Я стану Алиеной - Резанова Наталья Владимировна (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
– Привал, а?
– Лошадей бы искупать-напоить…
– Как скажешь…
Пока мыли, чистили, приводили в порядок «полководцев», тягостное отчуждение последних дней как-то само собой улетучилось. Собственно, большую часть работы принял на себя Оливер. Он разулся, снял рубашку, влез в воду. Селия на берегу рвала траву охапками, перебрасывала ему, шлепая по воде, и он пучками травы скреб лошадиные шкуры – за неимением чего получше. Шутили, пересмеивались. Потом, выгнав лошадей на берег, Оливер умылся сам, выстирал рубаху, благо сменная была, а и не было бы – тепло же… А затем Селия заявила:
– А теперь – освобождай место. Я тоже искупаться хочу.
– Ты что, с ума сошла?
– Да? Тебе, значит, можно, а мне нельзя? Черт его знает, сколько времени придется еще шляться, да и холода впереди! Я заживо гнить не согласна, не для того от Трибунала бегала!
– Но ведь…
Договорить ему не дали. Она снова принялась хамить в своем лучшем стиле:
– Ах вот оно что! Ишь скромник какой выискался! Ну и вали отсюда, лошадей посторожи! Или не вали! Может, тебе убедиться надо, может, я не притворяюсь парнем, может, я и есть парень? Да ради Бога! Мне все равно, что есть ты, что нет!
И начала расстегивать ремень.
Он не сразу ушел. То есть отошел сразу так, чтобы она его не видела. И остановился. Уговаривал себя, что должен и впрямь посторожить, пока она купается. А отошел, чтобы ее не смущать. И знал, что ложь все это, никого и ничего стеречь он не собирается. А ушел оттого, что стоять далее на месте было невозможно. Нужно было идти. Либо прочь от нее, в гору. Либо назад. К ней.
Потому что подобное поведение можно было истолковать по-разному.
Можно как откровенное приглашение. Или она просто разозлилась на него за то, что он мешал ей вымыться.
Или…
И он двинулся прочь. Не пошел – побежал. И на бегу оглянулся. Она стояла во весь рост за стеной водопада. Голова откинута назад, и, хотя водяная преграда заслоняла ее фигуру, он мог хорошо разглядеть что ничего мужеподобного, несмотря на развитую мускулатуру, в этой фигуре не было. И еще одно он разглядел хорошо – ремень она не отбросила, а захлестнула на шее петлей, и на груди виднелись ножны с ножом…
Гора становилась все круче, он уже не бежал, а лез, спотыкался о камни, цепляясь за них, полз – все равно. Только бы уйти, только бы подальше…
Он всегда ей мешал. С самого начала, когда попытался помочь, там, на болоте. Предложил вывести на Белую дорогу, а там солдаты, и только случай уберег их. И вот теперь туда же со своими советами, а она не послушалась, но нож, однако, держит на груди.
От кого? От тебя, приятель. Больше никого здесь нет.
Только не ножа он испугался.
Испугался так, что тошно стало. Никогда в жизни он так не боялся. Убить человека – не испугался. Вне закона стать – не испугался.
Что он твердил себе целыми днями – «приятие судьбы»… и что там еще?
Другие хотя бы женщинам морочат голову красивыми словами.
А он попытался заморочить себе. И до поры до времени это довольно успешно получалось. Как он внушал себе, что его отношение к Селии слишком возвышенно, чтобы к нему подходить с пошлыми человеческими мерками и оправданиями! Чего только не придумывал!
У одного, значит, была дама Философия, коей он и утешался, у другого – дама Нищета, а у него – дама Судьба.
Но ее ли он возвышал своими домыслами? Нет, только себя. Только он способен на такие высокие чувства. Кто еще осмелится столь решительно поломать свою жизнь ради бескорыстного служения той, кого люди безвинно гнали и преследовали?
И все это оказалось самолюбием, самообманом, скрывавшим примитивное мужское желание. А он пытался заговорить его, как знахарка заговаривает зубную боль. И теперь, когда словесные прикрасы были отброшены, стало больно. Очень больно.
