Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель - Кууне Янис (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
– Может быть, мне лучше уйти, Херр Альферт, – предложил Волькша, чувствуя, что и правда явился в этот дом не вовремя. Тень большого горя колыхалась в каждом углу обеденной горницы.
– Нет, Варглоб, – спохватился хозяин: – Даже и не думай. Ты не взял с меня мзды на торжище, так что я твой должник. Раздели еду и кров с моей семьей. Хорошо?
– Хорошо, Херр Альферт, – согласился Волькша, поскольку понятия не имел куда он пойдет, если и правда покинет этот дом.
Венед с волнением ожидал расспросов. Если у него и были какие-то задумки на разговор с незнакомым жителем Винеты, но к встрече со старым знакомцем своего отца он был не готов. Однако время шло, а Альферт ни словом не полюбопытствовал, что привело Волькшу к дверям его дома.
Когда опустошенные взгляды семейства, печальные вздохи и ответы невпопад стали невыносимы, Годинович собрал в кулак все свое красноречие и начал выяснять, что же случилось в доме весельчака Альферта.
Купец долго отнекивался, но потом все же поддался на уговоры Волькши и поведал свою беду.
Хотя вряд ли это было только его несчастьем. Так или иначе это касалось всей Винеты.
Как и злословили на Бирке, по Волину испокон века гуляли междоусобицы. Сосед гневался на соседа. Поножовщина была на острове столь обыденным делом, что о ней даже никто и не судачил. И все по тому, что ругии и турпилинги жившие здесь с незапамятных времен были недовольны появлением в этих краях венедов хижанского и лютического племен. Впрочем, и сами германцы были не прочь побиться друг с другом на ножах. Все понимали, что никому нет пользы в этих сварах, но продолжали браниться.
Через этот постоянный раздор западную часть Волина подмяли под себя данны, а восточную вместе с богатой Винетой – обложили данью свеоны. [147] И, казалось не было никакой возможности помирить разрозненные народы острова.
Но весной прошлого года произошло нечто изменившее вековые устои. Рудгер, сын старшины Винетских турпилингов Альферта, влюбился в Броню, Брониславу, дочь Белсы, хижанского старшины. Ни порка, ни уговоры, ни сидение под замком на хлебе и воде, ни суточные стояния коленями на горохе, ничего не вразумляло Рудгера: «Что хотите со мной делайте, а я все равно возьму в жены Броню-красавицу».
– Да что уж тут говорить, красивее и разумнее фёйлены по всему Одеру не найти, – каялся Альферт: – К тому же и она похоже присохла к моему сыну. Хижанские женихи ей прохода не давали, а она, как заговоренная, смотрела на Рудгера и алела щеками точно наливное яблоко.
Делать нечего, стал Альферт мосты наводить к хижанскому старшине. А тот оказался душа-человек. И как только они за все прежнее время не сдружились. Вот что значит наследная тяжба, когда каков бы ты ни был, а если ты – хижанин, то непременно враг и обманщик. Альферт с Белсой на том выросли, отцы их этим вскормились, да и деды большими ложками сею соленую кашу наворачивали. А на поверку оказалось, что не важно, на каком языке ты в лавке торгуешься, важно есть ли у тебя сердце и совесть.
Через эту любовь Рудгера и Брони, через дружбу Альферта с Белсой начала в Винете достодавняя вражда утихать. Решать все стали на общих сходах. Тут и жить стали лучше. Богаче. Радостнее.
И осталась в городце одна печаль – свейская дань, хоть и не частая, но гнетущая. Вот как-то посчитали старшины своих людей по головам да и подивились: оказалось, что буде они вместе выступят, да еще и соплеменников со всего Волина кликнут, так они могут до тысячи бойцов поднять против варяжских двухсот. Пусть не все они горазды булавами махать, так ведь навалом можно и реку вспять повернуть.
Вот и решили с этого года свеям дани не платить, ворота, которые Уппландский ярл двенадцать лет назад приказал с петель снять, обратно вернуть и изготовиться гнать супостатов железом с Волинской земли.
Чтобы окончательно турпилингов и хижан узами кровными связать Винетский сход порешил этой осенью двадцать парней и девиц из обоих народов меж собою обженить. Сразу и по ляхетскому, и по германскому обряду. Понятное дело Рудгер и Броня первой парой в том свадебном хороводе должны были стать.
