Аленький цветочек - Разумовский Феликс (е книги .TXT) 📗

Скудин сидел у себя в кабинете и читал совершенно секретную справку о положении дел вокруг башни сгоревшего «Гипертеха». И чем дальше вникал, тем больше мрачнел. Ох, мать наша и ваша Россия!.. Средь бела дня чуть не в центре «культурной столицы» бесследно исчезают люди, творится всевозможная чертовщина, причём творится сугубо по нарастающей, – а господам-товарищам до сих пор на всё наплевать. Давно надо было бы район оцепить, объявить зоной бедствия, энергичные меры начать принимать… а у нас всё как всегда: нет средств, нет техники, а главное – желания никакого. Всем начхать. Авось как-нибудь самоликвидируется. Люди пропали? Так народу у нас, слава Богу, пока хватает, а в случае чего бабы ещё нарожают…

А зона аномальная знай себе растёт, набирает силу. И пропадает в ней не только пьяная гопота да не в меру любознательные милиционеры. Сантехник Евтюхов не обманул – действительно третьего дня в районе института исчезло несколько активистов из уфологической ассоциации «Сталкер». Кудеяр по долгу службы знал эту организацию. Не юнцы, начитавшиеся Стругацких, – ребята там были тёртые, по всей стране ездили, в подземелья под Тярлево спускались, несмотря на запрет… А тут – как в воздухе растворились. Вместе с уймищей аппаратуры. Не помог им ни датчик эманации в инфракрасной области спектра (и где только спёрли секретную разработку?..), ни люминофорный индикатор СВЧ-поля, ни прибор для определения атмосферных зарядов с дальностью действия до двадцати пяти километров… Пропали с концами. Два кандидата наук, один без пяти минут доктор. Научная общественность бьёт тревогу, да только кто же их когда у нас слушал?.. Это потом власти спохватятся, начнут заполошно искать… нет, не пропавших людей, на них-то плевать. Искать будут козлов отпущения. Москва – она бьет с носка…

«Т-тысяча и одна ночь… – Скудин дочитал справку до конца, откинулся на спинку кресла. – Ну, мать… Бред пьяной Шехерезады…» Прагматичный ум профессионала отказывался принимать расплывчатые формулировки типа «внезапно исчезли из поля зрения» или «пропали со всей аппаратурой без видимых следов». Авторам не секретные справки писать бы, а книжонки в стиле фэнтези. Про волшебные палочки… Кудеяр же давно понял: чудес на свете не бывает. Всё в этом мире имеет строгое логическое объяснение. Значит, и тут должно найтись… Если поискать хорошенько…

– Ефросинья Дроновна, Гринберга ко мне. Срочно. Выслушал бравое: «Есть, товарищ подполковник!» и только сунул справку за трехдюймовую сейфовую броню, как в дверь постучали:

– Разрешите? – Вошёл Гринберг, невыспавшийся и злой на весь свет. Спросил с ужасным акцентом:

– Визивали?

– Визивали, дорогой, визивали. – Скудин с лязганьем закрыл сейф. – Сегодня вечером мероприятие, – сказал он негромко и буднично. – Купишь ящик портвейна. Тридцать третьего. И на закусь чего-нибудь. На твой выбор.

– Местный розлив… – Откупорив бутылку, сантехник Евтюхов посмотрел портвейн на свет и без лишних разговоров ополовинил ёмкость. – Ничего пошёл. Сейчас растечётся.

Это не был обычный процесс пития. Отнюдь, отнюдь. Лицо Евтюхова светилось тревожным ожиданием, словно у физика-ядерщика, запускающего «Токамак» [167] : пойдёт процесс или не пойдёт… Дело происходило в заведении туалетчика Петухова. На столе горела керосиновая лампа-молния, рдяно отсвечивали бутылки тридцать третьего, на газетке лежала незамысловатая жратва – зельц, сельдь, брынза, сухарики «Любительские». Дальше у капитана Грина явно не хватило фантазии, на том спасибо, что не надумал отделаться плавлеными сырками. Сам Евгений Додикович в компании Скудина, Капустина и смотрителя сортира расположились возле стола. Они ни к чему не притрагивались, только не отрываясь смотрели, как священнодействовал над портвейном сантехник.

– Всем тихо! – Выглушив бутылку на три четверти, Евтюхов прислушался к себе, крякнул и удовлетворённо кивнул. – Есть контакт. Чую правду. – Посмотрел с презрением на зельц и сухарики, вытащил из закромов шпигованную буженину, смазал горчицей, откусил. – Можно выступать. – Прожевал, проглотил, вытер рот рукавом, глянул на Скудина. – С тебя триста доллариев. Деньги вперёд!

Сказано это было тоном, не терпящим возражений.

– Чегой-то я не понял… – Гринберг нехотя достал три сотенные бумажки, со вздохом протянул сантехнику. – А ящик почему?

Вечерние игрища с местными алконавтами, да ещё трёхсотбаксовые, ему были поперёк горла. Дать бы этим ханурикам под зад. А потом спокойно, без суеты залезть на родное пепелище и без эксцессов взять всё что требуется. Уж небось справились бы. Не маленькие. А триста баксов лучше пропить… В хорошей компании.

– Любопытен ты не в меру. – Евтюхов нахмурился, неуловимо быстро убрал валюту, голос его стал суров, даже грозен. – Ты тут хто? А нихто! И звать тебя никак! Экскурсант ты. А нам здеся жить!

Стоял прохладный и ясный осенний вечер, смеркалось. По дороге Скудин отстал, привычно проверил связь:

– Первый, второй, как слышите? Приём… Ни Гринберг, ни Капустин не отозвались. Супернадёжные профессиональные рации молчали вглухую.

– Хорош! – В паре метров от стены, огораживающей пожарище, Евтюхов остановился, вытащил беломорину и толкнул короткий спич, блеснув сантехнической доходчивостью:

– Всем слухать сюда. Прикинуть хрен к носу и не мотаться как говно в проруби, держаться кильватерной струи. Шаг вправо, шаг влево – труба. Фановая… —

Он закурил и медленно, как бы к чему-то прислушиваясь, побрёл вдоль бетонного забора, дотрагиваясь время от времени до массивных трёхметровых блоков. Остановившись наконец, поманил к себе Гринберга. – Ну-ка, давай, разговорчивый ты наш. Поработай теперь руками. – И похлопал каменную глыбу по шершавому боку:

– Вот ента. Навались, черноголовый, покажи себя. Не всё языком мести.

В его голосе звучал сдержанный антисемитизм. Ходють тут еврейчики всякие. Любопытствуют и языками болтают. Молчали бы в тряпочку со своими зельцами и сухариками «Любительскими». Чтоб дети их так в старости кормили!