Кембрия. Трилогия (СИ) - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Уверенно говорит. И совсем не прячет от лишенных белков глаз прижатую деревянной фибулой ленту в красно–желто–черную клетку.
– Хороший? А вот девушка идет – она плохая?
– Да я вообще этой девицы не знаю, леди сида.
Действительно, удивлен.
– Зато она знает, что люди в такой же, как у тебя на плече, клетке заставили ее мать встать на два часа раньше и лечь на два часа позже, чтобы приготовить пищу ее отцу, братьям и ей с сестрой. А потом бегать по городу, разносить обед каждой из кровинок. Зато она как раз в суконной лавке первую половину дня работает! Вторую – учится. Твой клан ее обидел – тебе и отвечать.
– Но я–то хороший…
– Ты хороший. Так сними ленту. Все тебе продадут. Не хочешь? А ведь если твои горожане–соседи поссорятся с твоей горной родней, тебе придется выбирать. Если ты, конечно, их не помиришь.
– Но старшина…
– Я сказала. А старшина служит клану, не клан старшине. Или у верховских уже не так?
Перехватила посох поудобнее и побежала дальше. Смотритель ветряка глядел вслед, пока сида не завернула с прямой улицы на круговую, потом вздохнул. Потрогал пальцами ленту. Потеребил. И решительно зашагал в сторону рынка.
Новый день, заведение старое. Стены потрепаны, внутри из горожан лишь крепкий народ, что не опасается горских кулаков. Ни пледов, ни клановых лент: под булавками и фибулами цвета города – как на знамени баталии во время учений. Белый – цвет друидов и сиды. Небесный – цвет Богородицы. Купола над собором еще не поднялись, но будут как вечерняя синева. С золотыми звездами, не иначе!
Почему одели городские цвета? Никто не желает впутывать родной клан в возможную кровную месть. Да и не у каждого горожанина за спиной клан. У греков, например, пока нет.
Лица суровы, из кружек тянет горечью паленого ячменя. Если горцы обидят хоть кого… Если произнесут хоть какое поношение в адрес заведения или его хозяина… Увы. Иниры осмотрелись. Сникли – ненадолго. И ну свариться между собой! В воздухе такие речения повисли, что детей и девок – долой! А там и кулаки пошли в ход. Друг друга волтузят, но мебель трещит, и пол, того и гляди, подломится. В такой притон с семьей не заглянешь, да и спокойному ремесленнику обедать с оглядкой неловко. А придраться не к чему!
Но вот одна из трех дверей трактира распахивается. Да, из трех, не из пяти – так и заведение поменьше рангом, чем «Голова Грифона», в которой до зимнего похода хозяином был Дэффид ап Ллиувеллин. Отец сиды! На пороге – сама.
– Мяса мне, жареного, – Немайн говорит громче обычного, но вовсе не кричит. А слышно отлично. – Свининки, пожалуй.
– Окорок, леди сида? Долю героя?
– Нет. Мне еще не хватало тут всех изобидеть или, хуже того, поубивать… Давай ребрышки!
И вкусно, и сакрального смысла никакого. Впрочем, и доля героя вряд ли вызвала бы возражения. Никто не усомнился, что маленькая сида способна уложить хоть всех богатырей Британии. Считают великой и ужасной – это хорошо, и почти правда. Но считают и древней богиней. Не тобой. Раньше, когда главным было – выжить, в глаза не бросалось, слух не резало… Теперь против шерсти, или словно уши надрали как следует. И неприятно, и стыдно, и неловко как–то!
Немайн хмыкнула, снова прищелкнула пальцами. На сей раз ее почтил вниманием уже не хозяин – ему нельзя, он и других уважить обязан – девчонка. Видимо, дочь. Платье с карманами – «как у сиды», только белое. По рукавам и подолу – узкая полоска местного нестойкого пурпура.
– Пока заказ готов будет, принеси мне кофе и сыра с гренками, – сказала сида, – в Башне сегодня ужинать не буду. Сама видишь, какое зрелище. Лучше, чем в Колизее…
Подняла руку, кисть в воздухе крутнулась: гулять, так гулять! Ноги – со стороны жест залихватский, на деле точно выверенный, чтобы ничего, кроме ткани шоссов, не показать – на стол. Острые зубы хрустят горячими гренками. Уши чуть поджаты: все же горцы так шумят, что побелка с потолка сыплется. В остальном – безразлична. Видно, в древней Ирландии в заезжих домах такая гульба была обычным делом. А захочет что сказать – ее голос сквозь любой гам проходит, как нож сквозь масло.
