Катавасия (СИ) - Семёнов Игорь (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
- Да ничего я не путал! Так всё было. За лодкой ещё гнались, выли чего-то по-своему, слышал, как вода плескала.
Баба помрачнела, бормотала себе под нос:
- Худо... Не было такого раньше, чтоб нечисть в проточную воду лезла и притом жива оставалась... не было... Да и много что-то их... Надоть вести слать... Тут ещё ямурлаков видели... Навья только не хватало... Ох, ты мне!...
Замолчала, покосилась на Двинцова, осматривая с ног до головы, словно пронизывая насквозь рентгеновскими лучами из своих огромных, зелёно-голубых глаз. Поймала встречный взгляд Вадима, поморщилась:
- Ну, чего вытаращился? Или русалок никогда не видывал?
- Ру.. русалок? - Вадим оторопел.
- Люди ещё албастами кличут! Ты рот-то прикрой, утица влетит!
- Так если не видел никогда! А вы... А ты точно русалка?
- Тебе что, хвост показать? - Тётка, скривившись сердито, дёрнулась в воде, из глубины выскочил массивный рыбий хвост, плюхнул по воде, обдав Двинцова целым ворохом брызг, - Была б помоложе, защекотала бы! Думаешь, убёг бы? Как же! Когда надо, так у нас заместо хвоста ноги вмиг получаются! - русалка на миг мечтательно зажмурилась, - Эх, видел бы ты меня молоденькой! Сам бы никуда не ушёл. Сидел бы век на бережку, да о любви своей страстной канючил! А теперь что!...- она вздохнула, - как-никак осьмерых родила да вырастила. Младшенький сын, правда, балбесом вышел: к людям ушёл. Славы воинской ему, недоделку возжелалось! Книжек ваших начитался, песен наслушался, вот головушка и помутилась! А кака там слава? Смертоубийство одно, кровь, грязь, голод да калеки несчастные. У князя Лебедия в Камь-городе сотником старшей дружины служит. Небось, никто из ваших и не ведает, что водяного он роду-племени. Хоть бы совесть поимел, к кому поближе подался, так нет. А я и сама сказала: коли уходишь от дел прадедовских, так ноги чтоб твоей на Днери не было! Коли встренешь где, его Буривоем кличут, так обскажи: мать, мол, твою видел, так передала она, чтоб носа к Днери не казал, чтоб позабыл навек, что Днерь наша в Камь-реку впадает, чтоб проведаться и не думал, что чужак он отныне безродный и ... и... Сам дальше поймёт, - сердито закончила русалка.
Она ещё раз окинула взглядом Двинцова, повела носом:
- Чудное что-то в тебе, чужое. От тебя вроде нечистью не пахнет. И псы с тобой, и оберег светлый на шее и вроде... у берегинь в гостях намедни побывал. Так что ль?
- Угу.
- Вроде ясно всё. А всё ж что-то не так в тебе. Слышь, молодец, тебя, часом в младенстве мамка головой об пол не роняла?
- Да пошла ты! - обиделся Двинцов.
- Ты полегче, я ж тебе в прапрабабки гожусь! Распосылался... Ладно, слушай сюда. Ты далече плыл-направлялся?
- До города, что есть, до этого, как его, до Ростиславля.
- Ага! Вот и дуй тудыть скорейше, да умным людям там и расскажи, что, мол, на Днери упыри болтаются, да текучей воды не боятся. Кому надо, я свистну, лодку твою подгонят. К берегу боле не приставай, чтоб плыл мне и день, и ночь. Пожрать - и всухомятку, без горячего перебьёшься, да водицей запьёшь, - тётка ехидно ухмыльнулась, - а прочую нужду с лодки справишь, ничего, трава на дне гуще вырастет! Не боярин покуда, чать - приспособишься!... Ну, чего замер, замёрз что ли? Спихивай свою душегубку на воду, да катись отсель! Недосуг мне тут с тобой, прощевай.
