Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары (СИ) - Шепелев Алексей А. (читать книги .TXT) 📗
— Значит, говоришь, пять осьмий? Это что же, мне столько людей надо в дружину набирать только для охраны ворот? — Йеми огорченно нахмурился.
Трижды будь благословен Кель, пославший навстречу этого благородного идиота. Такого от лишнего золота не избавить — просто грех.
— Столько людей для охраны ворот, твоя милость, тебе вовсе не нужно. Потому как нас здесь столько из-за того, что через ворота всё время кто ездит. Досматривать надобно, — осьминий кивнул в сторону своих подчиненных, старательно исполнявших свой долг. — А в замок-то редко кто приедет, ворота можно закрыть, да и посадить над ними одного дозорного в башню. Еще пару человек — в караулку, ворот вертеть, решетку поднимать, если что. Твоей милости надо сначала осьмии две верных людей набрать, не более. А уж потом, ежели надобность такая будет, завсегда сможешь ещё кого в дружину позвать.
Жупан повеселел.
— Две осьмии — это совсем другой разговор. Сможешь мне набрать хороших воинов, а не шелупонь подзаборную.
— Так это, твоя милость… Ежели деньги будут — то мы завсегда.
Молодой человек вынул откуда-то из пол кафтана небольшой мешочек и подкинул его на ладони. Звяканье содержимого заставило Листиша аж жмуриться от удовольствия, словно кота, добравшегося до горшка со сметаной.
— Так и говори, мол, его милость Томен, жупан Кеанганский, что в Верховице, собирает верных людей в дружину для охраны замка…
Что? Кель Двуличный, да что ж это делается-то? Верховица — самое гиблое место в Альдабре. Здесь в предгорьях отцы-инквизиторы, храни их боги, вампиров вроде и повывели, а и то, бывает, попадаются. А уж в горах… Что бы кто ни говорил бы, но в городе, да и в деревнях, каждый несмышлёный ребенок знает: в горных лесах — смерть. Сколько замков по камушкам раскатали, а только те, что остались — ничуть не чище. Тамошние жупаны давно душу Аэлису продали, и все они, кого не возьми, вампиры-кровососы. Не любят их в предгорьях, ибо ждут от них одних лишь бед.
Есть, есть, конечно, такие отчаянные, кому всё равно кому и где служить, но осьминий Листиш не из них. Не нужно золото, коли за него вурдалак горло перегрызёт, да всю кровушку высосет. Риск риску рознь!
— …и щедро платит своим воинам.
— Извини, твоя милость, где ты говоришь замок твой?
— Недалеко. В Верховице.
— Извиняй, твоя милость, но в Верховицу я служить не поеду ни за какие деньги. Дурное это место.
— Да от чего ж дурное? — изумился простофиля.
— Разве твоя милость ничего не знает?
— Что я знать должен? Я этих мест в жизни своей не видел. Я ж всю жизнь в Тампеке прожил, пока дядя не помер, да наследства мне не оставил.
Вот теперь и башмаки бархатные понятны. Эх, бедный ты молодой дурачок. Золота много, а ума — мало. Жаль, если сгинешь ты в горном замке по собственной глупости. Жаль, а только и упредить нельзя: не должен городской стражник, да ещё и при исполнении, говорить то, что баном да префектом приказано считать слухами.
— Э, твоя милость, не взыщи, я тебе ничего говорить не стану. Не побрезгуй, загляни в харчевню какую, там и узнаешь, отчего Верховицу считают недобрым местом.
— Но людей мне не подберешь?
— Нет, не подберу, уж не гневайся.
— Ну, а другие осьминии? — жупан выглядел совсем расстроенным. — Кто тут тебя сменяет?
— Сменит меня вечером сегодня Туам Долговязый, но и он тебе людей искать не станет. Могу ауреус поставить против лорика.
— А перед тобой чья смена?
— А передо мной — Кикола Чёрного. Он тем паче не согласиться — служил он жупану одному в Верховице, еле жив остался.
— Да что там такое, в Верховице этой? — того и гляди, о стену башкой колотиться станет, эк разобрало жупана чужеземного. Зря это он. Стены городские крепкие, их и из катапульты не пробьёшь, не то, что дурной головой.
— Я тебе, твоя милость, совет дал. А больше, уж не взыщи, ничем тебе не помогу. Сам уж разбирайся.
Молодой человек вздохнул и медленно и понуро побрёл прочь. "В харчевню пошел, ежели умный", — подумал Листиш. В какую именно харчевню направлялся собеседник, ему не могло и прийти в голову.
