Сборник "Чистая фэнтези" - Олди Генри Лайон (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Осталась ли в пальцах прежняя ловкость?
Первый срезанный кошелек показал: осталась и удвоилась. Ай да сребробородый, ай да благодетель! От избытка чувств вору хотелось найти колдуна и украсть для него звезду с неба. Мало того: пользуясь новой хваткой, Михаль полюбил бороться на пальцах в таверне «XXXIII богатыря» и частенько побеждал — хоть в командной «пальцовке», хоть в индивидуальном «мизинчике», полной мерой огребая восторги зрителей и честный выигрыш. Здесь и получил почетную кличку — Гвоздила. Веди он более экономный образ жизни — за три-четыре года скопил бы на безбедную старость, уйдя «в завязь». Однако жил днем сегодняшним: крал, пил, гулял.
— Ты б Дядю Фарта не подначивал, — заметил как-то старый знакомец, Перченый Лис. — Не ровен час, сглазишь… за тебя награду уж назначили…
Гвоздила в ответ расхохотался и спросил у Лиса: куда подевался Франтишек Дубарь?
— Не знаю, — хмуро ответил Перченый. — С того дня не виделись. Может, умотал лучшей доли искать…
Не договорил, плюнул и ушел.
Вскоре случилась большая облава, или, как назвали ее кузари — Тупой Сноповяз. Тиран Бадандена соизволил обратить высочайшее внимание на бурный поток жалоб населения. Облаву мушерифы тирании организовали грамотно: частым гребнем против шерсти.
Мало кому удалось уйти.
Сила вора не спасла — навалились гурьбой, скрутили, дали по зубам, чтоб не рыпался. «Какие люди! — радостно осклабился мушериф-баши, когда Гвоздила предстал пред его светлы очи. — Салам-алейкум, рахат-лукум! Эй, ифриты законности, где тут у нас самый теплый зиндан?»
Кто получил награду, причитающуюся за его поимку, Михаль не узнал. Скорей всего, радостный мушериф-баши. Зато выяснил, что правосудие в Бадандене вершится без лишних проволочек. Ему прилюдно отрубили правую руку на эшафоте, воздвигнутом в центре площади Чистосердечного Раскаяния. Хорошо, что руку — многим пришлось расстаться с головой.
Тюремный кат, по совместительству — целитель, прижег культяпку факелом и погнал жертву пинками: на свободу с чистой совестью. Вдова дверь постояльцу не открыла: побоялась. В мансарде оставался тайник с заначкой «на черный день» — черный день наступил, но как добраться до денег? С одной рукой по стенам не очень-то полазаешь. А начнешь ломиться — мушерифы прибегут, вторую руку отрубят.
Ушел в порт: крысовать по углам.
Через неделю культю охватил знакомый зуд. «Лишь бы не загноилась, — в отчаянии думал Михаль. — Тогда все, хана!» Он замотал культю тряпицей; он проклинал сребробородого колдуна с его затеями, богохульствовал и прятался от людей. Однажды не выдержал — размотал повязку и закричал при виде открывшегося зрелища.
Культя лопнула перезрелой хурмой. Из нее, как из бутона, выглядывал дивный цветок.
Пятипалая ручка младенца.
CAPUT XII
Гвоздила шумно отхлебнул из кружки. — Вот тогда главные беды и начались. А я, дурень, от счастья чуть из штанов не выскочил. Глядите-ка! — рука отросла… Перченый едва руку мою увидел, сразу сказал: «Не показывай никому. Не простят. Вали из города, тут тебе житья не будет». Прав оказался: недели не прошло, а уже коситься начали. Узнавать перестали. В лицо вроде узнают, а имя путают. Долги чужие требуют, из-за каких-то баб драться лезут… Потом накатило на меня: сон мертвячий. Завернули, холодного, в пелены, хоронить повезли; добро, что на погосте очнулся. Кузари с колами бросились: поднятый, мол! Чуть до смерти не убили… Я в бега. Думал, здесь оживу… Не ожил. Сам скоро забуду, как меня зовут. Или зарежут фуцыри из-за чужого греха. Вот скажи, Родни: как жить дальше? Я б на Брыхте женился, так даже она мое имя не всегда вспомнить может! А любит, я знаю, любит… Разве ж это жизнь?!
Барон растерянно молчал.
Он не знал, что ответить на бесхитростный вопрос вора.
