Микенский цикл - Валентинов Андрей (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
(Кеми, где боги со звериными головами, Баб-Или, где у всех бороды колечками, и Финикия, откуда пурпур привозят.)
– Еще один Номос находится на западе, возле острова Сицилия, но постоянного прохода там нет. Говорят, туда все же попасть можно, но не всегда...
(Дедалу удалось, когда он от Миноса убегал. А сыну его Икару, не повезло.)
– Хватит...
Про Дедала я сказать не успел. Но почему дядя сердится? Ведь я все правильно рассказал! Четыре Номоса: Северный, Восточный и Западный. И наш, само собой...
– Хорошо, Диомед... Очень хорошо. (А сам брови свои седые насупливает!)
– Дядя, да что с тобой?
Помолчал, палочку нащупал, встал.
– Ничего, мальчик. Просто я с отцом поговорил. Плохо очень поговорил... Он... Он даже перед смертью хочет крови! Ему мало твоего отца, Капанея, Амфиарая, остальных...
Я только рот раскрыл. А потом подумал – и закрыл.
– Он всю жизнь хотел одного – первенствовать в Элладе. Чтобы Аргос вновь стал великим царством. Сначала – посадить своего басилея в Фивы, затем в Этолию, потом захватить Спарту и Аттику, сокрушить Микены... Все мои друзья уже погибли, теперь ему нужна твоя кровь. Твоя – и твоих друзей...
Хотел я дяде ответить, про месть сказать и про то, что Ферсандра надо в Фивы вернуть (родина все-таки!). Да только не стал. Не любит дядя войну. Это я давно уже понял.
– Ладно... Может, боги сохранят вас, ведь вы еще совсем мальчишки... Я хотел научить тебя тому, что знаю сам, Диомед. Кое-что я все-таки успел. Ты сделал первый Шаг. Теперь ты – Сияющий. Запомни слова: «Плоской нам мнится земля, меднокованым кажется небо». Если тебе это скажут, ты должен ответить так, чтобы в ответе твоем было слово «Номос». Тогда тот, кто спрашивает, поймет, что ты тоже Сияющий. Повтори-ка!
Ух ты! Тайна! У дяди Эгиалея тайна, и у дяди Эвмела!
Здорово!
Повторил, еще раз повторил. Потом – еще раз...
– Дядя, а почему я Сияющий?
* * *
Домой пришел – а там разбойники. Двое. На головах – колпаки шерстяные и плащи шерстяные, бороды черные – торчком, пояса красные, за поясами – ножи броней сверкают.Сидят – меня ждут.
Думал, увидят – резать станут. Не стали. Поклонились, колпаки свои сняли...
Оказалось, не разбойники – торговцы. То есть, может быть, и разбойники (их и не разберешь порой!), но в Аргос как купцы приехали. Приехали – и мне подарок привезли.
Не только у Капанида родичи есть. И у меня есть! И даже подарки присылают. Вот дядя Андремон два бурдюка передал – с молоком. Тем самым – злым.
Ну как тут Сфенела не позвать?
Эти дни я Капанида и не видал. Как спросишь – на конюшню ушел. Лошадей смотреть. Ну, пусть смотрит!
(А с колесницами плохо вышло. Капанид обычно вторым приходит – после меня. Или третьим – после меня и Эматиона. Меня на этот раз не было, Эматиона – тоже, а он последним пришел. Не иначе, на лошадей засмотрелся!)
А молоко-то злое! Свежее! А пахнет!
Позвал я его.
Пришел. Не один, понятно.
Увидел Сфенел бурдюки – обрадовался. Любит он злое молоко! Любит – и раз в год в Калидон ездит. И вместе со мной, и сам. Его там злым молоком тетя Деянира угощает.
А девочка эта, Амикла которая, злое молоко и не пробовала. Ведь она, кроме Амикл своих и Аргоса, нигде и не бывала. Вовремя мне дядя Андремон подарок прислал, как раз под настроение. Вина-то я не пью почти, боюсь, а молоко злое – сколько угодно.
Ка-а-ак налили, ка-а-ак выпили!
Оглянуться не успел, у Сфенела репка его покраснела, у Амиклы глазенки засверкали (а вначале и пить не хотела, еле уговорили!). Хорошо-о-о! По новой налили – еще лучше стало. Амикла, как они пришли, грустная была – наверное, из-за того, что меня, чурбана бесчувственного, увидела. А тут повеселела, бубен взяла (у меня в кладовой нашли), звякнула браслетами и как пошла плясать!