И что же? Это так понятно, естественно – хотеть женщину. И кто ему мешал пойти к ней, а не шарахаться, как от пожара? Она, например, не мешала. Но подчиниться тому желанию, что толкало его к ней, означало: «Он в то время задирал мне юбку, полагая, что руки у меня связаны». Означало судей Трибунала, обсуждавших тонкий юридический вопрос, может ли девственница быть ведьмой. Означало тех пьяных подонков, насиловавших беззащитную Лину и сделавших бы то же и с Селией, попади она к ним в руки, и она это знала и потому перестреляла их без сожаления. Уподобиться им было очень легко, и это она тоже знала, вот почему нож висел у нее на шее.
И он не хотел, чтобы было так. А по-другому не получается. «Мне все равно, что есть ты, что нет».
То есть – даже стрелы арбалетной в глотку не заслуживаешь. Пустое место.
Вот сейчас, распалившись окончательно, побежишь назад, чтобы доказать, что не трус, не рохля, что настоящий мужчина и заслуживаешь хотя бы этой самой стрелы… или этого самого тела, которое от дыбы ушло, от костра ушло, от солдатской похоти ушло, а тебе, дураку, досталось. Хотя стрела в горло все-таки вероятнее.
Нет.
Уж лучше сорваться сейчас со скалы.
Потому что умрешь ты вовсе не как мужчина. А как скот. Хотя немногие заметят разницу. Но ты-то знаешь. И так ли уж ты врал себе в подобном случае?
Нет, оказывается.
Тоже все равно. Все равно – судьба.
Со скалы он, однако, не сорвался, а, раздирая пальцы (и прекрасно, так и надо!), подтянулся наверх. Хватая воздух ртом, поднялся во весь рост. Смотреть вниз, на Селию, он не хотел. Поэтому повернулся в противоположную сторону.
То, что он увидел, мигом заставило его забыть о своих переживаниях.
Пожар. На западе, куда ушли каратели.
Это что там жгут? Гнездилище бандитов? Или случайно подвернувшуюся деревушку? А может, случайный пожар? Бывают же, черт возьми, и случайные пожары…
Но в следующее мгновение он в этом разуверился. Кучка людей выкатилась из-за деревьев. Пешие и конные. И те и другие – вооружены. Верхами – несомненно, солдаты, которые гонят, загоняют тех, Других… Вот уже окружили… Но и противники их не побросали оружия – он плохо видел отсюда, какое, но явно не палки и дубины – и не полегли мордами в грязь, как видел он за время своих скитаний, так всегда делали провинившиеся крестьяне, а бросились на солдат… Ни звука не доносилось до Оливера, и человечки были маленькие, ненастоящие, и все казалось неправдоподобным, и оттого еще страшнее. Вот сверкнуло лезвие в руках одного такого человечка и обрушилось на затылок другого, вот копьецо вонзилось в брюхо лошадки и выпустило ей кишки, и она свалилась, подминая всадника, а заодно ударив копытами не успевшего отскочить своего убийцу… Все больше их высыпало из леса, и столбы дыма становились все жирнее, и рыжее пламя плясало вокруг них… Оливер хотел было закричать, предупредить Селию, но осекся – вероятность, что те его услышат, была ничтожна, но она была, и он начал спускаться вниз, сызнова обдирая шкуру, съезжая по склону, потом, когда склон стал пологим, побежал…
…Селия бежала ему навстречу. Вероятно, она давно уже заметила его продвижение по горе, потому что только успела одеться. Мокрая – все-таки выстирала! – рубаха прилипла к телу, и ремень по-прежнему на шее, но в одной руке у нее был арбалет, в другой – меч, и по всему было видно, что ни хамить, ни изводить его она сейчас не намерена.
– Солдаты, – выдохнул он в ответ на немой вопрос. – Дерутся с разбойниками.
– Далеко?
– Да. Там, за лесом. Успеем уйти.
– Я посмотрю. Ты пока одевайся. Действительно, он как-то упустил из виду, что на нем, кроме штанов, нет ничего. Искупался, нечего сказать… весь извозился опять, пока вверх-вниз ползал… но теперь уже нечего и вспоминать об этом.
Пока он одевался, натягивал сапоги и собирал котомку, Селия успела спуститься с горы. А заодно и перепоясаться, так что ножны с ножом находились теперь на положенном месте.
– Уходим, – коротко сказала она. И только когда они покидали райскую долину, едва не ставшую для них западней, угрюмо добавила: – А я-то думала – отдохнем, переночуем как люди… Так нет же! Чтоб им пусто было!
