Три этажа сверху (СИ) - Ковалевская Александра Викентьевна (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
Вторая команда рыскунов, отправившаяся на север, доложила, что в двух километрах от нас течёт ещё одна большая река. Я ушам своим не поверила: в этом месте в наше время было русло мелкого Ведрича, притока Днепра, и воды в нём было в самых глубоких местах по пояс. Я валилась с ног от усталости и обилия работ, которые должны быть сделаны немедленно, но заставила себя встать ранним утром в кромешной тьме вместе с разведчиками. Мы оделись потеплее, кто во что горазд и, лишь рассвело, ушли на север, перейдя через болото по намощенной тропе. Тропу сделали сами, для этого ребята утопили в топкое дно железные остовы парт. Остовы стали каркасом для бесчисленных вязанок хвороста и камыша, тоже утопленных в болотную грязь. Камыш рубили и вязали всем племенем, работали, не покладая рук, весь день, до заката, оставив в школе лишь дежурных у обеденных костров. Так мы намостили гать — дорогу по топкому месту. До того, как мы сделали дорогу, Краснокутский потерял здесь в грязи кроссовку и вынужден был взбаламутить болото в поисках своей обуви. Он и настоял, чтобы тропа была сделана, и немедленно, а вечерний Совет одобрил его предложение. Наверняка существовали другие способы мостить тропу по грязи, но без парт нам пришлось бы трудиться дольше и тяжелее, забивая в болото колья, которые и обтесать-то нечем: у нас единственный топор и мы бережём его как зеницу ока. А тропа на север нужна. Иначе каждая вылазка на сухие бугры, тянущиеся до самой реки, начиналась бы и кончалась переходом через болото по пах в холодной илистой жиже…
…Уже достаточно рассвело, когда мы вышли к берегу, и я увидела эту реку.
Течение гнало свинцово-серую воду, закручивая буруны; водовороты отмечали глубокие ямы на дне, ветер вздувал рябь, волны беспокойно плескали в глинистый берег. Что-то мне напоминал этот берег… Я вспомнила, что у Ведрича, каким я его знаю, высокий правый берег порос сосновым лесом, и жители микрорайона зимой там катаются с горок на лыжах: с уступа на уступ древней речной террасы. Значит, когда-то, миллионы лет назад, река была и широка, и глубока, метров шесть глубиной, судя по крутизне берегового склона; потом река мелела, и уровень воды опустился на два-три метра, и так повторялось ещё и ещё, пока не остался ленивый поток. Чтобы могучая река к двадцать первому веку иссякла, одной мелиорации окрестных земель мало — должны пройти сотни тысяч лет, — вот о чём думала я, кутаясь в большой платок, потому что холодный ветер не стихал уже несколько дней и был над рекой особенно пронзительным. Ещё бы, здесь сходятся две великие реки: Днепр-то небось, никуда не делся, течёт километрах в пяти на восток от места, на котором стою. Есть где разгуляться сырым ветрам! Сколько же тысячелетий отделяют эту молодую и полноводную реку от мелкого Ведрича? Куда нас занесло?
Одновременно в голове крутилась одна навязчивая мысль. Она касалась пространственной ориентации нашей школы. Всё время я задавалась вопросом: почему именно школа попала во временную петлю? Не сыграл ли тот факт, что школа — компактное квадратное здание и точно указывает углами на четыре стороны света? Дело в том, что я знала ещё одно такое место: как раз за рекой, над которой сейчас стою, коченея на ветру и стуча зубами. Но расположено оно километрах в пятнадцати на север, на днепровском берегу. Двухэтажные корпуса летнего лагеря 'Солнечный' тоже были квадратными и тоже ориентированы по четырём сторонам света, — я знала это совершенно точно. Ещё студенткой, работая в этом лагере, я не раз проводила игру на местности с ориентацией по компасу, и знала все направления, размеры строений 'Солнечного' и их взаимное расположение. Лагерная территория, обнесённая высоким забором, — даже эта территория была строго квадратной в плане. Вряд ли вокруг лагеря когда-нибудь находились болота. Восточной стороной он выходил на древнюю речную террасу, и место для лагеря на берегу выбрано высокое — оттуда хорошо просматривался лесистый край и заречные низины. Чем была заманчива эта мысль и почему не отпускала? Лагерь ведомственный, хорошо финансируемый. С лета и до лета он пустовал, но отапливался круглый год: котельная с запасом солярки грела добротные корпуса. Там были цистерны для питьевой воды, артезианские скважины, насосы, генератор, система канализации и электросистема. И всё было рассчитано и на автономный режим (иногда буря повреждала электролинию, запитывающую лагерь). Был кухонный блок с электроплитами, стальными кастрюлями и другой не убиваемой и очень большой посудой. Там были кровати, матрасы, мебель, постельные принадлежности и полотенца в больших количествах, — тысячи полторы комплектов белья, — потому что в лагере отдыхали одновременно за смену пятьсот детей. Там было много стали, железа (одна ограда чего стоила: по периметру — километра полтора хорошо прокрашенных толстых железных прутьев двухметровой длины!) В смысле жизненно необходимых вещей, сырья и выгодного расположения это настоящее Эльдорадо, и оно могло бы обеспечить нам век железа до конца наших дней.
