Микенский цикл - Валентинов Андрей (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
Он и ждал меня в шатре, Атрей сын Пелопса, истинный, а не кажущийся владыка Златообильных Микен. Богоравному Эврисфею, сыну Сфенела, досталось лишь держать скипетр. Он и держит его, да вот руки уже трясутся.
Слуга поставил такую же точно скамью – для меня, неслышно скользнул к выходу. Я не спешил. Мы с Атреем, кажется, на равных. Он – наследник Микенский, я... А кто я?
– Садись, Тидид. Я не задержу тебя надолго. Мы не в тронном зале, поэтому обойдемся без «богоравных».
Он подождал, пока я сяду, помолчал, зачем-то скользнул широкой ладонью по железной, в золотой оправе, фибуле, по роскошой лиловой ткани затканного золотом фароса. Словно пыль отряхивал. Волнуется? С чего бы это всесильному Атрею, Атрею Великому, волноваться?
– Тидид! Микены готовы признать Диомеда Калидонского басилеем Аргоса. Микены готовы дружить с ним. Готовы помочь. Но ванакта Диомеда мы не признаем никогда.
Вот оно что! Давний спор – кому первенствовать в Ахайе. Новая Столица против Древней.
– Скажу больше, Тидид. Для тебя слово «ванакт» и слово «война» означают одно и то же...
Теперь он смотрел прямо на меня – холодно, без тени улыбки. В голубых глазах горел отблеск кованого железа.
– Ванакт должен быть один. Он – царь царей. Ахайя должна стать единой, тогда следующая война будет такой, как я хочу, а не иной. Ахайя, нет, Эллада завоюет весь наш Номос – объединенная, могучая, страшная для врагов. Добычи и славы хватит для всех, и власти хватит. Иначе... Иначе мы начнем резать друг друга. Микены все равно победят, но я не хочу такой победы!
...Номос – знакомое слово! Спросить о меднокованом небе? Нет, не время.
– Это моя мечта, Диомед! Это – мечта Пелопса. Мечта стоит крови. Выбирай!
Странно, мне вдруг почудилось, что я вновь слышу голос деда, голос Адраста Злосчастного. У деда тоже была мечта – очень похожая.
– Аргос не боится войны, Пелопид!
Он ждал другого. Поморщился, покачал головой.
– Мы тоже не боимся, Тидид! Не боимся – и не хотим. Но иначе не выйдет. Ты знаешь, что в Ахайе уже не хватает пашен и пастбищ? Что через несколько лет нам придется ввозить хлеб и даже скот? Что на севере дорийцы, а море вот-вот захватят пираты Лаэрта и этого мерзавца Приама? Только единая страна может защитить себя и завоевать новые земли. И не пустоши Эпира, не фракийские скалы! Земли за морем – богатые, почти беззащитные, оставленные богами. Оставленные – нам!
О чем это он? Оставленные богами – почему? Но я знал – и об этом спрашивать не ко времени.
– Я не рвусь к золотому венцу, Пелопид! Но Аргосом искони правили ванакты. Этого хотят гиппеты.
Странно, получается, что я оправдываюсь!
– Гиппеты погубят нашу землю, Диомед! Их жадность, их тупость, их близорукость... Смелость не в том, чтобы начинать межоусобицу на радость внешним врагам, сын Тидея. Подумай, еще есть время!
Я оправдывался; он, кажется, начал уговаривать...
– Прощай, Пелопид! – Я встал, коротко поклонился. – Подумать обещаю, но – не больше.
– Прощай и ты.
Атрей приподнялся, оглянулся неуверенно:
– Тидид! Нас тут никто не слышит... Куда ты все-таки войско спрятал? Мы с Фиестом, с братом, поспорили...
Возле колесницы, окруженной Золотыми Щитами, меня догнал кто-то высокий, худой, белокурый.
– Богоравный... Богоравный Диомед!..
Я оглянулся. Длинноносый, совсем юный, узкоплечий, в дорогом фаросе...
– Я бы хотел приветствовать тебя... познакомиться! Я Менелай, Менелай сын Атрея!
Что-то мне это напомнило!
– Я... Я восхищаюсь тобой! Ты – настоящий герой, богоравный Диомед! Ты возьмешь меня на войну? Мне запрещают, мне даже меч брать в руки запрещают, а я уже взрослый!..
...Знакомый (Агамемнов!) нос, голубые (Атреевы!) глаза. Не люблю Пелопидов! Но парень смотрел так жалобно...
