Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель - Кууне Янис (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
– Варг! Вставай! Еду проспишь! – хохотал Ёрн, брызгая Годиновичу воду в лицо: – Ты так чмокал губами во сне, что мы чуть не обгадились от смеха! Что тебе снилось? Небось, девка?
Волкан спросонья был готов вспылить. Ему померещилось, что весь манскап паскудно подглядывал за ним и Кайей. Но, набрав в грудь побольше воздуха, чтобы наорать на варягов, Годинович опамятовал и отшутился:
– Неей, Ёрн. Какая там девка. Мне сочная кабанятина снилась. Целая нога. Только-только с жаровни.
Свеи сглотнули слюну и понимающе завздохнули. Как ни гостеприимен был Хитрила, но и у него по утру в котле булькала все та же крупяная каша.
Последний день пути был хмур, но почти безветренен. Хрольф обвел драккар вокруг Борнхольма и направил его на юг. Он то и дело прикладывал к глазу кусок какого-то прозрачного камня и крутил головой.
– Что это он делает? – спросил Волькша у седевшего перед ним гребца.
– Ищет Соль на небе, – ответил тот с нескрываемым удивлением. Дескать, как можно этого не знать.
– А как он его ищет? – невозмутимо продолжил расспрашивать Волкан.
Гребец хмыкнул, но все же рассказал ему, как однажды Гулльвейг [143] украла солнце и спрятала за тучами. Ночи сменялись днями, а Соль все не проливал свое тепло на землю. Стало очень холодно. Даже в Асгарде, чертоге Асов, все покрылось льдом. С Иггдрассиля начали опадать листья. И тогда супруга Ньёрда Скади вспомнила, что когда Имир [144] первый и последний раз увидел Соль его глаза разлетелись вдребезги. Страх, охвативший Имира в тот миг, застыл в этих осколках, так что они всегда видят солнце, где бы оно не пряталось. Скади нашла кусок глаза Имира. Асы посмотрели сквозь него на небо и тут же увидели, куда Гулльвейг спрятала Соль. Ньёрд разогнал тучи и опять стало тепло.
– Всякий шеппарь должен иметь глаз Имира, иначе в хмурый день он не сможет найти дорогу, – закончил свою повесть гребец и, оглянувшись, бросил на Волькшу многозначительный взгляд.
– Это очень мудро, – потешил Волкан его варяжскую гордыню. Хоть на какое-то время эта былица отвлекла его от мрачных мыслей.
Но стоило Годиновичу остаться один на один со своими раздумьями, как день показался ему еще серее. И не было у него осколка Имирова глаза, чтобы увидеть за тучами солнце…
И все же в последний миг сердце Хрольфа дрогнуло. Когда венедский парнишка уже спрыгивал с драккара в прибойную волну, шеппарь отворил свой сундук и достал оттуда видавший виды боевой топор и потрепанный щит.
– Не гоже руси идти в чужие места безоружному, точно последний фольк, – сказал он, протягивая Волкану оружие.
– Да я же… того… – замялся Волькша. Топором он прежде махал только, когда лес рубил или помогал отцу плотничать. А щита отродясь в руках не держал. Была возможность на княжеском дворе попробовать, да только он тогда все больше по думской части бегал и на дворе детинца с бранным железом не баловался. Им как-то все больше Олькша забавлялся. Так может оно и складно выйдет, буде Волькша задумает приятеля нахрапом вызволять. Какое-никакое, а будет у Рыжего Люта оружие. Для себя же Волькша загодя положил в кошель Родной Земли да за пазуху спрятал.
– Мы вернемся завтра перед закатом, – в который раз повторил Хрольф, точно сомневаясь в том, что венед верил его слову. Может, он и сам себе не верил, а, может, все же какая-то струнка ныла в его сердце при мысли о том, что он оставляет свою русь в одиночестве на чужом берегу.
Поблагодарив Хрольфа и манскап за вспоможение, Волькша ступил на землю Волина.
Только-только начало вечереть, так что в Винету, до которой, как сказал шеппарь, было рукой подать, он должен был придти еще засветло.
Винета оказался не простым городцом вроде Ладони, а торжищем. Знатным. Красивым. С обильными торговыми рядами и множеством пристаней. Всякий купец или гость возвращаясь из верховий Одры прежде чем выйти по протокам в море непременно останавливался здесь хотя бы на день.
