Катавасия (СИ) - Семёнов Игорь (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Князь, широкоплечий, грузный мужчина лет сорока, во всё время речи Сохраба нервно трепал рукой свои длинные пшеничные усы, свисавшие по обеим сторонам чисто выбритого подбородка, терзал пальцами узорчатый подлокотник трона. В наступившей тишине Стемид прокашлялся, словно сгоняя вниз застрявший в горле ком, и медленно, отделяя слово от слова, произнёс:
- Я слышал тебя, Сохраб, все мы тебя слышали. И ответ тебе не я один давать буду, вся земля наша ответ тебе даёт. Я лишь скажу: нет в вашем горе позора, нет стыда. Не казни себя, богатырь, не ищи скорой гибели. Смерть тебя сама сыщет. Горе твоё в крови чёрной вражьей топить станем. Войско я собираю. По всем князьям весть послана. Чаю, что многие явятся, знаю, однако, что не все придут, не всяк под мой стяг станет. Эх!... Да что об этом! Всяк ноне опасается, что иной Великим князем себя мнит. Бог-создатель один у нас, в том правда твоя, хоть и разно его зовём. Мы - Родом всемогущим, лютичи да поморичи - Святовитом, картвели - Гмери, а аланы - и вовсе - Хуцау, да и иные многие всяко, несть числа прозваниям. Но скажите мне, как с богами вашими младшими? Неужто позабыли они, что людьми когда-то были, неужто они роды и языки свои в беду великой покинули? Чую я - последние времена настают! Не народы меж собою нелепо за земли да угодья растятся, иные силы ныне сходятся! Негоже богам светлым в стороне стоять, коли с той стороны на бой вся нечисть выползает.
Оттеснив в сторону Сохраба, вперёд выступил высокий стройный юноша с осиной талией, туго перетянутой узким наборным поясом. Тёмный пушок на верхней губе, явно отпущенный для солидности, только ещё больше подчёркивал его молодость. В палате весенним жаворонком зазвенел его голос, многоголосо отражаясь от развешанных вдоль стен доспехов.
- Дай я отвечу тебе, князь Стемид! Я - последний князь аланов, коих в здешних краях чаще косогами кличет. Звать меня - Ацемаз, сын Сослана. Правду сказал нарт Сохраб: нет боле на земле племени алан-билонов! Так всё было. Весть горькую мы от хайев проведали. Говорили они, как нашли на них полчища несметные, чести-совести не знающие, как озёра великие хайские Ван да Се-ван кровью людской наполнились, как склоны Арарат-горы багряными стали, как после обуглились. Забыли мы вражды, споры да которы старые, как один на помощь вышли, да опоздали. Не стало к тому часу хайев, ни малого, ни старого. А князя их - Вартана Старого хоть и пощадила судьба в сечах, но сам он на меч бросился, не пережив гибели народа своего. А нам самим уж свою землю боронить пришлось. Изо всех щелей слуги Змеевы повылазили. Немало их оказалось. Те, кого братьями своими считали, в спину нам били. Князь светлый! Нет чести у слуг Тёмного! Помни то! Не щадят они ни детей малых, ни старцев слабых, ни женщин, матерей своих они не щадили, смерти страшной предавая. Нет отныне у них рода-племени! Нет у них родителей! Не женщиной они на свет рождены! Кинжалами, мечами КОЛОТЬ стали! Когда то было? И колют-то не раненые, здоровые, сил полные то себе дозволяют, справедливое оружие паскудя. Нет для оружия позора большего! Были они когда-то людьми - нет больше тех людей! Ямурлаками они стали, Бога отринув, Пако-ящеру чёрному души свои отдали.
