Каббалист - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович (бесплатные серии книг TXT) 📗
В прошлом веке, когда книги были изданы, к этим советам относились серьезно. Но сейчас? С детства каждый воспитывался в убеждении, что нет ни бога, ни черта. Непонятно: запретители наверху больше верят в идеологическую действенность этих вот книг, чем в собственное оружие — ленинскую теорию познания? Роман не понимал, почему прячут от людей книги. Даже Ницше или Гитлера. Люди вынесли от Гитлера столько, что вряд ли найдется в Союзе идиот, который, прочитав «Майн кампф», воскликнет «А ведь прав был этот Адольф!» А если и найдется, то сразу будет ясно, чего он стоит. Тоже ведь тест.
В науке — это Роман усвоил твердо — прогресс зависит от доступности информации. Засекреченность той или иной области не позволяет, во-первых, другим научным дисциплинам развиваться гармонично, черпать из колодца, забранного решеткой, и во-вторых, для самой этой секретной области наступают не лучшие времена, поскольку отсутствие обмена профессиональной информацией замедляет и ее развитие. Ну, допустим, секретность ракетостроения или ядерной физики можно объяснить вражеским окружением (но ведь не делятся и со своими!). А как оправдать глухую засекреченность работ Фрейда или Шопенгауэра? Если они были идиотами, то читай себе и хихикай, вооруженный знанием подлинного марксизма. Если же ты, читатель, не в состоянии разобраться, где у Фрейда правда, а где заблуждения, то грош цена всем нашим институтам — даром там хлеб едят, если не способны научить главному: способности отличать истину от заблуждения, плохое от хорошего.
Он сделал выписки, а вечером, в номере гостиницы, пока не подселили какого-нибудь пьяненького соседа, Роман составил свой первый тест, взяв за основу вопросы к ведьмам, опубликованные в книжке.
В проблеме ведовства Роман видел проблему сугубо материалистическую, даже прикладную, и долгом считал очистить ее от чуши и шелухи, которых за века накопилось столько, что сама проблема перестала быть видна в том первозданном виде, в каком ее создала природа. Проблема представлялась ему не психиатрической и даже не психологической, а именно познавательно-логической, какие ему всегда нравились. Его привлекала систематика, поиск общего в разнородных, казалось бы, явлениях и задачах. И здесь было чем заняться. Анализ феноменов, описанных в литературе. Выявление объективных закономерностей. Использование их для обучения.
В тот вечер, казалось, снизошло на него нечто — можно назвать это вдохновением, хотя сам Роман это слово не любил. Впоследствии, когда была уже создана методика открытий, он оценил с ее позиций тот первый вопросник и нашел, что сделано было все без единого сбоя. Случайно? Интуитивно? В конце концов, неважно, какое слово сказано, главное — в тот вечер началось настоящее дело его жизни.
А Галка появилась в их компании позднее. Кропотливая работа с вопросами заставила ее проникнуться к Роману не только уважением, но практически безграничным доверием. Среди вопросов были и такие, на которые и наедине с собой не всегда решишься ответить. Но если решаешься, то идешь и дальше. Как-то она призналась Роману, что, по ее мнению, духовная связь значительно больше сближает людей, чем физическая. Физическая близость может возникнуть под влиянием ситуации. Близость духовная несравненно прочнее и глубже. Если муж изменил жене, это может быть глупостью, порывом, не зависящим от разума, и черт знает чем еще. Если же он с трудностями своими, заботами идет не к жене, а к другой женщине, и она становится ему советником и другом (вовсе не любовницей!), — вот измена, которую простить нельзя, потому что это измена разума, продуманная, а не случайная…
Недели через две после начала работы с Галкой — они встречались теперь каждый вечер — Роман уже не представлял, как сможет обходиться без этих бесед и неспешных прогулок. Ведьмы из Галки не получалось, но Роман все еще полагал, что работа только начинается, вопросы не отработаны, статистика недостаточна для выводов. В общем, все впереди.
Так он думал вплоть до того вечера — это было года через полтора после того, как они с Галкой расстались, — когда вроде бы следовало закончить анализ очередного теста. Неожиданно для себя Роман сказал «все, хватит!» Нужно двигаться иначе. Разумеется, нужно двигаться. А работа по-старому — это топтание на месте. Количество растет, но ничего не меняется. А уже пора.
Что именно нужно делать, он тогда понимал еще смутно. Не было четкого осознания, что впереди работа на долгие годы — теория прогнозирования открытий, куда поиск ведьм входил лишь как частный случай создания алгоритма…
Р.М. забрал у бабки свой портфель и вернулся к Галке. Еще раз внимательно просмотрел все рисунки. Он не старался понять их смысл — главное, как ему казалось, он разобрал, а в деталях теперь не разберется никто.
