Пилигримы - Шведов Сергей Владимирович (прочитать книгу TXT) 📗
– Но ведь императору удалось заключить перемирие с султаном Иконийским? – понизил голос почти до шепота Никифор.
– У Махмуда в ближайшее время возникнет много проблем с алеманами, боюсь, он не захочет, да и не сможет нам помочь.
– Я слышал, что целью крестового похода объявлена Эдесса, – покачал головой эпарх. – Почему же их так тянет к Константинополю?
– Потому что римские папы жаждут власти над христианским миром, а мы едва ли не единственное препятствие на их пути. Они пытаются втравить европейских королей и князей в войну с нами, не считаясь с их интересами и желаниями.
Сиятельный Никифор был слегка разочарован видом гостей, которых ввел в покои протоспафария его младший сын Алексей Котаколон. «Дикие скифы» шутника Михаила Палеолога были облачены в шелка и парчу и выглядели ничуть не хуже константинопольских щеголей. Одного из гостей, одетого в лазоревое блио, Никифор уже встречал в доме Тротаниота, а потому вежливо кивнул ему головой. И пока Филипп де Руси представлял своих спутников хозяину, эпарх успел их, как следует рассмотреть. Старшим по годам в этой компании смотрелся смуглолицый человек среднего роста с чуть прищуренными глазами и крючковатым носом, сильно смахивающий на половца или сельджука. Зато остальные бояре были светловолосы, как это и положено русам. Смуглолицего звали Андреем, самого молодого из русов – Олексой, остальных имен, звучащих слишком уж по-варварски, просвещенный эпарх не запомнил. Зато он с удивлением отметил несомненное сходство одного из гостей с протоспафарием Константином. Кстати именно этого рослого, с поразительно красивым лицом, человека хозяин дворца приветствовал особенно сердечно. Кажется, когда-то они были знакомы, во всяком случае, протоспафарий выразил сожаление о том, как все же быстро летит время.
В доме сиятельного Константина умели принять гостей, эпарх это знал, а потому нисколько не удивился роскошному столу, накрытому в честь знатных русов. Протоспафарий усадил смуглолицего Андрея по правую руку от себя, из чего Никифор заключил, что среди русов он самый главный. Эпарх, как свой человек в доме, выбрал себе место сам, напротив Филиппа де Руси, который выступал за этим столом в качестве главного рассказчика. Слева от Никифора сидел Алексей, справа – Олекса. В самом начале ужина выяснилось, что «скифы» очень хорошо говорят по-гречески, что приятно удивило эпарха. От своего соседа Олексы он узнал, что приплыли русы в Константинополь на двух ладьях, в сопровождении ста мечников. Мечников сейчас кормили в соседнем зале, и высокородный Алексей то и дело отлучался туда, дабы отдать необходимые распоряжения слугам. Дворец Константина Тротаниота, состоял из четырех многоярусных зданий и мог без труда вместить впятеро больше людей, объяснил эпарх любезному Олексе, решившему, что гости сильно стеснили хозяина. А что касается усадьбы протоспафария, то она раскинулась на целый квартал и вмещала в себя массу подсобных помещений, о числе которых сиятельному Никифору даже в голову не приходило задуматься.
– Богато живете, – покачал головой Олекса, – а почему мостовые у вас худые?
На лице комита Алексея промелькнула хитрая усмешка, а эпарх едва не захлебнулся вином от неожиданности.
– Война у нас, – сказал он после долгой паузы. – На все средств не хватает.
Выручил сиятельного Никифора Филипп де Руси, начавший рассказ о своем беспримерном путешествии по Европе. Причем рассказ этот оказался столь любопытен, что эпарх мигом забыл и о своем привередливом соседе, и константинопольской мостовой, действительно нуждавшейся в срочном ремонте. Антиохийский рыцарь столь красочно описывал налет ободритов и ругов на Любек, словно сам в нем участвовал. Не менее увлекательно он повествовал об осаде Добина, закончившейся для алеманов полным конфузом. Тем не менее, Филипп отдал должное воинскому искусству не только славян, но их противников, заметив вскольз, что помещать успешному походу короля Конрада против сельджуков могут только раздоры в рядах крестоносцев.