Ацемаз перевёл дух, продолжил запальчиво:
- Но другое я хотел сказать, князь! Тех не страшусь я! Потому как враг - враг он и есть, тайный он ль, явный ль! Хуже я видел: тех, кто, считая, что в свете по жизни идёт, а на деле - тьме кромешной служит. Тех боюсь паче всего! Ибо не ведаю я, как с ними бороться. Разные они. Одни людям в помощи отказывают, на слабость и немощь свою сославшись: только, мол, сил и осталось, чтоб домы свои и домочадцы оборонить, коли враг приступит. Иные утеклецов обездомевших от себя гонят за то одно, что в обычаях рознь малая есть, и за то их прозванием Вражьих подсылов клеймят облыжно. За то нельзя на человека напраслину возводить! Обидишься ты, Стемид, но скажу тебе: дядя твой, Светлый князь поляничский Ростислав Мстиславич, мнится мне, токмо по названию "светлый". Ямурлаком тайным назвать его не посмею, однако же, недоброе он творит, даже если и не ведает о том. Сам суди: берегинь из земли своей изгнал, навьими подсылами их облыжно охаял. Гостей торговых обирает сверх меры, дедами установленной, половину всего товара себе в казну берёт. У рукомесленных людей своих тож половину забирает. Не по Покону он живёт, богами данному, не по Правде вашей, не по адатам нашим! Притом стены градские в небреженьи держит, а изветшали они сильно. Токмо детинец свой, почитай, по-новой отстроил, словно бы от народа своего хоронится за теми стенами. И с ротниками тож. Пограничным козакам по году корму не шлёт, брони новые не даёт, коней заводных дать жалкует. К молодшей дружине тоже самое. Одних лишь гридней старших добром привечает, холит. А ещё говорили в Киеве нам, что в прошлом годе шли по Днепру вниз с Ладоги ватажники - под Гнилым морем ямурлаков бить, так их Ростислав чрез земли свои пускать не велел, а пригрозил, что, коли не воротятся вспять, то лодьи их пожжёт, а ватажников стрелами бить прикажет. И притом бирючи его по всей Киевщине голосили, что ватажники те - ямурлаки тайные мол, и к своим якобы пробраться желали. Какие из людей и верили в то. Да и советники-бояре ближние у Ростислава ныне всё серые какие-то. Один Колун Гайлюк чего стоит. Недаром же его в народе не Гайлюком, а Гавнилюком кличут. Да ты, князь, верно, и без меня о многом ведаешь, что уж языком зазря воздух трясти. Скажи лучше: веришь ты нам, берёшь ли в дружину свою?
В палате вдоль стен, где сидели бояре, волной прокатился ропот, то ли недовольный, толь означавший согласие. Князь поднял руку, сверкнув массивным стальным браслетом на предплечье. Шум стих. На несколько мгновений нависла тягостная, вязкая тишина. Стемид сглотнул, словно проталкивая поглубже образовавшийся в горле ком, встал:
- Прав ты Ацемаз, во всем почти прав, и от той правды горько мне, тяжко на душе моей. Знаю я о дяде своём, и о делах его я знаю. Но не суди его прежде сроку. Ибо не всё ты ведаешь, а потому не спеши князя Ростислава чёрной краской мазать, не добавляй худого в этом мире, без того зла в достатке. Не ведаешь ты, как двадцать лет назад мой дед, а его отец - Великий князь Мстислав Пересветович рать собирал со всех земель славенских, как увёл ту рать великую Кощея воевать, с навью биться. И как сгинула та рать в едмищах полуночных безвестно. А Кощеевы навьи с упырями с той поры всю землю дреговичскую заняли, поморичей да полабичей потеснили сильно, под стенами Руян-острова что ни день толкутся. Не знаешь ты, Ацемаз Сосланыч, как Ростислав потом каждое лето с малой дружиной в те земли ходил, бил силу тёмную, да отца своего искал, верил, что в плену он Кощеевом. Не ведаешь ты, как шестнадцать лет назад привезли его полумёртвым в Киев, как год он без памяти пролежал, меж жизнью и смертию пребывая. Не ведаю я, да и никто того не ведает ныне, кроме Ростислава самого, что в том последнем его походе приключилось. Трое только кметей с ним воротилось, да ничего они людям не рассказывали. Нет их боле, все в ту же зиму погибли. Один - в полынью на Днепре попал и не выбрался. Другой - за обедом вина упился и заснул, а сон его вечным оказался. Третий, воевода Кудря - от гадюки, невесть кем в покои его подброшенной, смерть свою принял. Только что-то там у князя с берегинями неладно вышло. Потому как, только в себя пришёл да на ноги встал, приказал Ростислав гнать всех берегинь из земель своих. Тогда и Колун Гайлюк при дворе объявился. Кто таков - никто не знает. Чем он князю по душе пришёлся - никто не ведает. Ну, да с тем Гайлюком разобраться придёт время. Но дядю моего до того времени худым словом не трожь, не тебе и не мне его судить, то - Боги наши рассудят. И, покуда вече киевское иного князя не звало, иному князю не быть на столе. Довольно о том. А в войско своё вас всех беру. Земли, где селиться, укажу позже, отстроиться - люди помогут. А уж жён себе по душе - каждый сам сыщет. Негоже о мести одной думать-то. Жизнь, она дальше идёт, нас не спрашиваясь, и род людской угаснуть не должен. И дело у вас и самых важных - племена свои возродить, дабы не обедняла Мать-земля детьми своими. Подумайте о том. А ныне - не обессудьте: окончилась наша встреча, иные дела не терпят. На том и покончим.
