Локи. Где начинается ложь (ЛП) - Ли Маккензи (книги без сокращений txt) 📗
Над ним мерцали свечи в канделябрах в форме лодочек, расставленные вдоль стен Большого зала; их свет блестел и переливался на золотистых стенах зала. Форма потолков всегда напоминала Локи внутренность музыкального инструмента — изогнутая, выпуклая, чтобы каждый гость во всех уголках помещения слышал впечатляющие речи правителей.
Локи посмотрел под ноги, на черные плитки, выстилающие пол; золотые нити орнамента на них тянулись вдоль всего зала, сплетаясь в огромные корни и завершаясь огромным Иггдрасилем1 у подножья главной лестницы.
Когда он снова встретился взглядом с Аморой, она затрепетала ресницами и умоляюще сложила руки, и он знал, что подожжет зал, а потом пробежит по нему голышом, если она попросит.
— Что ты замышляешь? — прошипел стоящий рядом Тор.
— Замышляю? — откликнулся Локи, нацепив самую широкую из своих улыбок, чтобы отпугнуть приближающегося придворного. — Я никогда ничего не замышляю.
Тор фыркнул.
— Я тебя умоляю…
— Умоляешь? О чем? Чтобы я что-то замыслил?
Тор наступил Локи на ногу, и тот прикусил язык, чтобы не вскрикнуть от боли.
— Осторожно, я люблю эти сапоги больше, чем тебя.
Тор окинул взглядом зал и задержался на Аморе, которая вновь приняла абсолютно невинный вид. Тор не относился к ней так, как Локи. Да, он несколько раз присоединялся к их прогулкам вокруг дворца, но каждый раз брел, еле волоча ноги и озираясь, боясь быть застигнутым в подобной компании. А еще он так часто повторял фразу «не думаю, что это хорошая идея», что Амора предложила брать деньги за каждое повторение и озолотиться.
В конце концов, он перестал приходить, что вполне устраивало Локи. Он не хотел делить Амору с братом. Он не хотел делить ее ни с кем. Она принадлежала ему так, как никто никогда не принадлежал. Как никто никогда даже не хотел принадлежать. Поэтому Локи был счастлив, когда однажды Тор не пришел на прогулку.
Тор никогда не высказывался прямо об Аморе. Да и никто не высказывался — они просто шептались за ее спиной, как всегда шептались о Локи. «Слишком непредсказуемая, слишком сильная; ее нельзя было выпускать из Норнхейма, даже если король и его чародейка думали, что жесткость и упорядоченность королевского двора умерят ее сильную волю».
Внезапно гулкую болтовню в зале прорезали три громовых удара. Музыканты перестали играть, и придворные притихли, повернувшись к парадной лестнице. Локи развернулся вместе с остальными королевскими чиновниками и поднял голову; на вершине лестницы стоял Один в праздничном багровом одеянии и сжимал в руке копье Гунгнир. В его бороду была вплетена золотая нить, а на лбу красовался обруч в том же стиле, что и у Тора. Локи почувствовал укол сожаления. Возможно, ему все-таки следовало надеть подобранный матерью обруч, несмотря на то, что он шел вразрез с остальным стилем одежды.
— Асгардцы! — прогремел Один; его голос эхом отразился от изогнутого потолка и легко разнесся по залу. — Друзья, посетители, уважаемые гости со всех Девяти Миров! Вы почтили нас своим присутствием на этом священном празднике Гулльвейг.
Локи слышал некоторые вариации этой речи на каждом празднике с тех пор, как был мальчиком. Было удивительно, сколько героических воинов Асгард решил отметить своими праздниками; и хотя еда всегда была хорошей и людям никогда не приходилось стоять в неловкой очереди к правителю, затем все равно нужно было терпеть скучную речь его отца об очередном блондине с литыми мускулами, который жаждал крови врагов Асгарда и теперь удостоен чести назвать в честь себя очередной праздник.
Но праздник Гулльвейг имел одно существенное отличие.
