Кровь и туман (СИ) - "nastiel" (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Эта маленькая девочка передо мной – боец. Всего тринадцать, а видела, знает и прошла через то, что легко сломило бы любого. Меня – уж точно. Город бездушников… Как вспомню – в дрожь бросает. А я пробыла там совсем немного.
Остаться на месяцы, а то и годы – не представляю, каково это.
– Ты можешь жить в штабе, – напоминаю я. – Если хочешь.
– Знаю, – говорит Вета, как мне кажется, только из уважения ко мне и моей идее.
– Но там нет никого твоего возраста, – договариваю я.
И вот тут Вета со мной согласна больше, чем была до этого.
– Но я буду приходить к тебе каждый день, ладно? – я осторожно придвигаюсь к ней ближе, а, оказавшись рядом, треплю её по волосам. – У меня ещё остались игрушки, которые я давно хотела передать в детский дом, но всё никак не могла, а теперь точно знаю, что они попадут в надёжные руки.
– Мне нравится этот заяц, – Вета прижимает мягкую игрушку к груди.
– Это была Славина любимая игрушка, – говорит мама, появляясь в комнате. – Она звала его Тимошей. – Подходит к нам. Меня бегло целует в лоб, а на Вету просто смотрит, но так… Вета жива и здорова, но в маминых глазах как-то слишком много сострадания. – Как твои дела?
– Хорошо. – Вета с мамой учтива и вежлива. – Очень вкусный был обед, Тамара Павловна.
– Тётя Тома, Вета. Мы уже об этом говорили.
Забавно. Не знаю, как здесь, но воспоминание о прошлой жизни, где маме не очень нравился мой друг Кирилл, вечно втягивающий меня в неприятности, в голове проигрывается отчётливо. Специально ли она старается игнорировать их с Ветой родство или для неё все дети в детском доме автоматически становятся “её детьми” – теперь я могу только догадываться.
– Извините, тётя Тома.
Мама качает головой. Ещё раз бегло осматривает нас и уходит к другим детям. Так она останавливается у мальчика, сидящего с воспитателем на полу и складывающего кубики, чтобы показать ему, как лучше построить домик, у двух близняшек, рисующих цветными мелками на пробковой доске, чтобы похвалить их за получившуюся картину, у самой старшей среди всех, кого я видела, девушки с густыми волосами, заплетёнными в толстую косу, чтобы поинтересоваться, что она с таким интересом читает.
Мама не любит свою работу в казённом доме с серыми стенами и облупившейся на оконных рамах краской – об этом она говорила мне не единожды. Но мама любит детей, которые никому не нужны, и только ради них она сюда возвращается.
Я снова обращаюсь к Вете. Задаю ей вопросы о том, как она провела день, а сама думаю, что, оказывается, всем нам, независимо от расы, нужно только одно – те, кому нужны мы.
Так Кирилл никогда не терял надежды, потому что отвечал за жизнь пиратов и сестры, которые, случись с ним что, могли не выжить. Так Лена улыбается, даже когда ей назначают первые серьёзные таблетки, потому что рядом с серьёзным, но потерянным видом стоит Ваня. Так мама откладывает заявление об увольнении в ящик стола, потому что дети, за которых она несёт ответственность, давно стали для неё больше, чем обычные рабочие будни. Так Влас оставил мне письмо, – и теперь я это точно знаю, – чтобы иметь возможность вернуться, если его будут ждать.
Так поступаю и я. Но в отличие от других, не только в чём-то одном, но в каждом своём действии, предыдущем и последующем. Я давно позабыла, что моя жизнь принадлежит мне, потому что её ценность перестала иметь для меня значение. А всё, что заставляет двигаться – это мысли о том, что будет с теми, кто мне дорог, если вдруг мне надоест играть в игры, в которых я всегда проигрываю.
Это неправильно. В моих руках молоток и гвозди, и я забиваю их в крышку гроба, в котором сама же и лежу. Весь мой мир в огне, и я – та, кто поливает всё вокруг бензином в попытке потушить пожар.
Я почему-то решила, что давно сбилась с пути, и поэтому окончательно отпустила штурвал, позволив судьбе самой управлять моей жизнью как брошенной в объятья стихии лодкой – и это вместо того, чтобы хотя бы просто выровнять её, остановить качку.