Но тут сварливые ругии, что проживали к западу от Волина, начали корить турпилингов за сговор с хижанами. Дескать, они нашу землю поганят, идолов своих везде ставят, вере наших отцов мешают.
На то у Винетских германцев был один ответ: «Если уж наш старшина, коей должен блюсти отцовские обычаи порешил породниться с хижанами, то мы только рады. Нет больше сил терпеть поножовщину. И так половина парней с той и другой стороны еще до жениховства калеками становятся».
– Да и не в отцовской вере и обычае была ругийская печаль. Убоялись они, что помирившись да породнившись Волинские турпилинги с хижанами станут над всем Одерским заливом верховодить, – пояснил Альферт.
Волькша сочувственно кивал головой. Хоть и не понимал он, как сосед на соседа может с ножом на улице броситься, но сомнений в том, что купец излагает истинную правду у него не возникло. Слова Годины о том, что у всякого народа свой обычай, он помнил назубок.
– Так ведь что удумали, ругийские трусы поганые! – Вдруг осерчал Альферт и глаза его кровожадно сузились. Нить его былица явно подходила к узловому месту.
– Восемь дён назад приплыли к нам от свеев послы за данью. Мы, как было между всеми Винетянами оговорено еще с зимы, встретили их не мясом и пивом, не сундуками с товарами и серебром, а стрелами да копьями.
Глаза Альферта при этом воспоминании разгорелись огнем отваги. Не иначе как сам он в первых рядах на варягов с булавой бежал.
– Струсили морские собаки, сбежали, – рокотал хозяин дома: – Даже двух своих щенков нам на поживу бросили. Мы их сейчас на цепи в подвале общинного дома держим.
От этих слов руки у Волькши онемели, а уши запылали как в перетопленной бане. Хорошо, что было уже темно, и горница освещалась только огнем в очаге. Хозяин так увлекся рассказом, что позабыл запалить масляную лампу, что стояла на полке рядом со столом.
– Какой же мы пир устроили! – качал головой Альферт: – Отродясь я такого застолья не помню. Из всех домов разносолов нанесли. Стол длиною в целую улицу поставили. Ох, и вкусно же хижанские фрау готовят. Не в обиду Магде, но уж таких кушаний, как за тем столом, я дома не едал. И такое тут братание началось, что любо-дорого посмотреть. Сколько колен бок о бок жили – рядились, а тут вдруг как одна семья стали. И море нам от того счастья было по колено и Одерская вода – слаще вина.
Упились и объелись защитники Винеты до поросячьего визга, оттого и не заметили, как лазутчики ругиев выкрали из дома Белсы красавицу Броню.
– Мы так думаем, это их Ларс надоумил. Сами бы они на такое не решились, – заскрежетал зубами Альферт: – Знали ведь, что мы готовимся город от викингов оборонять, и нам каждый парень будет для этого надобен… Так прислали, поганые нелюди, гонца с посланием: дескать, ждем вас в чистом поле на нашем берегу биться, а не явитесь, мы вашу Броню за сына нашего пастуха выдадим.
Хозяин дома потемнел лицом:
– Вот ведь, дети жабы и коровы! Псы подзаборные! Сроку нам дали всего седмицу. Как есть им эту пакость свеоны нашептали. В другое время мы бы тотчас на них пошли. Мы бы посрамили их, как детей малых. Да только не можем мы нынче городец без бойцов оставлять. Вот и ломают общины головы: пойдем вызволять Броню, викинги навалятся и Винету голыми руками возьму; а не придем мы на поле под их Зеленой Горой до послезавтра, не бывать Броне женой Рудгера. А без них и другие пары, которые без большой любви, а по племенному велению в чужие семьи идут, кочевряжиться станут. Того и гляди, смута промеж языков вернется… И пропала тогда Винета. Ларс за нынешнюю строптивость дань удвоит. Да и вообще не жизнь это будет тогда, а одно горемычество…
Ругии Зеленой Горы
Ночь давно достигла своего черного, безлунного дна и начала подниматься к рассвету, когда Альферт закончил рассказ о своих бедах. В очаге перемигивались последние догорающие угли. На столе остыла мясная снедь. Только кувшин с пивом опустел. Магда давно увела дочерей наверх, а Рудгер, не имея сил выслушивать сею печальную повесть, куда-то ушел из дома.