– Радуйся, Менелай Атрид! – Я улыбнулся, протянул руку. – Если будет война – повоюем вместе, обещаю!
Его ладонь я пожимал с великой опаской. Любимчик мне тоже мальчишкой показался!
– Ой! – это не я сказал, это Менелай. Не зря ему меч в руки не дают!
* * *
Пана-владыку, великого бога, восславить хочу я.
С нимфами светлыми он – козлоногий, двурогий, шумливый –
Бродит по горным дубравам, под темною сенью деревьев.
Нимфы с верхушек скалистых обрывов его призывают,
Пана они призывают с курчавою грязною шерстью,
Бога веселого пастбищ. В удел отданы ему скалы,
Снежных гор главы, тропинки кремнистых утесов,
Бродит и здесь он и там, продираясь сквозь частый кустарник;
То приютится над краем журчащего нежно потока,
То со скалы на скалу понесется, все выше и выше...
Радуйся, Пан, веселый бог, хозяин лесов и скал! Безобиднейший из богов, смешной, добрый. Мы с тобой похожи, не удивляйся! Я тоже еду в Аргос один, и надо мною тоже можно смеяться. Один, с тринадцатью спутниками – против всего воинства Алкмеонова! Пусть смеется, кто пожелает, как смеялись над тобой, Пан, Пан Всесильный, когда ты родился у Дриопы, прекрасноволосой и стройной нимфы. И отец твой, Психопомп-Ворюга, смеялся, и родичи Олимпийцы хохотали...
Сел Психопомп перед Зевсом, меж прочими сел он богами.
И показал им дитя. Покатилися со смеху боги...
Я тоже неказист, Пан, мой родич! Какой-нибудь Агамемнон, жердь длинная, косится на меня свысока: не вышел я ростом, ликом не вышел, да и родом, честно говоря, не очень. Я тоже жил среди лесов и скал дикой Этолии, где коз больше, чем людей, и басилеи носят плащи из овечьих шкур. Пусть посмеются над нами, Пан, посмеются – в последний раз!
Горе, однако, тому, кто рассердит добрейшего бога!
Мощный, он брови насупит, в глазах полыхнет его пламя.
Крикнет – и крик его, громом над миром ударив,
В бегство постыдное целые воинства гонит!
Лютая Паника-дочь над испуганным людом несется,
Створки ворот открывая и с воинов срывая доспехи.
Кто устоит перед ней, кто потщится бороться с всесильной?
Страшен он, Пан разъяренный, и даже могучие боги
Прячутся в горних чертогах, на землю взирать не рискуя.
Кричи, Пан! Кричи!
* **
Я думал, будет война.
Короткая, почти без крови – но война. И я был готов, и мое войско готово, и мои гекветы уже выполняли приказ, тот, что я отправил с Амфилохом Щербатым. Мне не требовалось прятать свои дружины. Они стояли у всех на виду, там, где и должны стоять: Промахова – у Лерны, перекрывая путь к морю, Полидора – в Тиринфе, Эвриала Смуглого – у Трезен, а Капанидова – на запад от Аргоса.
А в самом городе меня ждали воины Щербатого, чтобы обезоружить стражу и открыть ворота.
Я не прятал войска, да и негде мне было их прятать. Заячья Губа, ошалевший от крика Керы, от Фобосова страха и Деймосова ужаса, сам призвал к оружию басилеев.
Сам!
А те, кто ему еще верил, кто был готов умереть за ванакта-нечестивца, бесполезно мерзли в Аркадии, ожидая куретскую конницу.
Зимой не воюют, Алкмеончик!
Поэтому, как только у пограничного камня вокруг моей колесницы сомкнулась сверкающая медь тиринфской дружины (не опоздал, Дылда Длинная!), я был готов к бою.
Но тут крикнул Пан...
...И рухнули высокие, окованные медью ворота, и разбежались очумевшие от ужаса стражники, и льдом застыла печень у Алкмеоновых даматов, а лютая Паника-дочь уже парила над красными черепичными крышами Лариссы...
И не выдержал Алкмеон-ванакт, Алкмеон Заячья Губа, чей разум уже помутили Эринии, перед чьим взглядом стоял окровавленный призрак убитой матери...
Так и кончилась моя вторая война. Война, которой не было.
ЭПОД
– Только ванактом, Тидид! – Эвриал Смуглый дернул щекой, легко пристукнул ладонью по резному подлокотнику. – И пусть кто посмеет пасть раскрыть! Мы – Аргос!