Под тёплым кафтаном кагманец буквально взмок. А едва успел совершить омовение в бане, как пришла пора идти на прием. К благородной домне Ветилне они отправились вдвоем с Олусом, остальные остались в харчевне.
Погода испортилась. Небо стремительно затянуло иссиня-чёрными тучами, хлынул проливной дождь. Сверкала молния, грохотала гроза.
— "Люблю грозу в начале мая…", — задумчиво процитировал Мирон, стоя у окна. Крупные капли барабанили о стекло. Пусть плохонькое, неровное, мутноватое, но всё же — стекло.
— Судя по жаре, больше похоже на июнь, — откликнулся Балис.
— Нет, сейчас у них ещё май, — Нижниченко отошел от окна и присел к столу. — Я высчитывал. Середина мая.
— Ну, если высчитывал… Просто, жарковато для мая. Даже для Севастополя, мне кажется, жарковато.
— Климат может и отличаться от земного, не сильно, конечно. К тому же, если ты заметил, сейчас как раз отцветают деревья и кусты. Это — признак поздней весны, но не лета.
— Это точно, — согласился Гаяускас, вспомнив, как они с Сашкой прятались в цветущих зарослях кизила, пропуская мимо себя остатки отряда легионеров. И, перейдя на местное наречье, поинтересовался: — Наромарт, а тебе гроза не помешает?
Склонившийся над книгой чёрный эльф поднял голову.
— Нет, мне она абсолютно безразлична. И потом, она, скорее всего, быстро кончится. Грозы, обычно, длятся недолго.
— Грозы — не долго, а дождь…
— Ну, уж дождь-то мне точно никак не помешает.
Повисла пауза.
— А что как ты вообще собираешься узнать у Кеббана то, что нам нужно? — поинтересовался Сашка. Мальчишка убивал время, занимаясь резьбой по дереву. Практичный Мирон, подметив увлечения казачонка, заказал ему комплект шахматных фигур и сейчас парень трудился над белым слоном.
— Мысли я читать не умею. Поэтому, просто спрошу.
— А если он не захочет отвечать?
— То мне придётся его убедить.
— Как? — не отставал Сашка. — Ему ведь ничего не нужно. Он приговорён к смерти и его уже ничего не спасёт.
— А что, есть идеи? — поинтересовался Мирон. Разговор приобретал неприятный оборот: при Женьке и Анне-Селене, которые, хоть и вампиры, но всё же — дети, говорить о методах убеждения работорговца не следовало. Наромарт, конечно, иногда поражал своей наивностью, но, доведенный до крайности, не мямлил, а брался за меч. Сейчас же, похоже, положение было крайне тяжелым. Ждать ещё двое суток, пока на стражу у ворот заступит отряд Кикола Черного, означало потерю драгоценного времени, а другого способа узнать, где сейчас Серёжка просто не существовало. Наверняка, у эльфа найдется для Кеббана не только доброе слово и ласковый взгляд, но детям-то об этом знать зачем?
— Нет идей, — откликнулся Сашка. — Просто обидно будет, если Наромарт вернётся ни с чем. Ему ж не на конюшню сходить, ему же, наверное, придётся повозиться.
— Спасибо, что ты обо мне позаботился, — в голосе Наромарта не было слышно иронии. — Конечно, вернуться ни с чем будет крайне обидно. Но, будем надеяться, этого не произойдёт. Думаю, мне удастся убедить Кеббана рассказать то, что он знает.
— Не понимаю, почему? — упрямо спросил подросток. — Это же ему ничего не даст. Ты веришь в то, что торговец людьми поможет нам по доброте душевной?
— Разумеется, я верю в то, что он может раскаяться. А если даже нет… Попробую убедить его в том, что покаяние ему кое-что даст.
— От печки оно его не спасёт, — настаивал Сашка.
— Нет, конечно. Но ведь со смертью ничего не кончается. Не думаю, чтобы дальнейшая участь Кеббана внушала ему радостные чувства.
— И покаяние его спасёт? — недоверчиво спросил Балис.
— Не знаю… Не мне его судить…
— Неплохо получается. Жил, грешил, людьми торговал. А потом покаялся разок — и в рай.
— Куда? — не понял эльф.
— В рай. Или как там это у вас называется?
— Не знаю, о чём ты говоришь, но в любом случае покаяться разок — невозможно. Покаяние — это полное отречение от греха. Тот, кто согрешил, можно сказать, умирает, рождается другой человек. Иначе — это не покаяние, а сотрясение воздуха.