‑ Ставлю милиарисий против истертого медяка, что здоровый и рыжий устоит на ногах до конца!
Но даже один к десяти – кто будет спорить с богиней, пусть и крещеной? Нет, навстречу – голос из–за стойки. Расцеловала бы!
– Держу, великолепная! Если стараться, любую скалу можно оглоушить!
Хозяин – молодец. Действительно, римлянин. Понял… А сама – не сразу додумалась. Смех и грех – когда стало ясно, что происходит, самый умный совет дала Анастасия, которую никто не учил править – и вообще не учил целых четыре года. Девочка осталась умницей, римлянкой и христианкой. Сказала:
– А как в таких случая поступали Отцы Церкви или старые императоры?
Так Немайн и припомнила одну из первых историй, которую ей довелось услышать в Камбрии. О том, как римляне с поединками почти покончили. Нет, запрещать не стали. Поняли: вредные бритты назло оккупантам друг дружку перережут. А кто налог в казну уплатит? Кто воинов выставит в лучшие легионы Империи? Что было делать?
Наместник додумался. Полного запрета на поединки устанавливать не стал. Наоборот, драться разрешил – на арене ипподрома, в назначенное время. Ослушникам – такой штраф, что семьи по миру пойдут.
И вот выходят поединщики биться насмерть, до отрезанной головы и приготовления татлума… а на трибунах солдаты и горожане. Пришли на кровушку полюбоваться. Жрут лепешки, прихватили кувшины с вином и пивом. Пальцами тычут, гогочут, подначивают. Да, безымянный наместник из старой байки куда мудрей хитроумного кардинала Ришелье!
Вот и все. Дело сделано, теперь горцы – не помеха, а развлечение. Посетители не к драке готовятся, а обсуждают, как ловчей сцену для драк выгородить, чтобы всем видно было, чтобы мест в зале не стало меньше, и что придется повысить оплату вышибалам – за верховскую вредность…
Клановые воины еще не поняли, что превратились в ярмарочных шутов. Мельтешат кулаки, тяжелое дыхание, хэканье, боевые кличи возносятся к потолку… Долго это не продлится. Продолжать веселье Инирам не позволит их же хваленая гордость. Это понял и неприметный человечек, что забился в самый уголок. Откидывает капюшон… Да он рыжее сиды: голова словно пламенем охвачена. Шаги не слышны в гаме. Встал. Смотрит… Немайн ноги со стола скинула. Снова не скучающая патрицианка, следящая за гладиаторским боем – правительница.
– Назовись.
В ответ – пожатие плеч. Да он думает, что знаком! Считает ясновидящей? Или себя – знаменитостью?
– Робин Тот Самый к твоим услугам… Великая, чем тебе Добрый Малый–то не угодил? В прошлый раз, признаю, дурака свалял: мешал воинской забаве. Но что теперь тебе не по нраву? Или из Глентуи должно уйти веселье фэйри?
«Веселье фэйри». Вот как теперь, оказывается, называют торговлю деривативами…
Немайн с интересом рассматривает гения. Человека, в седьмом веке додумавшегося до ценных бумаг, обеспеченных другими ценными бумагами. Совершившего при их выпуске ошибку, которую охотно совершали и в двадцать первом: забывшего, что от количества выпущенных бумаг денег не прибавится. А значит, обиженные явятся за его мордой – если найдут или поймают. Глаза честные–честные… Какими и должны быть у величайшего мошенника столетия!
– Рада приветствовать тебя. Я не великая, да и ты не столь уж мал: я тебе макушкой только до подмышки достану.
Вокруг – тишина. Никто не хихикнет, даже обидно. Драка закончилась. Зрители перестали делать ставки… что будет, когда о них вспомнят? Что сида смухлевала при помощи древних сил? Немайн полезла в карман. На стол лег серебристый кружок.
– Почтенный хозяин, я сорвала игру, извини. Вот мой проигрыш. Появилось занятие важней и дороже. Теперь, Робин, по твоему делу. Я не из тех сидов, что, забавляясь, приносят людям беду. А ты?
