Земля в иллюминаторе (СИ) - Кин Румит (полные книги TXT) 📗
— «Ивара Румпа — ученый, скандально известный благодаря своим неудачным тяжбам против Литтаплампа, заявил об обнаружении под городом серии странных артефактов, которые предположительно не относятся ни к литской, ни к лимпской культуре. Он выдвинул очередную свою фантастическую теорию. На этот раз он утверждает, будто в глубинах пещер могут быть тайные хранилища артефактов, вывезенных из Джидана…»
Голос Хинты постепенно стих. В том, что он читал, была какая-то поверхностная насмешливость, которая страшно резала слух. Он не видел Ивару таким — он слишком привык к этому человеку вблизи, привык наблюдать за его тихой, терпеливой, последовательной работой, привык восхищаться блеском его ума.
— Неудачные тяжбы против города? — переспросил Тави.
— «Опровергнут коллегами из университета Кафтала». И дальше имена, которые нам с тобой ничего не скажут.
— Статье четыре года. То есть, она была написана через два года после исчезновения Амики, Эдры и Кири, и всего за несколько месяцев до того, как сам Ивара потерялся и ушел в глубокую тень.
Хинта потянул за имя учителя, и внезапно из него распустились десятки тонких хрустальных трубочек. Экран взорвался хаосом информации. Слова и картинки поднимались из тумана, громоздились, перекрывая друг друга, разбегались в стороны, пытаясь освоить каждый клочок свободного места.
— Про него здесь столько же, сколько про колумбарий, а ведь он не место и не явление, он всего лишь человек!
Некоторое время Хинта возился, пытаясь вместить хоть в какие-то берега бесконечное море похожих сообщений, но потом, выбившись из сил, начал искать другие пути решения проблемы. Он сумел разделить экран на отдельные рабочие поля, а затем рассортировать все сообщения по датам. И вдруг эта огромная каша из текстов и картин обрела четкую иерархию, превратилась в разорванную линию жизни. Одни годы светлели множеством картинок и текстов, другие были пусты и безмолвны.
Детство Ивары прошло вне поля зрения журналистов; первые сведения о нем появлялись достаточно поздно, и там он был упомянут не один, но в кругу друзей.
«Необычное событие в мире элит. В один год четыре влиятельных рода потеряли своих основных наследников. Молодые люди, окончившие Дадра, отказались вступать в свои имущественные права, проигнорировали инициацию на Шамугра и заявили, что их долг — полностью посвятить себя науке. Что это — начало новой субкультуры, или хитроумный план, состоящий в том, чтобы усилить влияние аристократии на Вавейра?»
— Пара непонятных слов, и ни слова про Джада Ра и смерть Вевы Курари, ни слова про Квандру Веваду, который именно тогда начал захватывать имущество и правовые области, от которых отрекся его брат.
— Думаю, все это замяли.
— Видимо, да. — Хинта вспомнил, как стал свидетелем ссоры между Иварой и Лартридой Гарай. Она тоже не знала ничего важного о происхождении Ивары — лишь то, что тот болен и что его карьера в Литтаплампе не задалась. Вероятно, она даже не могла из Шарту получить доступ ко всей той информации, на которую Хинта смотрел сейчас. Для нее Ивара был совсем никем. — Странно, что про человека можно говорить не все, чем тот является. Можно разрезать его жизнь, одни ее события выделить и поднять наверх, а другие скрыть.
— Это не странно. Так устроена сама история, сам мир человеческих знаний. Просто подумай, чему Ивара учил нас все это время. Он показывал нам эти самые скрытые области, исчезнувшие, забытые факты. Почему для его жизни должны быть другие правила, чем для истории Аджелика Рахна? О его жизни тоже можно лгать или говорить полуправду. Он и сам делал это многие годы. И только перед нами он раскрыл все секреты.
Потом ребята стали разбираться в незнакомых словах из последней статьи и обнаружили, что Шамугра и Вавейра — это гумпраймы Литтаплампа. Как и говорил Лива, всего гумпраймов было шесть. Каждый из них набирался из людей своего класса и отвечал за определенные, важные для ойкумены решения.