Как же это Ларсу удалось обложить данью эдакий городище? Нет у них что ли своей торговой дружины с воеводою? Вон, хоть и мал Торжок, что на речке Тверце, а и там не забалуешь. Найдется кому вора да смутьяна за рога и в правила поставить. А в Винете что же? Уже ли полторы-две сотни варягов, – больше Уппландский ярл сюда не приводил, могут на все это великолепие пясть [145] свою наложить?
Выходило, что так оно и было. Не даром же говаривали на Бирке, что тутошние языки никак друг с другом столковаться не могу. А ведь навряд ли их на Волине больше, чем в Гардарике, где кроме венедских говоров только водьских наречий не меньше десятка, так ведь еще и сумь с карелою.
На входе в городец Волькша опешил. Стена вокруг торжища была добрая, с три человеческих роста, а вот ворот в частоколе не было. То есть их не было на положенном месте. Случись что, так оборону города и запереть нечем. Разве же это порядок? И куда только городские старшины смотрят? Впрочем, новые, из цельных стволов сколоченные створки обнаружились внутри города недалеко створа. Не сегодня-завтра их поставят в петли и все будет чин по чину.
Дома в Винете были, пожалуй, не такие большие, как у свеев, зато казались светлее и радостнее. Некоторые жилища были крыты дерном, но, в основном, по венедскому обычаю, – дранкой, а то и вовсе глиняными черепками.
Никто не обратил внимания на щуплого путника, вооруженного плохеньким ратным топором и старым варяжским щитом. Никто не спросил его за какой надобностью явился он сюда. Торжище – оно торжище и есть. Не будет гостей, не будет и торговли.
Пройдя через ряды лавок, Волькша свернул на улочку и постучался в первый же дом. Если бы ему задали вопрос, зачем он это делает, что он ищет в этом доме, Волкан не нашел бы что ответить. Он поступал так, как подсказывала ему Макошь, а ее блажь разумом не осилить.
Дверь открыл мрачный, как сон камня, человек и безмолвно уставился на пришлеца.
Волькша уже открыл рот, чтобы поприветствовать хозяина дома, но осекся, и не потому, что не знал, что сказать, а потому, что лицо винедца показалось ему знакомым.
Годинович вгляделся и невольно заулыбался.
Да! Конечно! На Масляной неделе Волкан не раз помогал этому человеку, толмача с фалийского на прочие языки ярмарки. Его звали… Альферт. И он точно был с Одры! Вот это встреча! Одна беда, весной на Ильменьском торжище не было гостя улыбчивее и смешливее, чем фалиец, а двери Волькше отворил человек-туча. Может статься, это его брат?
– Guten Abend, Herr Alvert, [146] – не очень уверенно произнес Годинович.
Человек в дверях удивленно поднял брови, в свою очередь всмотрелся в лицо парнишки, и на несколько мгновений к нему вернулась знакомая приветливая улыбка.
– И тебе добрый вечер. Ты ведь… сын Готтина… Варглоб, да?
– Да, Херр Альферт, это я, – несказанно обрадовался Волькша.
Вот ведь Макошь, вот затейница!
– Заходи. Я рад принимать у себя в доме сына моего друга, – сказал хозяин, пропуская Годиновича внутрь.
Улыбка опять стерлась с его лица, но теперь оно казалось скорее печальным и озабоченным, чем мрачным.
В горнице с очагом, где вкусно пахло едой, Волькша узрел дородную фрау – хозяйку дома, молодца на пару лет старше себя и трех девчонок от двенадцати до пяти лет отроду. Фёйлены дули губки и старательно делали вид, что помогают матери, а юноша бросив на Волькшу взгляд полный тоски, отвернулся к огню.
– Да, не в лучший час пришел ты в мой дом… – вздохнул Херр Альферт и тем ни менее представил: – Рудгер, девочки, Магда, это Варглоб, сын Готтина-толмача с далекого Ильмень-озера. Я вам о нем рассказывал. Очень способный и учтивый юноша. Он очень помог мне в этом году, когда я торговал там меха для…
На последних словах его голос упал, а сам он уставился на огонь точь-в-точь, как его сын.
