Сборник "Чистая фэнтези" - Олди Генри Лайон (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Стало у Лесоруба три руки: две железные и одна родная.
Тяжело вздохнув, Анри начала протискиваться в 3-й эас. Под контролем Фриды она добиралась и до 5-го, но сейчас даже тройка давалась с трудом. Эфир загустел до консистенции тыквенного суфле, посыпанного тертым сыром флогистона. Приходилось давить и раздвигать, взбивать и перемешивать, пока впереди снова не забрезжила радуга ауры. Вигилла перевела дух, отодвинула две финальные завесы…
Дымчатые волокна астрал-связей были на месте. Однако, вопреки аксиоме Ферри, они закручивались не посолонь, а в обратную сторону! Спираль вела туда, где смутно угадывался зыбкий ореол семантического тела, мерцая пучками ложных ассоциатов.
Имя, третий Спутник.
«Увы», — трезво оценила вигилла свои возможности.
И вынырнула на поверхность.
— Говорят, в эти подался… в сусунки. Которые черных кобелей добела отмыть хотят. Тогда и завязал.
— На всех кобелей мыла не хватит, — задумчиво пробормотал барон. — Нет таких мыловарен, чтоб хватило…
— Точно! — обрадовался вор, вылавливая в подливе остатки кроля. — Прочухан всегда на темку гнусил! Видел я его на днях: каким был, таким остался…
— Где? Когда?!
Вопросы сорвались с губ барона быстрей каскадных пироглобул, вылетающих из рук Просперо Кольрауна. Квиз сразу постарался загладить оплошность:
— А сусунку с фартовыми кузарями якшаться не грешно?
— Не-а, не грешно. Ушел Прочухан от сусунков. С кормилой ихним поскулил, и ушел. А видел я его… — Гвоздила наморщил лоб, припоминая, — с неделю назад! Здесь, в Реттии. Он меня сам нашел. Санчо кого хочешь найдет…
— Зачем? Он же в завязи?
— В завязи. А зачем… Я и сам толком не понял. Про руку мою расспрашивал. Пивком угостил. И ушел. Во всем белом.
— На кой ему твоя рука? — Конрад пьяно хохотнул, подбираясь к бутыли. — Украсть собрался?
Гвоздила сдвинул брови, испытующе глядя на ушлого матросика.
— Ты меня за гофрена не возьмешь, если расскажу?
— Не возьму, — пообещал честный барон. — Я тебя уважаю. Ты сказал, как гвоздь забил!
— Опять сказка про руку? — подал голос мальчишка с сундука.
— Заткнись! — окрысился на него Гвоздила. — Излупцую! Смотри, Родни…
Он медленно поднял правую руку, стараясь, чтобы тень отчетливей легла на стену.
— Видишь?
— Вижу.
— А теперь? Гвоздила поднял левую.
— Вроде двоится… Это от шмурдеца. Едкий, з-зараза!..
— Едкий, говоришь? Тогда пей и слушай. Началась эта бодяга пять лет назад…
Малец на сундуке безнадежно захныкал.
SPATIUM XI. СТРАДАНИЯ МОЛОДОГО ВОРА, или РАССКАЗ МИХАЛЯ ЛОВЧИКА, ПРОЗВАННОГО ГВОЗДИЛОЙ
Странные гости подсели к ним в таверне «Осел и Роза», в портовой части Бадандена. Михаль Ловчик, Санчес Прочухан и еще двое кузарей — Франтишек Дубарь и Перченый Лис — зашли туда промочить горло перед трудами неправедными. Странники же заявились в таверну, когда воровской квартет не успел пропустить и по первой кружке. Сразу направились к их столу, хотя свободных мест вокруг хватало. Расселись по-хозяйски, махнули тавернеру Ляху Варенику:
— Эй! Бутыль «Чикимальпы»!
Черный малабарский бальзам «Чикимальпа» — пойло редкое, дорогое. По башке бьет веселей кувалды. Похоже ввинчивает, если накуриться трухи от горных сыроежек, растущих в окрестностях Рагнарского ущелья. И похмелья от «Чикимальпы» не бывает. Либо встанешь наутро бодрый и полный сил, либо вообще не встанешь.
Останешься лежать забальзамированный.
От закуски судари странники отказались. Было их трое: один постарше, с аккуратной бородкой цвета черненого серебра, и двое помоложе — румяные, плечистые крепыши. Видать, отец с сыновьями. Сословие? род занятий? — по одежде не разобрать. Наряд добротный, без лишней роскоши; шпаг нет, при поясе — изящные кинжальчики в ножнах. Не местные, это точно. Местные тесаки предпочитают.
