Связующие нити (СИ) - Татьмянина Ксения (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
— А я знаю, почему вчера ты ничего подробно не рассказал. Вчера ты был застигнут врасплох, и не успел ничего придумать, так? К сегодняшнему дню принёс историю, но я тебе честно скажу — не очень убедительную. Всё врёь.
— Я не вру!
— Врёь.
— Не вру…
— Томас, у тебя есть связующая ниточка, есть поворотный момент, — это настоящее. Но если ты не расскажешь правду, тебе никакие силы их не найдут.
Он молчал, но я видела, что сейчас оборона прорвёся.
— Вы скажете, что я не имею права…
— Все имеют право. Если Здание тебя пустило сюда, если ты пришёл и не обманул, значит тебе выпал шанс. Мы все тебе помощники, но без твоей правды мы бессильны. Боишься осуждения — уходи сейчас. Больше шансов не выпадет.
— Нет!
Глаза у него были не детские. Не знаю, сколько в них было взрослости, но страдания там было с лихвой. Том смотрел на меня, как дикий зверь на человека, которому никогда и ни за что нельзя доверять, так учил его опыт, но голод и ранение вынуждают покориться и вынуждают довериться.
— Томас, ты веришь в чудеса? Не смотря на всё что было у тебя в жизни. В сказку, Томас? В настоящее чудо? Посмотри вокруг, пойми до конца, куда ты попал. Ты только что рисовал собственным воображением… дай мне свою руку. Том, я не буду тебя обманывать, твоя семья, может быть, утратила связь, и ничего изменить уже невозможно, но попробуй поверить как когда‑то в детстве. Чудо прячется не только в шляпах и волшебных палочках, оно может быть спрятано в сердце, а тебе лишь стоит поверить ему. Поверить самому себе и ничего больше не бояться. Сделай первое чудо сам, Том.
Он протянул свою ладонь и коротко пожал мою. Колкость его исчезла, он смотрел гораздо спокойнее и уже не на меня, а в сторону. Губы перестал сжимать, только подышал поглубже прежде, чем начать говорить:
— Мой отец умер, а мать спилась. Из‑за этого я доучился только до второго класса, а потом не стал ходить в школу. Дома — притон, водка, мать поколачивает, и на улицу выгоняет. Там из органов какие‑то люди приходили, сроки для исправления назначали, суды вроде, но я сейчас не помню ничего. Я ненавидел мать, отца не помнил вообще, родни другой не было. За полгода до того, как мать по пьянке убили, я встретил случайно… ну, жрать хотелось, я на рынке сырую картошку таскал, — она обычно пониже, то в вёрах, то в мешках. А тут всётаки поймали, как я картофелину в карман штанов сунул. — Том откинулся спиной на стену, и в карман сунул кулак, показывая, даже улыбнулся горько. — Большая была, пожадничал, выпирала так, что видно… я в слёзы, вырывался как бешеный. А тут женщина одна за меня заступилась, деньги даже заплатила. Меня отпустили, а я как пришибленный, даже не мог поверить, что всё прошло, всё равно ревел… а та, что за меня заплатила, говорит, хватит реветь, помоги лучше сумки донести. Я пошёл. До самой квартиры донёс, она не разговаривала, я вообще… она меня чай пить оставила, ну, там, умыла, накормила. Малыш там у них ещё был, года три, наверное, не знаю, мелкий ещё, мне тогда с маху свою машинку подарил…
Второй раз Том улыбнулся без горечи, стал поглядывать — слушаю я или нет. Видимо, моё выражение лица его успокаивало, потому что дальше он стал рассказывать более раскрепощёно. И события, которые он вспоминал, кажется, были самыми счастливыми днями за всю его жизнь.
— …муж у неё тоже нормальный, настоящий мужик. Я часто к ним ходил, они даже, если я пару дней, бывало, пропускал, меня на рынке искали. У них так хорошо дома. Они так ко мне относились… пацан даже без ревности всякой, как будто я всегда у них был, как старший брат что ли. Я им про отца и мать своих сказал, а адрес никогда не говорил и фамилию. Мне десять лет было, мало соображал, а чувствовал, что стыдно. Потом мать убили и меня сразу забрали. Я только через несколько дней подумал, что можно этим, начальникам, адрес той семьи дать, вдруг усыновят… но не стал.
— Почему?