Шамугра был гумпраймом элиты — сердцем литтаплампской аристократии. Чтобы получить там свой голос, нужно было обладать правом рождения. Именно им не захотели в свое время воспользоваться Ивара и его друзья. Вавейра был гумпраймом ученых — сердцем литтаплампской меритократии. Для получения голоса на этом гумпрайме надо было достигнуть вершины образовательной системы. Теперь Хинта понял, о чем говорилось в статье: посвящая себя науке, Ивара и его друзья меняли одни возможности социальной жизни и власти на другие. Арджина — тот гумпрайм, о котором Лива говорил и на котором он проголосовал за военное вмешательство в Шарту — был гумпраймом корпораций. На нем собирались представители всех компаний ойкумены. От статуса корпорации, разумеется, зависело количество доступных ей голосов. Но были еще три других гумпрайма, устроенные совершенно иначе, чем три первых. Тамилита был гражданским гумпраймом Литтаплампа. Здесь собирались представители директорий и дистриктов, в том числе представители куполов. Любой житель города мог проявить себя на районном гумпрайме, а затем стать представителем своего района на Тамилита.
— Вот, — сказал Хинта, — вот это я понимаю. Это демократия.
— Ты же не думаешь, что в Шарту была демократия? В поселке все решения принимались десятком людей. А остальные просто приходили выслушать, что им скажут.
— Думаешь, здесь не лучше?
— А ты думаешь, решения толпы лучше, чем решения тех десяти наверху?
— Я не знаю. Если верить Иваре и Ливе, то здесь зла не меньше, чем в Шарту.
Пятый гумпрайм — Ирпала — тоже был демократическим. На него выдвигались люди с гумпраймов всех городов и поселков ойкумены.
— Почему жители Литтаплампа — одного города — имеют свой гумпрайм, который равен по значению гумпрайму гумпраймов всей ойкумены?
— Наверное, потому что Литтапламп — гегемон, столица. Ее статус хотели подчеркнуть.
Шестой гумпрайм понравился Хинте больше всех предыдущих. Он назывался Натапума, и попасть на него мог любой, даже ребенок. Единственным условием для прохождения на Натапума была популярность. Это был гумпрайм журналистов, но кроме них, туда регулярно проходили все, кому удавалось создавать интересные новости. Любой человек, поднявший тревогу на своем конце ойкумены, мог привлечь к себе достаточное количество внимания, чтобы оказаться на Натапуме.
— Вот это демократия, — одобрил Хинта. — Здесь состав гумпрайма меняется каждые несколько дней. И на нем постоянно выступают те, кто из-за чего-нибудь пострадал.
— Даже мы можем, — кивнул Тави. — Слушай, теперь ты понимаешь, что мог и чего еще может достичь Ивара? Понимаешь, фигурой каких масштабов он является? Он мог и может войти на любой из шести гумпраймов. По рождению — на Шамугра. По своим знаниям — на Вавейра. По праву владения — на Арджина. По первому месту жительства — на Тамилита. В любой момент — на Натапума. И если бы он уехал из Литтаплампа не в Шарту, а в любой более легитимный регион — то он бы смог попасть и на Ирпала. Он человек, перед которым мир распахнул все двери. Если он заговорит, его услышат. Раньше ему нечего было сказать. А теперь есть. У него новость, которая прогремит.
Впрочем, скоро они нашли информацию о том, что один человек не может выступать на двух гумпраймах одновременно. Чтобы сменить гумпрайм, требовалось на пять лет уйти из политики, а затем вернуться и начать все заново.
— Это неважно, — сказал Тави. — Ивара не может говорить сразу на всех гумпраймах, но он может выбрать тот, на котором его голос зазвучит громче.
— Натапума?
— Нет, не думаю. На Натапуме все кричат. Там слишком часто появляются пустые люди, скандалисты, проходимцы, пытающиеся привлечь чрезмерное внимание к малозначительным вещам. Такая сложная новость, как та, которую мы несем, может на этом гумпрайме просто потонуть. А если нас перестанут воспринимать всерьез — это будет полным поражением… Кстати, давай узнаем про тяжбы Ивары против города. Он ведь нам об этом почти не говорил.
Пальцы Хинты побежали по клавиатуре. Он на лету изучил еще одну возможность и начал искать в найденном. В тумане цифрового небытия утонули все лишние сообщения — рецензии на книги Ивары, упоминания о его публичных выступлениях и археологических экспедициях. Теперь жизнь Ивары стала похожа на цепочку судебных процессов. Однако ничего интересного в этой области мальчики не нашли. Почти все процессы, на которых ученый выступал против города и ойкумены, были связаны с его желанием проводить экспедиции и исследования в тех регионах, которые носили нелегитимный статус. Среди прочего часто упоминалась зона за Экватором. Про Шарту здесь не было ни слова; все эти земли носили общее наименование «поселений южной черты».
