Наёмный самоубийца, или Суд над победителем (СИ) - Логинов Геннадий (полная версия книги .TXT) 📗
Заверив девушку в том, что беспокоиться не о чем, мсье Десмонд всё-таки не стал препираться и взялся её проводить, заранее предупредив, что за домом пока не ухаживают надлежащим образом и путь может показаться ей не самым удобным. Весь дом был полон скрипящих половиц, колокольчиков и всевозможных приспособлений, издававших самые различные звуки, что помогало владельцу ориентироваться в пространстве и узнавать обо всех перемещениях в пределах особняка. Акустика была потрясающей, и, вместе с тем, человек, находящийся в любой из комнат, ощутил бы себя акустически голым, поскольку не смог бы даже тихо кашлянуть, не оповестив об этом всех вокруг (если, разумеется, имелось, кого оповещать). По словам хозяина, он несколько изменил и приспособил под собственные нужды жильё, доставшееся ему по наследству, в результате чего оно стало похожим на специально оборудованный ящик фокусника.
Они проходили через море белых полотен, скрывавших в своей глубине всю домашнюю мебель, и пробирались через лес крепежей и балок, являвшихся, по словам мсье Десмонда, частью некоего хитромудрого приспособления. В шутку или всерьёз, но, согласно заверениям владельца, — этажи особняка могли поворачиваться вокруг своей оси, фиксируясь в различных позициях.
Весь долгий путь Манон не отпускало неприятное чувство, что за ними незримо следует и наблюдает кто-то посторонний. Добравшись до одной из заброшенных спален, она, с одной стороны, до ужаса опасалась оставаться в ней без мсье Десмонда и, с другой стороны, до ужаса опасалась оставаться в ней вместе с ним. Так или иначе, она простилась с ним, но долгое время не могла уснуть, всматриваясь в тени, казавшиеся ей жуткими и зловещими, вслушиваясь в каждый шорох и стук. А в какой-то момент ей даже почудилось, что она слышит шёпот гулявшего ветра и чьи-то шаги, хотя в здании не должно было быть посторонних. Так или иначе, но сон со временем сморил её, окунув в пучину неприятных видений, навеянных впечатлениями от первого дня в особняке. Картины сменялись одна за одной, являя то волка, пожирающего солнце; то золотого мужчину и серебряную женщину, образовавших единый сплав из драгоценных металлов; то пернатого и коронованного птицаря в сверкающих латах, который был одновременно и птицей, и царём, и рыцарем — при этом он клевал латные яйца, напоминающие шлемы, не позволяя подобным ему появиться на свет, и бросал на девушку косые предостерегающие взгляды. Ей снился беззубый конь, которому нужно было смотреть выбитые зубы, потому что он не был дарёным. Ей снились маленькие лодки, переплывавшие море, следуя по пятам за породившим их кораблём, — вырастая, они уподоблялись большому кораблю, но одна из этих лодок отбилась, и в ней оказались потенциальные людоеды, которые начали тянуть жребий на съедение товарищей — все, за исключением человека в монашеской рясе. Снился город-склеп с бесконечным двориком. Снились цверги и рюбецаль. Снились танцующие одалиски. Снились суп из русалок и бешеный стул, который кусался, заражая бешенством всех, кто отважился рискнуть его объездить. Снилось лицо из плесени, выросшее на стене из пятна, которое не успели своевременно стереть. Снилась бритая голова, на затылке которой находились просторные ворота в тоннель, ведущий в другую голову. Снилось задумчивое время, рассуждавшее о судьбах смертных. Снилась китайская лавка с бесконечным количеством книг, которые сами пишутся во всех возможных вариантах. Снилось широковетвистое дерево-фонарь со светящимися газовыми плодами. Снился туманный остров с зелёными веерами пальмовых листьев, населённый галдящими зверолюдьми. Снилось, как она изучает старинные полотна, переживая эффект Стендаля. Снилось, как с ней разговаривают балканские дворяне, а она неловко отвечает им, что не понимает по-вампирски. А в часу, когда было настолько поздно, что было уже рано, ей снилось, как они сидят за столом с мсье Десмондом и она неуклюже опрокидывает на стол бокал, из которого начинает проливаться вино, которое сначала заливает скатерть, затем — заполняет собой комнату, особняк, двор, улицу и, постепенно, оставив в глубине балконы домов, добирается до шпилей городских часов, в которых проживает тысячелетний затворник, нестареющий и равнодушный ко всему, что творится в мире вне его стен…
Проснувшись от шока, Манон ещё долго лежала в ощущении гнетущей тревоги, не в силах сомкнуть век. Возможно, причиной всему были её личные страхи и переживания. Возможно, что дело было в особняке и его обитателях. Но, впрочем, одно не исключало другого. Как бы то ни было, с завершением сна для неё начинался первый день на новом месте.
