Сны Черной Жемчужины (СИ) - Линкольн К. Берд (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Юкико подплыла к Мурасэ, пронзила его холодным взглядом. Он кашлянул и чуть отклонился.
— Хераи-сан в дальней комнате, — Юкико кивнула Кавано и поплыла по коридору к указанной комнате.
Кавано махнул рукой на всю комнату.
— Восьмерное зеркало хочет войны, — сказал он. — Черная Жемчужина в опасности. Вы использовали Хераи Акихито-сана.
— Это была я, — вырвались слова. — Папа рассказал о Черной Жемчужине, и мне стало любопытно. Я не хотела никого расстраивать.
Тоджо скрестил руки.
— Еще больше лжи.
Кавано поднял руку, заглушая его.
— Ты пыталась съесть ее сон?
— Я не знаю, что именно произошло. Сны Черной Жемчужины были очень сильными. Я… немного застряла. И Кен пришел и вытащил меня.
— И в благодарность получил переломы ног, — добавил Кваскви.
— Вестник травмирован? — Тоджо звучал уж слишком раздраженно от возможного неудобства, но не встревожено. Он мне не нравился.
— Мидори им занимается. Он тоже в дальней комнате.
Один из стражей напрягся. Другой с тревогой посмотрел на Бена и Мурасэ, которые успели оказаться по сторонам от Кваскви и меня. Пятеро против четверых, и стражи переживали, что появится раненый Кен?
Кавано смотрел на нас по очереди, с неодобрением на Бена и Мурасэ, но без эмоций на меня. Он уставился на Кваскви.
— Твоя выгода в этом неясна, Сиваш Тийе. Ты будешь мешать праву Совета забрать Хераи Акихито?
Мне стоило злиться или радоваться, что он не посчитал меня важной?
Кваскви сплюнул стебелек. Он как-то упал на блестящую кожаную туфлю Тоджо.
— Зачем мне портить наши выгодные отношения? — от ленивого саркастичного тона мышцы на щеке Тоджо дергалась. — Но, может, кому-то из вас стоит спросить об этом у нее, — он махнул большим пальцем в мою сторону.
— Н-не знаю, закончилась ли экскурсия папы, — пролепетала я. Я очень не хотела идти куда-то с черными костюмами или Тоджо. Мы не смогли обмануть их выдуманной историей, но Тоджо и Кавано подыгрывали из дипломатических соображений.
— Хераи могут оставаться тут, сколько пожелают, — сказал Мурасэ, убирая руки за спину. — Наше соглашение в силе. Восьмерное зеркало будет приглядывать за Черной Жемчужиной, не бросая вызов решению Совета оставить ее в Хераи-мура.
Это так он называл бред с освобождением Жемчужины, который заливал мне?
Тоджо прекрасно понимал хитрость Мурасэ. Как для низкого мужчины, он умудрялся забрать весь воздух из комнаты, пока стоял там, скрестив руки, с красным лицом.
— Как долго это будет позволяться? — сказал он тихим голосом, но его слышали все.
Кавано не слушал его.
— Наше соглашение не изменилось, но оно не включает баку или Вестника. Мы заберем их в Токио.
Мурасэ медленно покачал головой.
— Будет грубо увозить отсюда Хераи-сана и его дочь.
— Мы не торгуемся. Вестник наш, и мы требуем баку как жест доброй воли.
— Странно, что вы игнорируете в нас то качество, которое так цените в Вестнике, — сказала Бен. Она поправила одежду, но недовольство бурлило в ней, ощущаясь жаром, как от двигателя.
Улыбка Кваскви стала шире, он отклонился на стуле, веселясь от словесной перепалки. Конечно, он понимал всю историю их политических разногласий. Я — нет.
Черные костюмы ерзали, Тоджо нахмурился сильнее.
«Я — Вестник. Я приношу Смерть», — боль Кена, когда он говорил о том, на что способен, в Портлэнде, как он забирал жизни Иных, была настоящей. Но Бен намекала, что все хафу могли убивать. Это придавало Зеркалу новую грань силы.
— Кои тоже поняла, — Кваскви неспешно опустился на стул напротив Кавано и отклонился. — Остальные явно еще не додумались.
Конечно, Кваскви не унимался. Иллюзия Тоджо была лишь уловкой. Она причиняла боль, да, но заставлять людей думать, что они горят, нельзя было сравнить с реальностью ударом ножом в грудь. Хафу были опасными.
— Я хочу остаться тут, — сказала я. — И папа вряд ли отправится с вами.