Дубарь рогом попереть хотел, набычился и передумал.
Послал к Нижней Маме, для форсу.
— За хороших людей, — поднял кубок сребробородый. — За мастеров хитрого дела.
Выпил и глядит со значением.
Кто за тебя здравицу поднял, того и бык не бодает. Дубарь кивнул, Перченый Лис себе налил; балагур Санчес за словом в кошель не полез, ответ задвинул. Слово за слово, подсели странники ближе. А как бутыль приговорили, так старшой и говорит: знаем, кто вы такие, но нас это нисколько не смущает. Даже наоборот. Хотите, чтоб руки ваши в два раза ловчее да проворнее сделались? Чтоб силы прибавилось?
Прочухан хмурый стал, насупился.
— Волшба? — спрашивает.
— Она, родимая, — хохочет сребробородый.
— А взамен что стребуете?
— А ничего. Еще и сами приплатим.
— Лезла мышь за сыром, — гнет свое Санчес, — да накрылась хвостом. Какой у вас с того интерес?
— Способ новый хотим в деле опробовать, — объясняет старшой. — За то и деньги платим. Если увидим, что все путем срослось — со следующих плату брать будем, и немалую. Как интерес, подходит?
— Мимо проходит, — встал из-за стола Санчес. — А вдруг у тебя волшба винтом завьется и вырастут у меня вместо рук жабьи лапы? Или драконий хвост из задницы высунется? Ищи дураков! Гоните вы их, кузари, в тычки. От стола подальше.
И ушел. Даже пиво не допил.
Остались трое на трое. Долго сребробородый кузарей убалтывал, еще пару бутылей выставил, с закуской… Перченый Лис вышел до ветру и не вернулся — решил, хитрован, в нору уйти, от искуса подальше. Перченый, он за милю чует, когда линять пора. Тут бы и Михалю с Франтишеком задуматься, да бальзам с пивком в голову ударили, дуплетом. Больно заманчиво все выглядело. Еще и деньжат обещали…
Что было потом, Михаль не помнил. Очнулся утром, в мансарде, которую снимал у одной пригожей вдовы. Долго не мог взять в толк: спит он, бредит или подхватил гнилую болезнь? Его бросало то в жар, то в холод; обстановка мансарды плыла перед глазами, подергиваясь дымкой, и вдруг проступала с неправдоподобной четкостью, позволяя разглядеть мельчайшую соринку в дальнем углу. Тело казалось чужим, купленным в лавке старьевщика. Михаль представлялся себе огородным пугалом, набитым соломой. Солома распирала изнутри, толкалась острыми жесткими стеблями, пытаясь выбраться наружу колким острием — от жуткого зуда он едва не сошел с ума.
В углу торчал горбатый призрак, вонял кладбищем и грозил когтистым пальцем: «Не чешись, козлом станешь!» Михаль кричал призраку, что будет чесаться, чем бы это ни обернулось, и чесался, только зря — зуд усиливался.
Спасибо вдовушке: сообразила, что постояльцу худо, вызвала казенного лекаря-дармоеда и три дня отпаивала жильца бульоном из свиных ножек с молоком. Лекарь явился пьяным в дупло, грозился пустить кровь, бормотал невнятицу про какого-то Делирия Тременса, наверное, своего дружка по врачебному ремеслу. На фартовой «кафке» делириями звали тех, у кого темку вкрай скнюкало, так что Михаль обиделся и дал грубияну по шее. Да не рассчитал силы — лекаришку кубарем унесло за дверь, на том курс лечения и закончился.
На четвертое утро он проснулся с головой ясной и пустой до колокольного звона. В теле ощущалась невыносимая легкость бытия. Горбун-призрак ушел, запах погоста выветрился. «Уж не сдох ли я?!» — с тревогой подумал вор. Однако нашел рядом стопку лепешек с творогом, прогнал дурные мысли и набросился на еду. Запив лепешки кувшином грушевого кваса, он пришел к выводу, что жизнь прекрасна.
Обследовав тайник, где хранил заначку, Михаль обнаружил кожаный мешочек с сотней золотых дхармов, новеньких, труррской чеканки. Откуда взялось золото, как оно оказалось в тайнике — этого Гвоздила вспомнить не мог, хоть убей. Мешочек являлся бесспорным доказательством, что договор с колдунами не привиделся во хмелю. Раз так, значит, колдуны сделали благое дело и удалились?
Иначе не заплатили бы, верно?
Михалю немедленно захотелось проверить свежие таланты в деле. Сломав кулаком дубовый табурет, вор обозвал себя делирием (прав был лекаришка!) и решил от дальнейших опытов подобного рода воздержаться. Сила есть, теперь ума надо.