Вечером я выложила свои соображения в племени.
Объяснила, почему есть слабая надежда, что летний лагерь, как и нашу школу, выдернуло из одного времени и зашвырнуло в другой. Если петля времени прошла на определённой высоте и смела наш нижний этаж, — сказала я, — то местность, на которой стоит лагерь, наверняка находится выше этой отметки. Шутников из гимназии, вспомнивших о кривизне земной поверхности, я попросила не сорить мыслями: лагерь и нашу школу на окраине города отделяли каких-то восемнадцать километров, кривизну можно не брать в расчёт.
Некоторые ребята знали этот лагерь, и они поддержали моё предложение. Наше существование зависело от того, насколько тщательно мы исследуем местность вокруг, поэтому все высказались за поход. Через два дня решили отправить поисковую группу, которая попробует переправиться через реку. Все почему-то не хотели отождествлять реку с Ведричем и назвали её Большая река.
'Большая река'. Может быть, мы дичаем и язык наш беднеет?
Я решила не заморачиваться подобными мыслями.
Предстояло день и ночь коптить и вялить пойманную в Большой реке большую рыбу.
Выловили её волейбольной сетью. Лёха Стрельченя и Вован Краснокутский проплыли в ледяной воде метров пятнадцать, натянули сеть между берегом и торчавшей из воды корягой и несколько раз плавали выбирать попавшуюся в сеть рыбу, загоняя в реку других парней: им нужны были помощники. Я тащила домой на плече прут с нанизанными через глазницы осетрами и щуками, хвосты которых тянулись чуть ли не до земли. Тянула, обливаясь потом, на пару с Еликом: ему здорово досталось на той рыбалке. Краснокутский догнал его, убегавшего от воды, и закинул в реку, не слушая воплей Елика, голосящего, что не умеет плавать. Оказалось, умел. Елик барахтался вдоль сети, стуча зубами, ярко синея большими глазами, и выбрасывал рыбу на берег. Домой он шёл ошалевший, в мокрой одежде, лишь чуть подсушенной над костром, и молчал. Впервые в жизни речистый Елик молчал. Взгляд его выдавал обречённость и нездоровую решимость. Но я чувствовала, что внутри него произошёл перелом: наш нежный гимназист прошёл посвящение в мужчины.
Через пару сотен метров, изнемогая под тяжестью рыбы и прикинув, что её ни за что не донести за раз, парни отправили меня в школу, и я тянулась домой по неприветливому болоту, думая о наваристой ухе для бледной немочи Ангелины, и отправила на помощь рыбакам отдохнувших людей. Богатый улов доставили в школу, но это был праздник, как в дедушкиной песне поётся, "со слезами на глазах". Мы, мокрые, вымотавшиеся, замёрзшие, с обветревшими лицами и красными руками в цыпках, ещё раз убедились, что, возможно, не умрём от голода, но и покоя в холодном этом краю нам не видать.
***
Мы сидели и обсуждали, как переправимся на другой берег. Я только открыла рот, чтобы предложить соорудить плот, взяв за основу для него деревянные скамейки из спортзала, но Влад Карнадут сказал, что не нужно всё это: лодка у него есть.
— Так это ты её стащил?! — зло буркнул Краснокутский, не стеснявшийся в выражениях.
