Наёмный самоубийца, или Суд над победителем (СИ) - Логинов Геннадий (полная версия книги .TXT) 📗

Нужно было побороть свой страх, свою слабость и решиться на то, что ранее казалось бы ей немыслимым. Но её останавливал не только страх — мсье Десмонд вызывал у Манон не только страх, но какую-то безотчётную романтическую привязанность, симпатию и сочувствие. Следовательно, это тоже было необходимо преодолеть.

Встав посреди тёмной ночи, она спешно оделась, казня себя за то, что не могла, но должна была сделать. Скрипя половицами, она прошла по наветренному коридору, спасая огонь свечи хрупкой девичьей ладонью. Трусливо дрожащего света едва хватило на то, чтобы различать ближайшие предметы, дрейфовавшие в море мрака, но даже и это было всё-таки лучше, чем ничего. Манон остановилась на миг перед одной из картин, где был изображён суровый осанистый мужчина в военном мундире, сжимавший в руке эфес эспадрона. Хмурый человек с ровным пробором, напомаженными волосами и кустистыми бровями, он походил на мсье Десмонда и, должно быть, являлся его родственником. Тяжёлый вызывающий взгляд его глаз словно бы заранее осуждал юную красотку, заставив её поскорее отвернуться и поспешить прочь.

Пульс участился. Казалось, биение сердца отдаётся эхом в стенах коридора. Сняв с одной из стен древний изукрашенный пистолет, Манон неуверенно и неумело взвела курок. В конце концов, это просто было глупо: во-первых, пистолет мог быть просто декоративным, а во-вторых, будь он даже боевым и находись в надлежащем состоянии, что было под сильным вопросом, — с чего бы в нём находиться заряду и рабочему пороху?

Но девушка даже не задумывалась о подобных вещах. Да и, в конце-то концов, ей просто было не под силу обращаться с холодным оружием — к примеру, отобрав у рыцарских лат шестопёр или сорвав с крепежа кавалерийскую саблю.

Услышав её скрипучее приближение, Баргест раздражённо открыл глаза, а увидев исходящий от свечи свет, недовольно сощурился. Наведя дрожащей рукой пистолетное дуло, Манон с силой надавила на спусковой крючок. Громыхнул выстрел, совпавший со стенобитным раскатом грома. Жалобно заскулив, могучий пёс бессильно забил огромными, но беспомощными лапами, размазывая свою кровь по скрипящим половицам.

— Баргест! Госпожа Шенье! — раздались встревоженные крики мсье Десмонда.

Оглохшая от выстрела, Манон не сразу оправилась от потрясения и, оставляя агонизирующего пса позади, побрела в прострации, не разбирая дороги. Неожиданно для себя налетев на разбуженного мужчину, спешившего на выручку Баргесту, она, не думая, нанесла ему удар по виску рукояткой недавно стрелявшего пистолета. Мужчина отлетел в сторону, роняя трость, и, налетая в темноте на стол, опрокинул с него свои банки и колбочки, которые с громким звоном разбились, оставив на полу многочисленные осколки. Не тратя времени на страх и волнения, девушка принялась подходить ко всему — книжным полкам, столам, кроватям и занавескам — щедро делясь с ними огнём со своей свечи. В этот миг это показалось ей логичным: пожар мог бы скрыть все следы её действий, вместе с тем не вызвав ни у кого подозрений, если бы даже кто-то решил всерьёз расследовать обстоятельства гибели загадочного аристократа и его отвратительной образины. Заодно — в этом пламени должны были сгореть все бесовские книги, все ужасные картины, все колдовские зелья, и всякая чудовищная сущность, сокрытая во мраке пыльных стен…

— Госпожа Шенье, где Вы?! Что Вы делаете?! За что?! — раздавалось какое-то время из мрака, в котором израненный человек ползал в отчаянье среди осколков битого стекла. Пламя неумолимо и верно подбиралось к нему, и вскоре слова сменились криками, полными боли и ужаса. А юная и хрупкая красавица Манон стояла возле старой калитки и смотрела на исчезающий в чудовищном пекле особняк. Она нанесла упреждающий удар, но слёзы, стекавшие по её щекам, красноречиво свидетельствовали о терзавших её душу сомнениях в справедливости принятого ею выбора. Как бы то ни было, правильный или нет, но выбор был сделан, и горькие слёзы не могли потушить пожара, из которого больше не доносилось ни криков, ни лая. И в этот момент девушку совсем не интересовало ничего из того, что могло быть сокрыто за красной дверью.