Будни мсье Десмонда были насыщенными и плодотворными. Он лепил скульптуры на ощупь и, первым делом, изготовил бюст Манон, испросив разрешения касаться во время работы лица девушки. Он писал картины, на ощупь соотнося пропорции запланированных предметов и их местоположение на холсте: естественно, его картины выходили более абстрактными, в сравнении со скульптурами, и не шли ни в какое сравнение с написанными ранее, но, тем не менее, художник не мог отказаться от запаха красок и создания новых полотен. В своё время мсье Десмонд увлекался и сочинением музыки, но, не являясь гением гармонии и контрапункта, не уделял этому такого внимания, как иным формам творческого самовыражения.
Любимым писателем мсье Десмонда являлся незрячий Джон Мильтон, а любимым литературным произведением — его знаменитый «Потерянный рай». Полагая взгляды выдающегося писателя милыми и наивными, мсье Десмонд с болью в голосе рассказывал о том, как жестоко и цинично обходились с престарелым Мильтоном окружающие, и, в частности, поведал Манон некогда услышанную им байку, в достоверности которой лично он несколько сомневался. Согласно истории, несчастный незрячий поэт самозабвенно писал труд всей его своей жизни, и, чувствуя, что запас его дней на исходе, работал, забыв про отдых и сон; но, пребывая в блаженной уверенности, что успел завершить начатое и теперь может оставить бренный мир, он не ведал, что глупые дети, опасаясь, что старый дурак испачкает письменный стол, изначально заменили его чернила на воду…
Мсье Десмонд обладал богатой библиотекой, большинство книг в которой было зачитано и нафаршировано закладками. Труды, написанные на самых различных языках, включая арабский, латынь, древнегреческий, древнееврейский и китайский, а также причудливые письмена, язык которых был неведом для Манон, отличались по возрасту и форме, начиная от сравнительно современных книг и заканчивая рассыпающимися в прах инкунабулами. Здесь были научные труды, в основном касавшиеся вопросов хирургии, естествознания, фольклористики и оптики, исследовательские работы по кабалистике и оккультизму, труды средневековых схоластов и раннехристианских богословов, трактаты Лейбница и Паскаля и вместе с тем великое множество художественной литературы, от беллетристики до эльзевиров. Иногда мсье Десмонд просил девушку почитать ему, и порой, разбирая алфавит, она не понимала сути написанного, но понимания от неё и не требовалось. Она могла читать вслух книги, написанные на западноевропейских языках, и мсье Десмонд прощал Манон неправильные интонации и ошибочные ударения. Больше всего мужчине нравились труды, написанные на латыни, хотя один единственный раз девушка отказалась прочитать сборник под названием «Молитвы и заклинания», являвшийся сборником стихов, некогда составленных самим мсье Десмондом. Укорив Манон в суеверности, мсье Десмонд более не возвращался к этой книге, переключившись, в основном, на чтение тех работ, которые были понятны его помощнице. Таким образом, она заметно расширила свой кругозор, читая вслух редчайшие книги, которые, при иных обстоятельствах, ей вряд ли когда-либо довелось бы держать в руках.
Помимо книг, мсье Десмонд владел и обширной коллекцией пластинок, среди которых, опять же, встречались совершенно редкие, включая подписанные неизвестными девушке иероглифами: один единственный раз Манон осмелилась поставить одну из подобных пластинок без разрешения владельца особняка, и вскоре воздух заполнили мерзкие звуки, напоминавшие шипение и рык неведомых чудовищ. Это был первый и последний раз, когда красавица видела пожилого мужчину в гневе: прервав проигрывание, он стиснул руку девушки, причинив той нестерпимую боль, и строго-настрого запретил впредь прикасаться к чему-либо подобному без спроса. Позднее он извинялся за свою минутную несдержанность, но неприятный осадок сохранился ещё надолго.