Маленький шаг – это всё-таки шаг. Пусть даже в неправильном направлении. Ведь это значило бы, что я пытаюсь, а не сдаюсь без борьбы.
Именно так поступила эта маленькая храбрая девочка передо мной, и её брат, и Ваня, и всё, кто, как я знаю, проходили через что-то, что могло бы заставить их думать о смерти так часто, что та начинала казаться не фантазией, а воспоминанием.
Я ведь защитница. И если я действительно хочу спасать других, я не имею права обесценивать собственную жизнь.
Это неправильно, и мне нужно… н ет, я обязана снова стать капитаном на этой лодке, даже если в итоге всё, что она сделает – это бесславно пойдёт ко дну.
***
Возвращаясь домой спустя около часа, проведённого за разговорами с Ветой обо всём сразу и ни о чём одновременно, я с удивлением нахожу у своего подъезда курящего Бена. Кончик его носа такой алый, что я примерно могу прикинуть – на морозе он простоял явно больше, чем нужно.
– Ты чего тут ошиваешься? – спрашиваю, вытаскивая наушники из ушей и пряча их в карман к телефону, на котором слушала музыку.
– Тебя жду, – спокойно отвечает он, туша сигарету о стену, чуть выше старого объявления о введении комендантского часа.
– Давно?
– Ну, часа полтора.
– А чего не позвонил?
– Я знал, где ты была, и подумал, может, захочешь побыть одна. В конце концов, ты бы так и так вернулась домой, рано или поздно.
– Это глупо.
– Думаешь, когда у меня последние из десяти пальцев на ногах отмёрзли, я этого сам не понял?
Смеюсь. Набираю код на двери, захожу в подъезд. Бен плетётся за мной. Слышу, с каким удовлетворением он выдыхает, оказываясь в тёплом подъезде.
– Что ты хочешь-то? – спрашиваю, когда мы поднимаемся на мой этаж и встаём у двери. Я перебираю связку ключей, выуживаю нужный. – Или просто заняться нечем, вот и слоняешься по городу, за людьми разными как маньяк последний следишь?
– Шутить изволишь? Значит, всё хорошо.
– Нормально, – честно отвечаю я.
– А нога как?
– Чего привязался, Боже? – восклицаю уже в квартире.
Никого нет. У Артура и Полины сегодня свидание, мама с папой на работах. Я должна была провести этот остаток вечера в одиночестве, но нет же: нарисовался, хрен сотрёшь и непонятно зачем.
– Ну не знаю, может, потому, что я твой друг, а ты сегодня прощалась с крёстным своим, – произносит Бен равнодушно. Стоит в коридоре на коврике у порога, пока я разуваюсь и раздеваюсь. – Или потому, что всё время происходит какие-то дерьмо, и лучше бы нам всем хоть иногда присматривать друг за другом. Но, похоже, это только моё мнение, потому что Нина меня по телефону послала, когда я позвонил ей, видите ли, не вовремя, до Марка вообще не дозвониться и не дописаться, и, что-то мне подсказывает, что это как-то связано с его последним странным и счастливым постом в Твиттере… Ваня возится с Леной, Даня возится с этой уродливой птицей, а на старого Андрея, похоже, все класть хотели!
Я так и замираю со снятыми, но на полку не убранными сапогами в руках.
– Бен, я…
– Забей, – отмахивается тот. – Рад, что у тебя всё окей. Я пошёл.
Разворачивается. Ворчит себе под нос, возится с замком, который я закрыла.
Андрей… Бен. Когда, в какой момент я начала воспринимать его, как должное? Как что-то, что всегда мелькает где-то рядом и иногда даже притирается взгляду?
– Да прекрати ты шуршать там как мышь, – говорю я на очередные попытки Бена вскрыть замок. – Раздевайся, чай пить будем.
– Ещё чего, – бурчит Бен в ответ. – Мне тут не рады…
– Бен, – со вздохом протягиваю я. Ставлю сапоги на место, подхожу к этому упёртому барану и обнимаю его со спины. Холодный, чёрт. Если завтра ещё и заболеет, потом вообще объявит меня врагом народа, наверное. – Ну прости, ладно? Ты хороший друг, а я – не очень. Буду исправляться.
– Я не просто хороший друг, я лучший из лучших, – поправляет Бен уже не так ворчливо. – Сокровище среди мусора.
– Конечно!