— Надоела сказка, — уныло подвел итог малец с сундука. — Другую давай!
— Нет у меня другой, — ответил вор с трехрукой тенью. — Только эта осталась.
Темень на улице стояла… Нет, глаз выкалывать, конечно, не стоит. Жалко. Темень пройдет, а глаз новый не вырастет. Хотя после общения с Гвоздилой в душу закрадывались сомнения на этот счет. Небо залепило тучами, как окошко — мокрым снегом, месяц и звезды увязли в клочковатой трясине, взывая о спасении, а уличных фонарей в Мерной Роще отродясь не водилось.
Где-нигде окно светится — спасибо, Вечный Странник!
Барон вошел в роль и, спотыкаясь на очередной колдобине, ругался, как заправский матрос. Вместо «кафки» поминались якорь, корма, боцман и клюв альбатроса в самых оригинальных сочетаниях. Анри втихомолку посмеивалась: крепкое словцо шло железному барону. Когда они с трудом пересекли шаткий мостик через грязную, илистую Рвань и дом Брыхты скрылся из виду, фон Шмуц остановился. Покачался на каблуках — изображая пьяного, собираясь с мыслями, или просто так.
— Вы его проверили?
— Разумеется. Сложные полиморфные изменения в тонкой структуре личности. Если без лишней терминологии… Как будто яблоне привили черенок от вишни. И яблоня, и вишня — плодовые деревья, но это даже не разные сорта…
— Понимаю, — серьезно кивнул барон, продолжив путь.
— Счастливец! А вот я — нет. Изменения очень глубокие: умбра, аура, семантия… Здесь нужен крупный теоретик: Матиас Кручек, Ян Стенваль… Железная Фея, в конце концов!
— Но вы хотя бы можете предположить, чьих это рук дело? Кто способен на подобные… э-э-э… разработки? Этот, с серебряной бородой… борода, конечно, примета слабая…
— Оставим бороду в покое. Кто-то из серьезных умбрологов мог бы подсказать… Жаль, у нас нет времени. Я слишком много его потратила впустую.
— В смысле? — приподнял брови Конрад. В облике матроса это смотрелось комично, но Анри осталась серьезна.
— Я занималась нужными и правильными делами: Большой Гаруспициум, Лабилекторий, «Роза шагов»… Но ситуация меняется слишком быстро. Результаты этих действий я просто не успею узнать, а тем более воспользоваться ими.
— Понимаю, — повторил барон. — Ах, как я вас понимаю! Дедукция пасует перед интуицией, просит прощения у цейтнота и окончательно сдается на милость случаю! Извините, сударыня, это как кидать в вас каштанами…
— Хуже. Это как кидать каштанами в капитана Штернблада.
— Позвольте не согласиться. Есть вещи куда более проблематичные.
— Например?
— Допустим, не вы кидаете каштаны в Руди, а он в вас. Анри споткнулась, охнула и согласилась.
— Вы сейчас в гостиницу, барон?
— Да. Мне завтра в поход, если помните… Как представлю съезд родичей в качестве партизанского отряда, ушедшего в рейд по тылам, — парик дыбом встает! Но сперва я провожу вас домой.
— Спасибо, не надо, — вигилла улыбнулась, забыв, что в обезьяньем обличье улыбки малопривлекательны. — Я устала и жалуюсь на жизнь, я с удовольствием гуляла бы с вами до утра, кокетничая и болтая о пустяках, но… Надо, чтобы вы как можно скорее оказались в гостинице. Надеюсь, ваши будущие соратники еще не спят. Так вот, не скрываясь, во всеуслышание расскажите им то, что узнали от меня в цирюльне.
— Все? — ужаснулся Конрад.
— Нет, конечно. Я имею в виду могилы, где вместо квесторов обнаружились дрейгуры. И обязательно сообщите, что дрейгур сгорел при попытке его допросить.
— Намеренная утечка сведений? Генриэтта, я все сделаю, как вы просите. И даже не стану спрашивать: зачем. Считайте, что я бросил каштан, куда приказано.
Впереди показались первые фонари бульвара Олигархов.
— Что ж, мне — налево, вам — направо. Удачи!
Она замялась. Наверное, надо сказать что-то еще. Барона ждет поход; тебе, подруга, тоже предстоят не ароматические ванны с квинтетом свирельщиков. Чужие люди из ведомств-конкурентов: железный щеголь-квиз и въедливая стерва-вига. Знакомы два дня…
