнику.
— Завтра утром я заберу их и отгоню хакану. Это всё.
Гонец взял нежную Назым за нижнюю челюсть, повернул к себе лицом, посмотрел в глаза девушки. Счастливый Шабай схватил ярлык и выбежал из шатра — отправлять гонцов к подчинённым семьям.
А к полуночи примчались гонцы из погони за разбойным отрядом и сообщили, что пахари перекрыли Броды частоколом и со стороны реки завалили его камнями.
***
Отряд Тихомира примчался к закату. Уставшие лошади едва переплыли Пограничную выше Бродов, лежащих на гривах воинов стаскивали, раздевали, укладывали на шкуры поближе к кострам, растирали, заворачивали. Лишь воевода выглядел бодрым, казалось, холодная вода лишь взбодрила его, придала сил. Мечислав встретил, отвёл в свой шатёр, приказал накормить, дать выспаться.
— Жди гостей, — только и смог сказать Тихомир, стало понятно, насколько он сам вымотался. Лёг на подстилку, запрокинул голову, прикрыл глаза, дыхание стало ровным, спокойным. — Надеюсь, недели хватило.
Мечислав не стал отвечать, не хотел мешать воеводе, но требовательный острый взгляд заставил ответить:
— Хватило, да ещё как. Овчина дал дельный совет, теперь продержимся… чуть дольше.
С каждым куском мяса в воеводу, казалось, вливаются всё новые силы, плечи распрямились, голова гордо поднялась, взгляд окреп.
— Пошли, покажешь.
— Отдохни.
— Пойдём, пойдём. Для меня смена работы — лучший отдых.
Тихомир осмотрел постройку, хмыкнул, почесал бороду.
— Без волхва не обошлось?
— Не без него. Показал мне горючую воду, растолковал, как ей пользуются степняки. В общем, если ты их ещё недостаточно разозлил, думаю, мы довершим.
С той стороны реки послышался разъярённый крик.
— О! — весело вскрикнул Мечислав, — заказчик прибыл работу принимать. Лучники! К бою!
Десятка три степных лошадок кинулись в реку, проскакали до середины, и, не останавливаясь, кинулись дальше.
— Зря, — пожал плечами князь. Три лошади провалились в донные ямы, ездоки перелетели через их головы. Остальные заметили подвох — ещё семь лошадей на полном скаку провалились в ловушки. Всадники остановились, начали разворачивать животных, аккуратно выводить на берег.
— С середины реки ямы делали?
— Нам чужой земли не надо.
— Зря, — пришла пора Тихомиру укорить Мечислава. — попомни моё слово, сожгут твой частокол.
— Мы его снаружи донными камнями обложили.
— Всё равно сожгут. Горючая вода по реке плёнкой растечётся, не погаснет. Пройдёт сквозь камни, зажжёт даже мокрое дерево.
Тихомир говорил задумчиво, словно видел каждую каплю чёрной смолянистой воды, ищущей щёлочку, малейшую возможность зацепиться, впитаться в дерево, согреть, заставить гореть.
— Сожгут, — кивнул Мечислав и закусил щеку. — Скорее всего — всё-таки — сожгут. А чего они развернулись?
— Вода холодная, в баню поехали.
Князь посмотрел на воеводу, виновато развёл руки. Никак не отучится задавать глупые вопросы.
***
Утро действительно выдалось жарким. Гостей ждали, но не ожидали такого напора. Донные ямы оказались хороши ночью, днём почти не мешали нападавшим. Не считаясь с потерями, степняки закидывали частокол горшками с горючей водой, всё провоняло, скользило. Измазанных воинов Вторак велел убрать со стены, переодеть в чистое. И не зря.
Вторая волна степняков начала закидывать стену горящими стрелами. Наконец, под крики и улюлюканье степняков, частокол разгорелся, загудел, затрещал жарким пламенем. Чёрный дым поднялся до самых облаков, искры рассыпались по окрестностям. Мечислав даже испугался, не загорится ли лес — три дня назад засечники отрезали проход выше по реке. Впрочем, за это время дерево не может высохнуть так, чтобы полыхнуть от простой искры.
Работяги, вооружившись серпами и косами, смотрели на дело рук своих, в глазах горело выражение воинственной обречённости. Шутка ли дело — неделю не разгибать спин, чтобы теперь всё сгорело.
— Частокол в два слоя, — разъяснял Мечислав воеводе. — Гореть будет долго. Главное, не пропустить степняков боками.
Тихомир сложил руки на груди, вгляделся в стену.
— А потом?
— А потом турф в локоть толщиной. Так загорится — ого-го. Вторак обещал, что даже булыжники трещать начнут.
Внимание князя привлёк грохот брёвен, упавших с левого края частокола.
— Смотри-ка, чего-то не учли. Наверное, работяги что-то напутали.
— Бывает.
Восторженные крики с того берега сменились разъярённым воем. За рухнувшими брёвнами показалась раскалённая до красна, в два человеческих роста высотой, глиняная стена.
— Окрепнет?
— Вторак обещал. Овчина вроде бы тоже. Говорил, лишь бы пузырей в стене не было.
— Веришь?
— Не время сейчас верить. Если не окрепнет, нам всем — крада.
Глава четвёртая
Вторак не обманул, Овчина не подкачал: стена оказалась слепленной на совесть, закалилась в огне, окрепла и выдержала ещё три набега. Броды закрылись от степняков, по крайней мере, до зимы. Что будет потом, Мечислав старался не думать. Если Гром не пришлёт подмогу, все старания пойдут прахом.
Пахари спокойно собрали урожай, отправили в Глинище зимний запас и начали готовиться к осеннему празднику. Парни невестались, девки женихались, даже строительство нового города не нарушило обычного распорядка вещей. Осень — время свадеб. Мечислава приглашали на пиры, уважили его занятость, насмерть не поили, только Овчина ходил кругами, посмеивался в усы, будто, что задумал. А ко второму месяцу осени не выдержал, пришёл в избу с бутылью яблочной браги.