Рогоносец

Проснувшись однажды утром, барон Д`Фект обнаружил у себя рога: широкие и ветвистые, они отяжеляли его голову настолько, что явно мешали подняться с постели, не говоря уже об изорванных ими подушках и простыне, проломанной спинке кровати и ободранном гобелене на поцарапанной стене.

Любая попытка пошевелиться самостоятельно сталкивалась с массой очевидных неудобств, ощутимо ограничивших подвижность господина барона.

— Mon Dieu! — запричитал несчастный, скорчив лицо в гримасе тревоги и обиды. Нащупав основание рогов, он начал сотрясаться в немой истерике, а по щекам покатились слёзы. Поскольку вопросы подобного рода никогда не входили в круг его интересов, господин барон не обладал углублёнными познаниями о рогах и их разновидностях. Но, в меру своих скромных представлений, он был осведомлён, что обычно рога являются своеобразными проявлениями кожи, точно так же, как волосы или ногти, хотя в некоторых случаях рогами могут быть и наслоения костяного вещества: как, например, у оленей, рога которых очень чувствительны, поскольку содержат в себе нервы и кровеносные сосуды. И, если ему не изменяла память, в природе встречались и рога с костяным стержнем изнутри, покрытым снаружи толстым слоем ороговевшей кожи.

— Вот ведь как бывает: был — барон, а стал — баран, — с меланхоличной тоской в голосе произнёс Д`Фект вопреки тому, что его рога скорее походили на оленьи, нежели на бараньи. Впрочем, в настоящий момент господина барона не слишком занимали подобные частности. Ещё не вполне оправившись от внезапно свалившейся на его голову (в прямом и переносном смысле) напасти, он вскоре обрёл прежнюю ясность ума, начав выстраивать план действий на ближайшее будущее.

Разумеется, в том случае, если бы ему так и не удалось самостоятельно подняться с кровати, он был бы вынужден позвать слуг. Но вместе с тем он был готов скорее отдать свою голову на отсечение, чем показаться кому-либо на глаза, — при том обязательном условии, что палач отрубит её не глядя. С другой стороны — даже и поднимись барон со своей постели сам — рано или поздно ему всё равно пришлось бы встретиться с прислугой, поэтому оттягивать неизбежное было глупо. Хотя, даже понимая это, барон решил отнестись к собственной слабости с уважением, позволив себе выиграть время.

Можно, конечно, запереться в комнате, запретить кому-либо заходить внутрь и приказать оставлять подносы с едой прямо у двери. Но, так или иначе, у всех неизбежно возникнут вопросы: причуды причудами, но это уже крайность. Заяви он о том, что болен, что с учётом сложившихся обстоятельств вполне соответствовало правде, к нему тотчас же прислали бы врача, поставив в известность всех родственников, наследников, друзей, приятелей, деловых партнёров, весь местный бомонд, секретаря и много кого ещё. Можно отказаться пускать кого-либо внутрь, но, так или иначе, в какой-то момент обеспокоенные друзья и родные приказали бы слугам сломать дверь, представив миру барона во всём ужасе его позора.

А впрочем, если бы даже барон убедил всех оставить его в покое, навеки оставшись в своих спальных покоях, забирая подносы с едой лишь после того, как слуги уйдут, — разве это можно было бы назвать жизнью? Нет, безусловно, в омерзительных казематах и тюрьмах сидит немалое количество преступников, больницы переполнены умирающими от жутких и мучительных болезней, тела героев на полях сражений превращаются в окровавленное мясо, и, надо полагать, эти люди переживают несоизмеримо большие неудобства и страдания и, может быть, будь у них такая возможность, без раздумий бы согласились поменяться с бароном местами. Вот только это его не утешало.