Золотая свирель - Кузнецова Ярослава (книги без сокращений .txt) 📗
Он поднялся, подобрал свою безрукавку.
— В город? Зачем тебе в город?
— Да вот, решила последовать твоему совету. Сняла комнату в "Королевском колесе" на пару дней. Лучше в постели спать, чем на песке, верно?
— Верно. "Колесо" — трактир видный, богатый. Так мы того… сгов о рились?
— Шут с тобой. Сговорились. Будет тебе мантикор. Только запомни — я не ведьма, не дролери, не мара, не навья, — в последнем я сомневалась, но Кукушонку про мои сомнения знать не следовало. — Я сама не знаю, почему тогда пропала королева Каланда. Я была ей ве р ной слугой, я любила ее всем сердцем, и ни за что не причинила бы ей вред. Не знаю, что с ней произошло. — По правде говоря, не помню, но эти тонкости для парня тоже лишние. — А т е перь я вернулась, и не очень понимаю, что мне делать. Пока делаю то, что велит Амаргин — хожу за драконом. То есть, за мантикором. Все. Ты п о нял?
— Угу, — кивнул Ратер, — Понял. А ежели врешь — Бог тебе судья.
Не вру, а умалчиваю.
Мы побрели назад. У реки похолодало, и я поднялась наверх, к дор о ге. Кукушонок плелся за мной, хмуря лоб и покусывая пухлые губы. С дороги мы увидели, как пересекая р о зовую закатную воду, под еще более роз о вым закатным небом ползет по провисшей струне порожний паром.
— С той стороны позвали, — сказал Кукушонок, — Кого это на ночь гл я дя…
— Хочешь поглядеть?
Он поколебался.
— Да ладно, без меня справятся. Батька, видать, Кайна из захоронки выманил. Пров о жу-ка я тебя лучше. Днем одной по городу еще туда-сюда… а вот по темну… И вообще. Не след бы тебе ходить в одиночку.
— Я заметила. А ты хочешь сказать — с тобой безопасней?
Не слова не говоря, он сунул руку под рубаху и выхватил какую-то продолговатую штуковинку. Бабочкой крутнувшись на пальце, она выстр е лила приличных размеров лезвием.
— Ого! — удивилась я, — Да ты зубастый, Кукушонок.
— Ну так! — он убрал нож, — Это город, барышня. Здесь всякой твари по паре. Так что держись рядом.
— Не могу я все время за спину тебе прятаться. Ты же занят полдня.
— А ты не высовывайся, когда я занят.
Я усмехнулась про себя. Уже командует, вот ведь! Герой. А ведь верно говорит, не подкопаешься…
Мы прошли в ворота. Двое стражников у караулки и голов не повернули. Третий в о обще спал, привалясь к стене.
— Завтра после полудня, — заявил Кукушонок приказным тоном, строго щурясь вдаль, — как смена моя кончится, зайду за тобой. Сплаваем на остров. Покажешь…
На узких опустевших улицах было гораздо темнее, чем за стенами. Городская ночь пока еще робела выползать на площади и поднимать голову к небу, но каньоны переулков и колодцы дворов были переполнены ею по самые карнизы крыш. Ночь медленно, как тяжелый дым, катилась под наклон, в сторону реки. Только на черепице, расчерченной трубами и с и луэт а ми котов, таял последний чахоточный румянец.
На подходе к трактиру Кукушонок нахмурился, лицо его напряглось. Он поднял руку, останавливая меня. У коновязи толпились лошади, много лошадей, и даже в сумерках я смогла разглядеть, что все они в дорогих попонах, в блестящей позолоченной сбруе. Вокруг прохаживались двое мальчиков, одетых как слуги, но тоже очень добротно. Круга света от фонаря над воротами было достаточно, чтобы пестрота желтого и алого бросилась в глаза. Кукушонок зло выругался.
— Что случилось?
— Ничего хорошего. Дьявол! Надо же было так влипнуть!
— Кто-то загулял в трактире? Кто-то из благородных?
— Угу. Загулял. Высочество наше бесценное со товарищи, не к ночи будь помянуто. Поворачивай оглобли, барышня. Нам тут делать нечего.
— Погоди, — я засуетилась, — У меня там вещи.
Кукушонок ударил кулаком по раскрытой ладони.
— Каюк твоим вещам.
— Почему — каюк?
— По кочану. Разнесут трактир по щепочкам. Или подожгут.
— Да ты что? Эта… принцесса… она что, совсем?
— Да хрен ее знает. Временами кажется, что совсем. — Ратер скорчил рожу, глядя на закрытые окна трактира. Из щелей между ставен лился свет. Внутри шумно гуляли. — Одержимая она. То месяцами в Нагоре сидит, носа не кажет, то вдруг на нее блажь находит, пьянки, гулянки. Тогда ей с бандой лучше под ноги не попадаться, затопчут не глядя. А то и что похуже сотворят. Сейчас у них, видать, веселье в разгаре.
— Оно всегда настолько разрушительное?
— Да говорят, ее высочество и в печали не брезгуют что-нибудь расколотить. Или кому-нибудь морду начистить. Или, опять же, поджечь что-нибудь. Говорят, у нее сдвиг на огне. Угли голыми руками хватает. Вот кто у нас ведьма-то настоящая.
— Поджечь? Она поджигает дома?
Парень закусил губу, нахмурился.
— Горело тут несколько раз… Кто говорит — сама подожгла, кто — масляный фонарь по пьяни уронили… Вообще-то они в лесу костры жгут. И прыгают через них голяком. Хотя, может, это враки. Что голяком.
Мы помолчали. Было слышно как внутри трактира голосят и топают, почти заглушая взвизги дудок и гудение виол. Иногда там что-то звенело, трещало и рушилось, и звук падения перекрывал слаженный пьяный хохот.
— Знаешь, — сказала я, — думаю, там можно пройти через двор. Там есть лестница на верхнюю галерею. А в зал мы не сунемся.
— Без барахла невмоготу?
Я закивала.
— Дьявол… Стой тут, я сам схожу. Давай ключи. Где твоя комната?
— А если тебя зацапают как вора? Ты погляди на себя — голодранец!
— Это я голодранец?
— Ну не я же!
Он бешено вытаращил на меня глаза, оглядел мое белое платье, потом свою бахромчатую безрукавочку и сыромятные чуни, похожие на пирожки — и смирился.
— Да, — буркнул он, — голодранец. Но если там сцапают тебя, тебе придется гораздо хуже чем мне.
Мы опять помолчали. В зале надрывно визжала какая-то девица. Визг никак не прекращался. Вот это легкие, подумала я.
— Тогда пойдем вместе. Будешь прикрывать мне тыл.
— Что прикрывать?
— Спину прикрывать.
Он явно хотел уточнить, какие именно тылы мне следует прикрывать, но удержался. Махнул рукой.
— Идем. Только я первый.