— Сегодня, — продолжил Один, коснувшись пальцем повязки, закрывавшей его пустую правую глазницу, — мы празднуем День короля-воина, который сто веков назад использовал ледяные реки Нифльхейма при осаде Муспельхейма и выковал из них Зеркало Божественного Глаза. Это самое Зеркало было принесено из дворцового хранилища и с помощью силы нашей королевской чародейки из Норнхейма дарует видение грядущего десятилетия и угроз, которых Асгарду следует опасаться. Именно так мы защищаем наше королевство от угроз со всех Девяти Миров и от самогó Рагнарека! Зеркало Божественного Глаза не дает ни ответов, ни уверенности. Его глаз открыт только на один день, раз в десятилетие, но именно видения, которые оно показывает, помогли сохранить Асгард укрепленным и сильным на протяжении веков. В конце этого праздничного дня я проведу совещание со своими генералами и советниками, и мы разработаем наилучшие стратегии для будущего процветания нашего народа.
Локи уже знал все это от своих учителей истории, готовясь к празднику — первому на его памяти, когда было принесено Зеркало Божественного Глаза, и Карнилла пришла, чтобы воспользоваться его силой, — но он все равно приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть, как занавес за спиной отца отодвинули два воина-эйнхерия2.
Зеркало Божественного Глаза представляло собой кусок мерцающего черного обсидиана — идеальный квадрат, заключенный в тонкую золотую раму с резными уголками.
Локи уже видел его раньше, когда Один привел его и Тора в подземелье под дворцом и объяснил им силу каждого предмета, хранящегося там, и то, как далеко он зашел, чтобы уберечь от него своих людей; но здесь, вдали от темных стен и тусклого света подземелья, больше не окруженный множеством артефактов, захваченных Одином, чтобы предотвратить конец света, Зеркало казалось еще более внушительным. Более могущественным.
Зеркало стояло без какой-либо поддержки и опор. И без того безмолвный зал, казалось, погрузился в абсолютную тишину.
Карнилла поднялась по лестнице, и когда Один протянул ей руку, они вместе подошли к Зеркалу. Он стал с одной стороны, чародейка — с другой, и прижала ладони к обсидиановой поверхности.
Один передал Гунгнир одному из эйнхериев, и затем снова повернулся к своему народу и вытянул руки вперед.
— За еще одно десятилетие мира и процветания в нашем великом царстве!
Локи почувствовал, как что-то коснулось его локтя, а затем над его ухом раздался голос Аморы:
— Мы поменяем цвет плитки сейчас, пока твой отец занят, или мы хотим быть уверенными, что каждый заметит, как плохо фуксия сочетается с его одеянием?
Ответ Локи был прерван потрескиванием энергии на вершине лестницы. Он почувствовал, как волосы на его затылке встали дыбом, а воздух внезапно стал горячим и тяжелым, как перед грозой. Разряд белого света расколол потолок Большого зала.
Собравшиеся придворные ахнули, но стоявшая напротив Одина Карнилла вскинула руку, и свет полетел к ее кулаку, обвившись вокруг запястья в небольшой вихрь. Локи почувствовал, как у него отвисла челюсть; он удивлялся изяществу, контролю и тому, как магия движется в воздухе и отвечает на зов чародейки.
Он почувствовал, как Амора ткнула его в спину.
— Локи!
Карнилла раскрыла ладонь и прижала ее к обсидиановой поверхности. Углы золотистой рамы засветились, а руны вспыхнули так ярко, что, казалось, все Зеркало сейчас окажется объятым пламенем. Поверхность покрылась рябью, как пруд после брошенного камня, и глаз Одина побелел; образы будущего Асгарда вспыхнули на поверхности Зеркала, невидимые никому, кроме него.
— У меня такое чувство, будто ты меня не слушаешь, — сказала Амора, и на этот раз ее губы оказались так близко к уху Локи, что он почувствовал дыхание девушки.
— Тихо, — зашипел на них стоящий рядом Тор.
Амора повернулась к нему.
— Ой, извини, я мешаю чему-то важному?
Еще одна молния света, танцующая под потолком, долетела до руки Карниллы.
— Прояви хоть немного уважения, — прошипел Тор сквозь зубы.
— А ты услышал в моих словах что-то неуважительное? — усмехнулась Амора.
— Да. То, что ты вообще разговариваешь.
Локи почувствовал, как ему на плечо легко и нежно опустилась рука, и повернулся; его мать встала между ним и Аморой, хотя взгляд ее по-прежнему был прикован к стоящему на вершине лестницы Одину.