— Потому что на самом деле чужой я им. Кормить меня надо, да и вообще… это я сейчас понимаю, чего испугался, — испугался, что не возьмут по — настоящему, насовсем. Испугался, что если и возьмут, то, скрипя зубами — вроде как приручили, теперь совесть бросить не позволит, и ненавидеть меня начнут… не поверил я тогда, что всё может быть хорошо.
— А сейчас?
— Месяц назад я, как из детдома этого выпустился, к ним пошёл. Просто во дворе сидел сначала, сутками. А потом в квартиру позвонил. Дурак… восемь лет прошло… а там уже другая какая‑то женщина живёт, без семьи. Она сначала не поняла ничего, а потом кинулась по коробкам лазить, говорит, адрес они оставляли, как переехали и даже письма раз в полгода слали первое время… придет, мол, мальчик, дайте ему адрес…
Том внезапно сморщился и прикрыл лицо руками:
— А эта гнида всё выбросила! Ни клочка не нашла, ни конверта! И так не помнит, южный город какой‑то! И всё! А они мне и были семья, понятно! Семья… мама, папа и братик… настоящая семья. Настоящая.
— Том, успокойся, — я положила ему на плечи ладони, — успокойся. Я всё понимаю, Том, я тебе верю.
Спустя полчаса, как только рисунки по воспоминаниям были готовы, я наблюдала за выражением его лица, когда он на них смотрел. На первые он глядел, ещё сдерживаясь, а когда я показала ему рисунок всей семьи, — его глазами, сидящего за обеденным столом, где мама улыбалась и смотрела в его сторону, а отец в это время убирал младшему сыну макаронину с подбородка, Томас скрючился на пуфике и зарыдал.
Я не удержалась и, сев рядом с ним, погладила по жёсткому ёжику волос.
— Верь в чудо.
В понедельник после классов я была у родителей и у Геле. Геле подметила мою молчаливость, но пытать не стала, просто утащила гулять в лес. А когда я ехала домой, я подумала, что мне слишком тяжело стало работать в агентстве. Последние случаи так или иначе меня волновали, а раньше такого не было. История с Анной сначала взбаламутила меня с придуманным поцелуем, да и то, что дружба после построенного моста, как подозревал Трис, уж больно была бы похожа на мой случай с подругой. Керамист довёл до того, что я на него наорала, Виола с куколкой, Нил с Диной… теперь этот мальчик, потерявший семью.
Я тогда отпустила его из каморки, а сама не вышла. Заперлась и не открывала на стук, просматривая и просматривая нарисованные какие карандашом, а какие пастелью воспоминания о семье. И думала о Тристане.
Сам Тристан позади двери спрашивал "ты чего там?", а я думала о нём в прошлом и вспоминала, как кололся в лоб его свитер, как я плакала на кухне, обнимая его, и как я потом держала его за руку, когда он мне показывал старые снимки. Семья.
Конечно, после я взяла себя в руки, вышла, как ни в чём не бывало и все как обычно занялись просмотром. Новое дело вдохновляло всех. Том должен был прийти через ночь, чтобы работать с Летописцем, и как раз попадал на мой выходной, чему я втайне радовалась. Слишком много для меня эмоций.
И ещё по дороге домой я поймала себя на мысли, что справиться с другой проблемой будет сложнее — мне смертельно хотелось опять пойти вместе с Нилом, чтобы посмотреть на этих людей вживую, и увидеть тот миг, когда Сыщик покажет дело. Я чувствовала, что они его не забыли, и что вопросов даже не будет — да или нет, и это будет для них тоже настоящее чудо. Но я не могла пойти…
К моему возвращению Тристан уже был дома, но заговаривать с ним о деле Томаса я не хотела. Вместо этого я напомнила ему, что в следующие выходные нам нужно ехать на годовщину свадьбы моих родителей, а подарок мы так и не купили.
— Трис, я не хочу одна ходить по магазинам, вдвоём веселее, ну, пожалуйста…
— Нет, нет, я всю неделю занят! — Судя по тому, как он улыбался, Тристан говорил это не всерьёз. — У меня работы много… кстати о работе, Нил наконец‑то устроился. Тяжело было найти такую, чтобы график к нашему агентству подходил.
— Здорово, а где?
— Не поверишь, чинит швейные машинки в училище. За то время, которое мы не общались, я даже не знаю, что он ещё освоил.