Здорово! Хитон скинула (не любит она хитоны носить!), в волосах – ленты красные, на поясе – тоже лента. А бубен ддзинь-дзинь-дзинь", а браслеты «динь-динь»..
А мы со Сфенелом ей помогаем – по кувшину пустому лупим. Чтобы в такт было. А Амикла менадой по горнице носится, смеется, бубном звенит.
...А потом запела она. И ведь что интересно, когда Амикла поет, то уже и не пищит вроде. Взрослый такой голос, сильный.
А затем и мы подпевать стали.
– Я это... пойду. Домо... Домой...
Договорить Капанид все же смог – с трудом. И даже встать. И даже плащ накинуть.
Бурдюк пуст, второй мы куда-то запрятали (от беды подальше!), Амиклу на скамью уложили, моим плащом укрыли.
– По... Пойду!
Мне легче – все-таки этолиец! Я не только на ногах стою, но даже соображаю. Домой-то он дойдет, близко, а вот...
– Давай я ее отнесу. Или позову кого – чтоб помогли.
Сфенел – на Амиклу (спит она, улыбается). Смотрит долго, головой качает. .
– Не-а. Пусть она тут... У nебя. И завтра тоже. И послезавтра... И вообще...
– Ты чего? – поразился я.
А Капанид вновь на Амиклу поглядел, башкой мотнул:
– Того! Потому что она тебя лю... любит, понял? Тебя! А ты ду... дурак, ду... дубина, собака ду... дурная! Понял? А жрецу, Стрепсиаду этому, мы разобьем мо... мо...
На этот раз договорить мой друг не сумел.
* * *
А теперь и я третий день из дому не выхожу!
* * *
– Ты не вини себя, господин Диомед! Ты не виноват, просто ты меня пока увидеть не можешь. Смотришь, а не видишь. А я тебя вижу, потому что я тебя люблю, понимаешь? Но ты меня увидишь, обязательно увидишь, любовь – сильная, она даже смерти сильнее! А я тебя любить буду – пока ты меня не полюбишь! Или не прогонишь. Ты меня не прогонишь, господин Диомед?
* * *
Ночью за мной пришли. Амикла заснула, калачиком на ложе свернулась, а я не спал. Лежал, руки за голову, и в потолок смотрел.
Думал.
И о ней думал, и о себе, и о Светлой, и о том, что жрецу нужно морду набить. О всяком, в общем.
Вот тут они и пришли. Вошли, не постучали. Шлемы с хвостами конскими, панцири золотом сверкают. Дедова охрана!
– Собирайся!
Собирайся – это значит фарос, сандалии новые, диадема. А где я ее, диадему, возьму? Так и пошел – без диадемы.
А Амикла и не проснулась.
Темно было в покоях, даже факел не горел – чадил только. И от того дедово лицо совсем мертвым показал Каменным каким-то. Только глаза живые.
– Подойдите ближе!
Это он нам – мне, Ферсандру, братишкам его, близнецам, маленькому Киантиппу и, конечно, дяде Эгиалею. Дядя, оказывется, уже приехать успел. Приехать успел, а переодеться – нет. Так в плаще дорожном и пришел.
– Ближе!
Твердо звучала речь ванакта Адраста Злосчастного. Хоть и не сидел он на троне – лежал. Покрывало до подбородка, из-под покрывала рука свесилась – худая, недвижная.
– Говори!
Это дед, конечно, дяде Эгиалею. Тот ближе шагнул, руку, ту, что свесилась, поправил.
– Отец, Микены нам не помогут. Эврисфей сказал, что не даст войска. И наше войско не пропустит. (Вот куда дядя Эгиалей ездил!)
Серые губы дернулись. Странно, мне вдруг почудилось, что дед смеется. Смеется?
– Говори ты, Диомед!
Я вздрогнул. Как начать? «Ванакт»? «Богоравный»?
– Дедушка! Дядя Андремон... Басилей Андремон поможет, но он сначала хочет поговорить с тобой или с дядей Эгиалеем. Он может приехать...
(Купцы, которые на разбойников похожи, мне не только молоко злое передали. Но и на словах кое-что.)
И вновь дернулись губы Адраста Злосчастного.
– Нет... Иначе сделаем. Я сказал – ближе подойдите!
Подходим. И страшно почему-то. Ферсандру своих братишек даже подталкивать пришлось. А у Киантиппа губы задрожали.
– Я, Адраст, сын Талая, ухожу из нашего мира. Я не могу завещать вам великого царства, поэтому я завещаю вам, сыну и внукам моим, мечту...