— Он должен! — сказал Тоджо.
— Мы официально попросим его присутствия, — сказал Кавано. Он кивнул на входную дверь, и черные костюмы вышли, выглядя радостно. — Жест доброй воли.
Мурасэ поклонился.
Кавано выпрямился, явно ожидая, что мы отведем его к папе.
Кваскви не мог сдержать веселья.
— О, давайте все пойдем к Хераи-сану, — он встал и зашагал по коридору, посвистывая.
В дальней комнате было душно, ее переполнили эгоизм и самоуверенность мужчин, собравшихся у низкого столика, где папа сидел со своим чаем. Нетронутый напиток стоял перед ним, источая пар. Юкико сидела рядом с ним без движения, чуть прикрыв глаза, ладонь лежала на плече папы. Кен, Пон-сума и Мидори напряженно собрались на другой стороне комнаты.
Кен попытался сесть, его поддерживал Пон-сума. Внезапная тревога на лице Кваскви выглядела забавно, он поспешил туда. Он подпер Кена с другой стороны, касаясь при этом руки и ладони Пон-сумы. Белый волк с Севера недовольно фыркнул и уставился на Тоджо. Ему явно не нравился Тоджо.
Не ему одному.
Я опустилась рядом с папой.
— Пап? — его шея была напряженной, но он повернул ко мне голову.
— Все хорошо, Кои-чан. Холод Юкико-самы делает сны вялыми и тусклыми.
Мурасэ, Бен, Кавано и Мидори присоединились к нам за столом, разложив подушки. Тоджо остался стоять за Кавано, руки остались скрещенными, он напоминал злое божество.
— Хераи-сан, — сказал Кавано. — Вы видели Черную Жемчужину.
Козел. Я говорила ему, что это была я. Но мне не доверяли.
— Нет, — папа зевнул. — Я хочу оставаться подальше. Потому я покинул Японию.
— Тогда пора вернуться в Токио. Я знаю, как вам плохо возле Черной Жемчужины.
— Еще рано, — папа склонился над столом и сжал голову руками. — Слушайте Мурасэ-сана. Пора выпустить Черную Жемчужину.
Тоджо издал недовольный звук.
— Ничего не изменилось. Нас становится все меньше. Только те, кто живет у Черной Жемчужины в регионе Канто, могут завести чистокровных детей.
— У Восьмерного зеркала есть дети во всех префектурах, — сказала Мидори.
Тоджо недовольно цокнул языком.
— То, что хафу плодятся как кролики, Иных не спасет.
— Я был в Нагасаки, — сказал Кавано давящим тоном. Все посмотрели на него, даже Пон-сума и Кен в другой стороне комнаты. И Кваскви удивительно посерьезнел. Его слова приковали общее внимание. — Никто не верил тому, что американцы сделали с Хиросимой, детали распространялись медленно. Истории, что там только дым и обломки, были безумием, — он посмотрел на Мурасэ. — Я выжил, потому что был на берегу Урагими, когда прозвучала сирена. Нас бомбили и раньше, так что погружение в воду было инстинктивным.
Никто не двигался. Мне было неловко. Папа привязал меня к Японии, но я была американкой. И я всегда ощущала трепет в желудке от историй об ужасах Второй мировой войны, на чьей стороне бы ни был злодей. Но Кавано не закончил.
— Я всплыл у моста. Там были мертвые люди с почерневшей кожей. Мы вышли из города, и к нам подходили, просили воды. У них кровоточили лица и рты, стекло торчало из их тел.
— Ни хафу, ни Иных не родилось в районе Хиросимы и Нагасаки, — тихо сказал Мурасэ. Он с шумом вдохнул, на его плечах был вес мира. — И Фукусима начинает становиться такой после того, как цунами повредило атомную станцию.
— Черная Жемчужина просыпается, — сонно сказал папа. Его веки опускались, но взгляд еще не затуманился. С нашего прибытия в Хераи-мура он все время был в адекватном состоянии.
— Мы слишком долго были без баку, — сказал Тоджо. — Мы не можем удержать Черную Жемчужину, если баку не успокоит ее беспокойные сны.
— У Северной Кореи есть ядерное оружие, но они не хотят злить Китай. Китай не может рисковать, что Северная Корея уничтожит Черную Жемчужину. Если ее не будет тут как страховки, — Кавано развел руки и пожал плечами в американском стиле, — у Совета не будет власти над тихоокеанским бассейном, как и над страной.
— Это было бы так ужасно? — сказал Бен.
