Время проснуться дракону - Ганькова Анна (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Свадьбу делать не стали – чей не молоденькие. Просто съездили в ближайший храм, что находился толи в маленьком городке, толи в разросшейся деревне под названием Старолес, в полдне пути от их дома. А после освящения Светлым своего брака, зажили так, как и все люди живут. Единственное, что отличало их семью от других, это трепетная нежность отношений и обоюдная повседневная заботливость. Да и понятно – они этого счастья ждали двадцать с лишком зим, вот и берегли его изо дня в день, как у других пар, живущих вместе смолоду, считай и не бывает.
Трав, в кои веки, рвался теперь в деревню, не пропуская ни одной возможности оставить замок на помощника. А там, в общем-то, все было в порядке – пасынок его, тринадцатизимний Платн, был парень неплохой, и руки у него из нужного места росли, так что, любимая его жила при хорошем помощнике. Ну, а Трав, зарабатывающий хорошую деньгу, баловал их как мог.
Но таких счастливых спокойных дней мужчине досталось немного – всего-то неполных годика три набралось. От всей жизни-то – считай совсем ничего…
Началом конца послужило, в общем-то, счастливое событие – как-то ранней весной поняла его любимая Голубянка, что неожиданно понесла. Но то, что в молодые годы дается легко, то женщине, пережившей свою сороковую зиму, оказалось уже не по силам. Трав хотел тогда все бросать и ехать жить в город, поближе к хорошим знахарям. Но Голубяна его отговорила.
Впрочем, когда листья на деревьях стали покрываться золотом, она разродилась. И хотя тяжело ей пришлось, но все прошло на диво удачно. И доченька, что она родила, была вполне крепка и здорова.
Но, с того дня стала Голубяна угасать, как будто ее тело, отдав все свои силы последнему ребенку, новых набирать не хотело. Что уж только Трав не делал, даже оплатил приезд двум известным знахарям, но никто ничего сделать так и не смог. И сгорела его любимая, как свеча, у которой один фитилек в растаявшем воске и остался – постепенно, с легкими всполохами мимолетных улучшений, но слабея неотвратимо. Их долгожданной девочке, синеглазой Осеньке, в тот год исполнилось только две зимы.
И остался Трав с малым ребенком на руках и парнем, только что вышедшим из подросткового возраста. Горевал он тяжко, даже к бутылке стал прикладываться, чего раньше никогда не делал. Но в этот раз запил плотно, и если б не пасынок, то неизвестно, чем бы и дело закончилось.
А Платн, понаблюдав за отчимом недельку, не выдержал творящегося безобразия и позволил себе то, чего до этого тоже никогда не позволял – считай руку поднял на старшего и голос повысил. Взял он Трава, на тот момент и лыка не вяжущего, за шкирку, да в бочку с дождевой водой окунул. А осень в тот год была холодная, так что и водица в ту бочку набралась ледяная. Помогла отлично.
А видя, что отчим в себя приходить стал, Платан на него вызверился, крича, что и он по матери скучает, и плохо ему не меньше, и жить дальше не знает как! Но приметив, что, ни гневные, ни слезные увещевания на мужчину не действуют, парень притащил колыбельку с сестрой и подсунул Траву под нос. А та без матери-то засыпала плохо – полночи крутилась и плакала, придремывая от усталости, а потом просыпалась снова и начинала рев опять.
Парнишка с ней измучился за последние десять дней, вот и подсунул ее отчиму, чтоб было тому, чем заняться да отвлечься. И ведь помогло! Сначала мужчина качал дочь машинально, сам попутно кимаря в полупьяном бреду. Но когда малышка совсем уж заходилась в плаче, приходилось и ему встряхиваться, беря ее на руки. А хмель тем временем отступать начал и маленькое тельце, оказавшееся в очередной раз у него в руках, вдруг стало вызывать в Траве какие-то чувства.
Сначала приметилось, что тело ребенка тепленькое сверху, а вот маленькие ножки его совсем заледенели. Мужчина принялся укутывать девочку и прижимать к себе, стараясь отогреть. Потом, постепенно стали появляться и мысли. И были они такие – что, дескать, в этой крохе часть его Голубянушки, вон и глазки такие же синие, и кудри светлые. А потом мужчину и вовсе страхом и стыдом накрыло, что прогневается на него любимая, с того Миру-то глядючи, что оставил он ребенка ихнего без заботы и внимания. Уж больно радовалась поздней доченьке женщина, прямо души в ней не чаяла.
