Золотая свирель - Кузнецова Ярослава (книги без сокращений .txt) 📗

Мир не померк — перевернулся. Черное стало белым, белое — черным, запад налился кромешной тьмой, вымаранное смолой солнце, истекая ядом, подыхало на горизонте, земля подо мной — да, уже глубоко подо мной — засветилась, словно схваченная инеем. И те, что метались внизу, суетились, размахивая оружием, все они были окутаны красноватым оре о лом, аурой живого тепла. Кр о ме одного, длинного, громоздкого, стремительного как горный сель, угольно-черного, в багровых молниевых просверках. Не он влек меня — а дымно-алое свеч е ние плоти, вожделенное, близкое, только руку протяни…

Свист в ушах, гудящий воздух, всполохи мрака, задранная лошадиная морда — оск а ленный череп сквозь рыжее марево, чье-то перекоше н ное лицо, в расширенных глазах — мой крылатый контур. Удар! Лопается под когтями как шкурка переспевшего плода, осколки пурпура, взрыв огненно-алого света, золотые струи, на лицо, на грудь, на руки, жаркое, муч и тельно-сладостное, до судорог, до крика. Ааааррррррссс! Зал и тая жаром, сияющим золотом, рассыпая драгоценные капли — взмываю в грифельно-темное н е бо.

Горло звенит ликующим воплем — мое! Это все мое! Ну не все, ладно, половина — а половина ему, моему черному брату, кстати, почему половина? Он внизу колупается, червяк бе с крылый, пусть еще урвет свою половину! Ахаха!

Вниз! Ого, ты бежишь, сгусток живого огня в сизом коконе страха, так ты еще жела н ней, да! Беги, я быстрее тебя. Эй, не падай! Вжжих! Цепляю когтями тонкую шелуху одежд — вверх, в небо, ах, как полыхает твой ужас! Что? Отрубился? Что за ерунда, иди полежи, п о том еще побегаем…

Фьюу! Фьюуу! От одного звука кружусь веретеном, пропуская светлые росчерки м и мо. Кто-то стреляет в меня? Вот он, чуть в стороне от общей каши, за телом издыхающей лош а ди, тлеющим как головня в поломанных кустах. Маленький огонек, думаешь, тебя не видно? Фью! Стрела уходит в сторону, еще бы не промазать, когда смерть летит тебе в глаза! Ах, кусты, да что мне кусты, щепки, лохмотья листьев, что мне твой нож, ведь у тебя внутри жар и свет, дай мне! Дай!

Плямс! Удар в лицо, глаза залепило. Плямс! Во рту вкус земли. Вслепую отталкив а юсь от мягкого, живого — в воздух. Гррр! Проморгалась — ага! Еще один сладенький. Грязью швыряется. Хорошо ли ты бегаешь? Мечик у тебя. Ну, конечно. А сам-то! Уух, какой огне н ный! Не бежишь? Ну т о гда — лови меня!

Он вскинул мечик — а сам как факел; тонкий силуэт в пылающем мареве, ни следа страха, чистый огонь. Пятно лица, веснушки, глаза — расплавленное золото, в золоте — плеща крылами, быстро разрастаясь — черная тень.

Погоди.

Нет.

Этого — нельзя.

Выворачиваюсь в воздухе, на излете догоняет меня тусклое лезвие меча. Боли нет, но ветер раздирает крыло как старую простыню.

Почему нельзя?

Потому!

Вверх! Меня заваливает на сторону, болтает. Еще выше.

Почему нельзя? Я хочу!

Еще выше!

Земля засыпана солью, здесь и там разбросаны угли тел, некоторые еще тлеют. Пара искорок. Черный брат волочет добычу к лесу. Запад сочится тьмой. Чуть дальше — бурое з а рево г о рода. Прямо подо мною — иззелена-серая петля реки, водяная вена. Порванное крыло хлопает, во рту печет от жажады. Поднимаю к лицу руки в коросте крови. Золото преврат и лось в ржавчину. Жжет под языком. Пить хочу!

Пей.

Вон сколько воды.

Вон ее сколько.

Кружусь юлой, бултыхаюсь в воздухе, сама себе лгу, вон ее сколько, пей, но я же не воды хочу, я же…

Поздно.

Хлопая разорванным крылом, кувыркаясь и вопя — вниз, в воду, в серое стекло, в н е проглядный лед, в пропасть, в полночь, туда, откуда явилась, сгинь.

Глина разъезжается под пальцами, под коленями, скользкие вихры осоки, рыжая пена, осколки раковин. Громоздкая мокрая путаница юбок, не устоять даже на четвереньках, хл о паюсь на бок. Кашляю, корчась, плююсь гадкой тиной, рыбьей кровью, желчью. В легких в о рочается затонувшая коряга. Подохнуть бы здесь… чтобы глина всосала без следа. Оох, м а мочка…

Лесс, вставай. Посмотри, что ты натворила. Что вы там с Малышом на пару натвор и ли. Ратер. Пепел. Эрайн. Да вставай же ты, уродка убогая! Вставай, чучело! Давай, одну руку, п о том вторую… теперь зад свой подыми…

В затылке повернулся какой-то винт, меня сложило пополам и вырвало. Стало н е множко полегче, я отползла в сторону и кое-как поднялась. Как могла отжала подол. В гл а зах плавала муть, я едва видела болотистую низину, заросшую камышом и ракитой. В кам ы шах что-то шевел и лось.

Кто-то там был живой.

Шатаясь из стороны в сторону хуже пьяной, спотыкаясь об каждую кочку, я побрела в сторону шевеления.

Сперва наткнулась на дохлую лошадь — живот вспорот, с ребер одним лоскутом с о рвана шкура, все четыре ноги переломаны, белые кости торчат как ошкуренные ивовые пр у тья. Чуть дальше, в затоптанной осоке — сапоги, носками вверх, потом какое-то свекольно-бурое месиво, потом плечи и голова в кольчужном капюшоне — затылком к небу. Если бы м е ня не прочистило на берегу, то вывернуло бы се й час.

Потом я набрела на человека, лежащего ничком, раскинув руки и ноги. Куртка из в о ловьей кожи на спине у него была вздыблена и разорвана, из прорех текло красное. Я накл о нилась пощупать у него под челюстью, и он глухо застонал. Ага, живой. Надо бы остановить ему кровь, но я поплелась дальше.

За кустами уловила движение.

— Ратер? Пепел?

— Эй! — откликнулся кто-то незнакомый. — Кто там? Сюда! Помогите нам.

И — кукушоночий голос, теплой волной разлившийся в груди:

— Леста-а!

Подобрав липнущую юбку, поспешила на зов.

Тут камыш был вытоптан, земля разворочена, валялись окровавленные обрывки, л о шадиный труп с переломанными ногами и два человечьих тела. Над ними, опираясь на обл о манное копье, стоял мужчина, у него под ногами возился еще один, а еще один сидел чуть поодаль, закрыв л а донями лицо.