– А что тебе известно о переговорах Людовика Французского с послами Рожера Сицилийского? – спросил Константин.
– Договор между ними не был заключен, – уверенно заявил Филипп. – Этому воспротивилась королева Элеонора, с которой Людовику приходится считаться, ибо она принесла Франции в качестве приданого несколько провинций, включая цветущую Аквитанию.
– И чем же вызвано такое поведение Элеоноры Аквитанской?
– Раймунд де Пуатье граф Антиохийский доводится младшим братом ее матери, а Рожер Сицилийский, как ты знаешь, протоспафарий, недвусмысленно заявил о своих правах на Жемчужину Востока.
– А какая она из себя, эта королева? – спросил Олекса Хабар.
– Красивая, капризная и очень своенравная, – с улыбкой отозвался Филипп. – Боюсь, что у Людовика с ней будет много хлопот и как у короля, и как у мужа.
– Выходит, Людовик человек слабый? – прямо спросил Константин.
– Король Франции очень набожен, обладает недюжинным умом, но решительность не относится к числу его главных качеств. Кроме того, он подвержен влиянию своих советников, в частности епископа Годфруа де Лангра. Этот последний опасен близостью к папскому престолу. Именно он выступал за союз с Рожером Сицилийским. Однако Годфруа имел неосторожность поссориться с младшим братом короля Робером Першским, который, несмотря на все свое легкомыслие, все-таки имеет некоторый вес при дворе.
– Из-за чего они поссорились?
– Робер мот и шалопай, он постоянно нуждается в деньгах, на что Годфруа обратил внимание Людовика.
– А что тебе ответил Изяслав Киевский? – неожиданно сменил тему разговора Константин.
– Благородный Изяслав наотрез отказался подчиниться патриарху Константинопольскому и принять назначенного им митрополита. Тем не менее, он заверил меня, что не собирается порывать отношения с Византией, а уж тем более выступать на стороне ее врагов. Думаю, этому заверению можно верить, ибо у великого князя Киевского слишком много внутренних проблем, чтобы он мог безоглядно кинуться в чужую авантюру.
При этих словах благородный Филипп очень выразительно скосил глаза на боярина Андрея, из чего Никифор заключил, что этот серьезный и молчаливый человек имеет к неприятностям Изяслава самое прямое отношение. К сожалению, протоспафарий проявил излишнюю, по мнению, эпарха деликатность и не стал обсуждать эту тему за пиршественным столом.
Утро началось для сиятельного Никофора с неприятности – его призвали в Влахернский дворец, новую резиденцию византийских императоров, выстроенную рядом с бухтой Золотой Рог и имеющую сразу три фасада, один из которых выходил на город, другой – на поле, а третий – на море. Любой имеющий мозги человек, взглянув на это расцвеченное мрамором великолепие, сразу бы догадался, куда ушли деньги, предназначенные на ремонт городских стен и башен. К сожалению, Кондостефан был слишком деликатен, чтобы напомнить молодому басилевсу о его собственных промахах, а потому эпарху сегодня предстояло выслушать массу упреков не только от божественного Мануила, но и от напыщенных членов синклита, которые конечно же не упустят возможности расклевать до крови ни в чем, в сущности, неповинного человека. Никифор всерьез опасался опалы, а то и изгнания, а потому постарался проскользнуть в украшенные причудливой мозаикой покои басилевса незамеченным, укрывшись за широкой спиной протоспафария Константина. К счастью, гнев божественного Мануила пал в первую очередь на голову отсутствующего Людовика Французского, приславшего императору наглое письмо. Севаст Иоанн, племянник басилевса, зачитал это послание дрожащим от искреннего негодования голосом, дабы все члены синклита могли оценить неподобающий тон французского короля. Людовик требовал ни много, ни мало, как впустить его армию в Константинополь и предоставить ей все необходимые условия для отдыха перед решающим броском на Восток.
– Просить нас о чем-то, это еще куда ни шло, но требовать место под постой – верх неприличия, – выразил общее мнение протовестиарий Иосиф Дука.