Неужели, — думал он, — цена должна быть так высока? То, что он читал когда-то о ведьмах, вовсе не наталкивало на мысль о том, что они сжигали сами себя в молодости, если это не делало за них общество. Нет, доживали и до глубокой старости, ведьме Нэнси из Кентукки, он помнил, было больше ста лет. Значит, в случившемся виноват он, Роман Михайлович Петрашевский, ни сном, ни духом ни о чем не подозревавший. В то время у него и в мыслях не было ничего подобного. В то время… Он и сейчас с трудом мог если не убедить себя, то уговорить, что тесты, с которыми два десятка лет назад работала Галка, отразились на ее дочери, которой тогда и в проекте не было. Незнание, неумение — разве это оправдание глупости? А разве, если он будет так вот сидеть и повторять «я виноват», кому-то станет легче? К тому же, и не уверен он вовсе в логике своих рассуждений.
Р.М. ходил по комнате кругами — вокруг стола — и думал, что уехать нужно сегодня же. Больше, чем он узнал и понял, он здесь не узнает и не поймет.
До возвращения Галки оставались еще три часа, и Р.М., достав из портфеля несколько листов бумаги, сел за кухонный стол. Писал быстро, мысли уже выстроились.
«Система тестов должна была выявлять и стимулировать свойства психики, позволявшие некоторым женщинам в редких случаях проявлять неожиданные способности: уходить из реального мира в иллюзорный, ощущать чужое состояние и даже — иногда — мысли, предвидеть будущее. Тесты, конечно, не могли возбуждать эти свойства, если их не существовало. Думать иначе было бы антинаучно, граничило бы с попытками лысенковцев создавать новые сорта пшеницы с помощью „воспитания“. Так, во всяком случае, я думал двадцать лет назад. Есть, однако, существенная разница между пшеницей и человеком. Словом можно загипнотизировать, можно включить подсознательную деятельность, словом можно даже убить. Значит, в принципе, слово (а тесты могли стать таким словом независимо от желания экспериментатора) способно пробудить к действию неожиданные возможности психики, если такие возможности потенциально существуют. Иными словами, если ведовство есть общее, хотя и глубоко запрятанное свойство женской натуры, тест может пробудить его, превратить „нормальную“ женщину в ведьму. Неудача с тестированием могла в свое время быть либо следствием неверной методики, либо отсутствием среди тестируемых потенциальных ведьм, либо проявлением неизвестных пока законов природы. То есть результат можно интерпретировать как угодно. Я интерпретировал его как ущербность методики, как необходимость перехода к решению более общей задачи — к созданию теории научных открытий.
Решение этой задачи заняло пятнадцать лет и отвлекло от частной проблемы, с которой все началось. Частная эта проблема стала и неинтересной, выглядела юношеским увлечением без реального смысла. В этом заключалась ошибка — нужно было вернуться к ведьмам и пересмотреть концепцию на основе методологии открытий. Возможно, это помогло бы избежать трагедии.
Наука требует безусловной повторяемости и воспроизводимости событий в эксперименте, ведьмы были и остались явлением непредсказуемым и невоспроизводимым. Противоречие: явление существует и в то же время не существует, поскольку невоспроизводимо. Более того: явление существует как нечто, данное нам в ощущениях, и не существует, поскольку объясняется в крайнем радикальном случае происками дьявола, а в наименее радикальном — физическими законами, которые противоречат известным (например, закону распространения электромагнитных волн). Нарушается принцип последовательности в развитии науки — один из немногих, на которых покоится все научное здание. Противоречие выглядит настолько глубоким, что разрешить его пытаются на основе общефилософских принципов: частные науки пасуют. Кончается это навешиванием ярлыков: ведовство есть религиозный дурман, либо просто невежество. Следствие: религии без боя отдается то, что может служить мощным оружием в борьбе с той же религией. Отдается под тем лишь предлогом, что явление не доказано и, следовательно, не существует. Доказывать, впрочем, обязана наука — религии достаточно веры. Самое страшное в этом: как могла наука сдать позиции без боя и утверждать, что был закончен блестящей победой? Конкретно-познавательная проблема была возведена в ранг мировоззренческой прежде времени, хотя всем, наоборот, казалось, что время упущено, и нужно было с этими мистическими штучками бороться и раньше, и эффективнее. Там, где философия торопится занять позиции, конкретные науки часто пасуют, заранее эти позиции оставляя…»