Она с плеском ушла под воду. Двинцов уложил пожитки, усадил собак в носу лодки, спихнул судёнышко в воду, взялся было за вёсла. Неожиданно за кормой вынырнула всё та же тётка (Ну никак Двинцов не мог её даже мысленно назвать русалкой, будучи воспитанным на литературном образе стройной тургеневской девушки с рыбьим хвостом, или, на крайний случай, не менее стройной датской Русалочки). Отдуваясь, она (уже с ногами и в длинном сарафане) перевалила через борт. Тут же повернулась спиной, за веревку втащила из воды большую корзину, плетёную из камыша. Как и тёткина одежда, корзина чудесным образом, оказалась совершенно сухой, вплоть до чистого вышитого рушника, которым заботливо было прикрыто содержимое. Русалка повернулась к Двинцову:
- Это подорожники вам: Там две щучки копчёные тебе, да псам твоим мелочь сырая. Я её крапивой переложила - не спортится. Ты б псов своих почаще слушал, целей бы был, поумней тебя-то будут! С голоду не помрёте. В баньку бы тебя сводить, да некогда. Поспешай только. Я-то и сама, кому надоть, весточку подам. А в городе будешь, про нашу встречу многого-то не болтай, не надо. Время нынче смутное, мутит кто-то воду средь людей,. Дурное на нас наговаривает. Поглядывать косо стали, уж и на ярмарку иной раз соберёшься было, да сто раз подумаешь, да так и передумаешь. Так-то вот... Ну, давай, человек, а то что-то долго мы прощаемся. Как кличут-то тебя, чудушко?
- Вадим. Вы уж извините меня, что я обидел вначале.
- Да что там! Я уж и забыла. Сама в запале ещё и не то сказать могу. Давай хоть познакомимся напоследки. Меня Купавой зовут. Русалка ловко соскользнула с кормы в воду, сильно толкнула лодку вперёд. Двинцов сделал уже пару гребков, как Купава вновь вынырнула у правого борта и, придерживаясь руками, неожиданно мягко, умоляюще, заговорила:
- Слышь, Вадимушко, ты, может, случаем в Камь-городе будешь... или ещё где сынка моего встренешь... Буривоем кличут, сотник он... Так ты скажи ему: пусть, мол, на нас обиды не держит,... мол, благословляем мы с отцом его... Может, хоть выберет когда денёк, да нас попроведает. Скажи, скучают братья по нему, а особливо - сестрицы. Нянчил ведь он обоих... Пусть заглянет... И ещё передай, бережёт пусть себя... А коли жену из людей брать надумает, так в том тож передай ему моё с отцом родительское благословение, только чтоб внучат погостевать привозил, или пусть весточку даст, я сама нянькаться приеду... - Купава часто заморгала глазами, отвернувшись на миг, быстро, украдкой провела рукой под глазами, вновь оттолкнула от себя лодку, - Плыви, чего встал!
Немного погодя она вновь вынырнула на том же месте, махнула рукой вслед удалявшейся лодке, закричала:
- Про сына не забудь!... Буривоем звать!... Сотник он!...
Вадим грёб старательно, лодка шла хорошо, благо, что плыть приходилось по течению. В какой-то момент он почувствовал, что днище словно бы приподнялось слегка над водой, скорость после того заметно увеличилась, да так, что вёсла пришлось вытащить - они только тормозили движение. Вадим сидел, стараясь не думать о том, КТО это там под водой тащит на себе лодку. Однодеревка неслась не хуже глиссера. Как-то еле-еле успел заметить промелькнувшую отмель со стоящим на четвереньках медведе. Тот как раз, с ловкостью гимнаста опираясь на передние лапы, выбросил из воды вверх задние с попавшейся рыбиной. Катапультированная добыча, сверкая, полетела на берег. Косолапый, завидев лодку, прервал свою рыбалку, обалдело смотрел вслед судёнышку, двигавшемуся с непостижимой для медвежьего ума скоростью. Затем (а ну его!) махнул лапой, бросился к добыче, уже почти скатившейся в воду и со смаком принялся за еду, начав, естественно, с самого вкусного - с головы.
Наверное, можно было бы и завалиться на боковую. Но в сон что-то совершенно не тянуло. В отличие от Двинцова, псам было глубочайше наплевать на подобные переживательные сложности, и большую часть пути они продрыхли, компенсируя долгое бодрствование.
На вторые сутки, ближе к полудню, скорость лодки резко упала, днище, освобождённое от неведомого "буксировщика", гулко плюхнуло о воду. Двинцов снова взялся за вёсла. В этом месте Днерь как раз делала крутой поворот влево, одновременно справа принимая в себя какую-то хиленькую речушку.
За поворотом открывался живописнейший вид: на правом, крутом, как у всех российских рек, берегу, на холме высились клети градских стен, рубленные из толстенных брёвен, поднимались башни, крытые шатрами. Ниже, под стенами, вольготно раскинулись строения посада. Уже был слышен шум, разносящийся над водой из приближающегося города.