А парнишка, все это время наблюдавший за отчимом из дальнего угла – не оставлять же дитя без надзора на пьяного, улыбался, видя, как отчим на глазах меняется.
Так и пережили страшное время.
А дальше все пошло по-новому… так понятное дело – по старому-то уже не получилось бы…
Года два дети прожили одни в доме, а Трав, вернувшийся в замок, обеспечивал их всем необходимым. А потом Платн женился. Осенька, по малолетству матери так и не запомнившая, Ельку, жену брата, за мать и приняла. Да и та, девка хорошая оказалась, малышку приветила.
Так прошло зим восемь. И все бы хорошо, но детки-то пропадать продолжали. Их деревня одна, считай, на всю округу и осталась. Да и в ней, каждый второй дом уже пустым стоял.
И вот, когда Еля была на сносях четвертым дитем, и Платн решил в Керк вернуться – поближе к старшим сестрам и брату, и подальше от неведомой напасти. Устал он за своих малышей бояться.
Что ж делать? Трав попрощался с пасынком и невесткой, а двенадцатизимнюю Осеньку забрал в замок.
Девочка там быстро освоилась, любимицей всеобщей стала, а пару годиков спустя и к делу пристроилась – за птицей на скотном дворе ходить принялась.
А к шестнадцатой зиме и замуж выскочила за конюха из замковой конюшни. Он, правда, был староват для такой молоденькой девушки – уж под тридцать зим ему подходило, но Трав не стал дочери перечить – всякие ж браки у людей случаются, и поболее разница бывает. Главное, чтоб жили хорошо да ладно, а все остальное приложиться. К тому же, и не было в замке более молодых мужчин, и неоткуда было им взяться – к тому времени ни одной деревни ближе, чем в дне пути от замка и не осталось.
Да и зять был человеком неплохим. Траву, изучившему в доме каждого, он нравился. А уж как тот за невестой, а потом и за молодой женой ходил – чуть, что на руках не таскал повсюду, любящему отцу не могло ни глянуться.
И свадьбу гуляли весело – всем замком. Даже волков-охранников позвали. А что хозяин? Да как сидел вместе с своим зверем и ведьмой в подземельях, так и не вышел наверх ни разу. И слова не сказал. Как и не слышал ничего. Впрочем, может, так оно и было…
А через годик у молодой пары и первый ребенок родился. Отец-то, Ветр, чуть с ума от счастья не сошел – над женой и сыном порхал, как на крыльях. А Трава, при взгляде на внука, первый раз в жизни новое чувство посетило – умиление. Да еще такое трепетное, нежное, что руки тряслись и ноги подкашивались. Так и понятно – дедом стал! Малыша того счастливые родственники назвали Радом – чтоб все хорошо и у него в жизни сложилось, и близких радовать не забывал!
Мальчик подрастал, уж ножками своими побежал по двору, первые слова произносить пытался. Ну, как произносить? Так, лопотал по своему, только и проговаривая: ма, да па, да дедь.
Гордый и счастливый Трав в те дни часто на деревенское кладбище наведываться стал – все своей Голубянушке про внука рассказывал.
И вот, в самом начале прошедшей осени, поехал он на ярмарку в ближний город. Вроде недалеко, но туда считай день, там дня три и обратно почти два – телеги-то груженые, тяжелее идут.
Ехал обратно Трав довольный. Много чего нужного для замкового хозяйства прикупил, да и харчей разных в зиму про запас набрал.
Заезжают они, значит, в ворота, а волки-то на него и не глядят – морды воротят. Ну, так они по натуре своей несильно разговорчивые. Ничего настораживающего в тот момент не закралось в голову мужчине. Он проследил за разгрузкой, указания всем раздал – куда и что нести, где складывать. И опять внимания не обратил, что те мужики, что в замок с мешками заходили, обратно-то смурные выходили и, опять же, на него глаз не поднимали.
И вот, ступил он сам в помещение, а там… народ по сторонам жмется и ему даже «здрасти» не говорит. И тут откуда-то Ряска выбежала, бабанька средних зим, что вместе с его Осенькой на скотном дворе заправляла. Обычно-то она бойко так разговаривала – хохотушкой была и, вообще, палец ей в рот не клади – откусит, а тут глаза красные, слезами налитые, и голос такой тихий, дрожащий. И не успела Ряска слова сказать, как… понял Трав – в замке случилось что-то ужасное.
