Подменыш - Нортон Андрэ (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Летендейл не крепость, окруженная стенами, а скорее просто жилище женщин, которые дают убежище всем, кто его ищет, но в самом начале весны выглядит он довольно мрачно. Снег рваными полосами покрывает землю, и во дворе камни блестят от сырости. В окнах, обращенных на запад, воет и стонет ветер, дергая за рамы пальцами, слишком слабыми, чтобы оторвать их и пробраться внутрь.

Герта прижималась лбом к одной из этих толстых рам. Она прислонилась к широкому подоконнику, словно это облегчало боль, разрывавшую ее живот. Жизнь, которую она носила в себе, будто превратилась в воина, и тот разрывал ее тело в нетерпении вступить в битву с миром.

Ее теперь не оставляли одну. Время от времени к ней подходит женщина и поддерживает ее. Герте она казалась безлицей куклой, существом из сна или скорее темного ночного кошмара, которому нет конца. В руке девушка крепко, так что сглаженные временем края впивались в тело, сжимала свой единственный талисман, амулет Гунноры. Герта не молилась. Разве достигнет молитва Древней Великой, если она направлена из аббатства, посвященного совсем другой силе?

Стиснув зубы, Герта отшатнулась от окна, сделала шаг, другой, но боль снова заставила ее пошатнуться. Не помня как, она оказалась в постели, тело ее изгибалось дугой. Волосы от пота прилипли ко лбу.

— Гуннора! — выкрикнула ли она или это имя прозвучало только в ее сознании? Удар боли, словно копье, пронзающее тело, дергающая боль. Потом…

Мир, конец всякой боли. Она погрузилась в беспамятство.

И в окутавшей ее тьме услышала хриплый смех, злобный смех, угрожающий. И увидела во тьме…

Круг камней, к которым прижимаются… нет, не прижимаются, это только кажется из-за раздувшихся, разбухших тел. Они сидят, повернув чудовищные головы, и смотрят на нее выпуклыми глазами со злобной радостью и торжеством.

Герта вспомнила. И закричала, he взмолилась Древним, а закричала от страха, который она считала ушедшим, похороненным в прошлом.

Она хотела бежать, закрыться руками. Но знала, что даже если закроет глаза, то не спасется. Жабы Гриммердейла! Она безрассудно обратилась к ним, обманула их, и теперь они здесь!

— Миледи… Слова прозвучали слабо, издалека, они не имели никакого отношения к этому ужасу. Но похоже, в них было какое-то заклинание от этих жабьих существ, потому что те исчезли. Герта, истощенная, дрожащая, открыла глаза.

Перед ней в свете двух ламп стояла Ингела, женщина, знающая травы, умеющая лечить. Значит, день, на который Герта смотрела сквозь толстые искажающие стекла, кончился. Ингела прочно держала худую руку девушки. Глаза ее смотрели внимательно и напряженно, темные и чистые под складками головного убора.

Герта собралась с силами. Рот у нее пересох, словно она ела пепел.

— Ребенок? — даже в собственных ушах голос ее прозвучал слабо и хрипло.

— У тебя дочь, леди.

Дочь! На мгновение Герта испытала радость, сердце забилось чаще. Она хотела поднять руки, хотя они и казались закованными в свинец. Выполнилось обещание Гунноры — ребенок, который не будет иметь ничего общего с разбойником, ставшим его отцом. Ребенок Герты, только ее одной!

— Дай ее мне, — голос по-прежнему звучал слабо, но жизнь и воля быстро возвращались. — Дай мне мою дочь!

Женщина не двинулась с места. И в руках ее не было теплого свертка. Девушке показалось, что взгляд женщины стал строже, в нем мелькнуло чувство, которого девушка не смогла разгадать.

Она попыталась приподняться в постели.

— Ребенок умер? — она считала, что задала этот вопрос, не выдав отчаяния, которое рвануло ее так же сильно, как боль перед этим.

— Нет, — только теперь Ингела пошевелилась. Герта озадаченно смотрела, как женщина наклонилась и подняла с постели сверток, который издал неожиданный пронзительный крик протеста против заключения в одеяле.

Не умер — тогда что же? Что-то зловещее проскользнуло в том, как встретила женщина ее вопрос. Герта была в этом уверена. Она протянула руки, заставляя их не дрожать, готовая встретить любое зло.

Ребенок вовсе не был мертв. Он яростно сражался с пеленками. Герта схватила сверток и решительно откинула простыню, чтобы взглянуть на то, что обещала ей Гуннора, на ребенка, который будет принадлежать только ей.

Но едва она увидела маленькое сморщенное покрасневшее тело новорожденной, как все поняла! Лишь на мгновение Герта ощутила отвращение, как будто хотела изрыгнуть зло, спавшее в ней с момента зачатия новой жизни.

Перед ней лежало доказательство ее греха, ее связи с силами зла, древнего и могучего зла, и эта кара пала не на нее, а на ребенка. Она видела уродливое лицо. Девочка смотрела на Герту, ее хриплые крики прекратились. Взгляд выпуклых глаз вонзался в нее, как будто маленькое существо знало, чья судьба так его искалечила. Кожа младенца шелушилась коричневатыми чешуйками. Жабы, да, это их знак.

Герта яростно прижала к себе девочку, вызывающе взглянув на женщину.

Ингела сделала рукой ритуальный жест, предотвращающий зло, губы ее шептали слова молитвы, но так тихо, что Герта их не слышала. Женщина, подхватив рукой молитвенные кольца на поясе, перебирала их одно за другим.

— Подменыш! — из-за госпожи показалась служанка, о присутствии которой Герта и не подозревала. Это слово сразу насторожило Герту.

— Это моя дочь, — медленно и отчетливо заявила она, беря на себя в этот момент все, что изуродовало ребенка, всю тяжесть греха, который в своем безумии привел ее к такой судьбе. — Это моя дочь Эльфанор, я провозглашаю ее своим ребенком, рожденным моим телом, она принадлежит моему клану.

Эльфанор? Герта удивилась этому имени. Откуда оно к ней пришло? Она раньше никогда его не слышала. А что касается других слов признания ребенка, то они теряли теперь всякий смысл. Клана у нее нет, семьи нет, и никакой лорд не поднимет ребенка в центре своего зала на всеобщее обозрение.

Она совершенно одинока, тем более из-за проклятия, наложенного на ребенка. Слушая звон молитвенных колец, которые перебирала Ингела, Герта поняла, что дочь ее уже осуждена, и она вместе с нею.

Упрямая гордость, позволившая ей отразить все требования семьи, которую она больше не назовет своей, заставившая замыслить месть, которая так зло теперь отразилась на ней самой, эта гордость — по-прежнему ее щит и оружие.