Потерянный Эльф - Таругин Олег Витальевич (версия книг txt) 📗
Правда, тогда они — одиннадцатилетний Лешка («мой Лешик-ежик», как называл его отец) и улетающий в Афганистан командир разведроты — стояли не на улице невесть когда погибшего города, а на нагретых летним солнцем бетонных плитах военного аэродрома, и неподалеку уже готовился к взлету транспортный «Ил-76» с опущенной десантной аппарелью.
— Ну, давай, ежик, пора, — сказал тогда отец, протягивая сыну руку и серьезно, по-мужски пожимая детскую ладошку. Затем обнял и расцеловал заплаканную маму, что-то долго шептал ей на ухо и, неожиданно наклонившись, крепко прижал к себе Алексея. Мальчика обволокло его запахом, зацепившаяся козырьком форменная кепка упала на бетон, жесткие усы легонько щекотнули ухо: — Береги маму, сынок, не огорчай ее, учись хорошо, ладно? А мы скоро увидимся. Я обязательно вернусь, ежик, обещаю тебе! Слово офицера. Ну, все, пока, сыночек. — Обветренные губы коснулись щеки, и что-то тяжелое и угловатое опустилось в ладонь. — Я люблю вас, родные! — Отец подхватил упавшее кепи и, не оглядываясь, побежал к самолету. Обернулся он, лишь ступив на ребристый погрузочный пандус. И, подняв руку с зажатой в ней кепкой, прокричал, перекрывая гул запускаемых двигателей:
— Ждите, я обязательно вернусь! Обещаю!..
И вдруг громко, в голос, как не подобает плакать офицерской жене, зарыдала мама. Алексей тогда обнял ее и с не свойственной детям серьезностью сказал:
— Не плачь! Папа обещал вернуться. А он ведь никогда нас не обманывал, правда? Немедленно прекрати!
Мама замолчала, крепче прижимаясь к сыну, а Лешка, неожиданно кое-что вспомнив, разжал пальцы. На ладони лежал отцовский орден — красная пятиконечная звезда, в металлическом кружочке по центру — солдат в буденовке и с винтовкой.
Но отец не сдержал своего слова, и больше Алексей никогда его не видел. Потому что опущенный в могилу под залпы прощального салюта гроб отцом не был. Как не был им и тот цинковый ящик, что лежал под обшитой красным кумачом крышкой. Настоящий отец навсегда остался лишь в памяти Алексея; остался тем подтянутым загорелым офицером, что, не оглядываясь, бежал, отмахивая кепкой, к самолету.
И вот сейчас, спустя почти семнадцать лет, он вдруг выполнил свое давнее обещание и вернулся.
— Ну, здравствуй, ежик, — повторил отец, неожиданно протягивая руку. Внутренне замерев, Алексей коснулся его ладони — теплой, чуть шершавой, ЖИВОЙ ладони — и вздрогнул. Отец грустно и понимающе улыбнулся в ответ: — Не бойся, сынок, не надо бояться. Я ведь тебе кое-что обещал, помнишь? А разве я когда-то тебя обманывал? Вот мы и встретились… прости, что так поздно, но раньше мне было нельзя, понимаешь? Но я уже тогда знал, что так будет, что придет срок — и… Впрочем, ладно, давай где-нибудь присядем — разговор у нас будет долгим.
Пребывающий в прострации Алексей едва заметно кивнул, отступая в сторону и нелепым в данной ситуации жестом предлагая отцу войти в их временное убежище. Ободряюще улыбнувшись, отец хлопнул его по плечу, первым проходя внутрь. Спрятав ненужный более пистолет, капитан двинулся следом. Изначальный Поток, к которому он попытался было потянуться, по-прежнему был мертв — Алексей не чувствовал и малейшего следа магии.
— Садись, ежик, — приветствовал его появление отец, первым опускаясь на осыпавшиеся из окружающих стен камни. — Не мучайся, магии здесь сейчас нет, — разом расставляя все точки над сообщил он, с видимым наслаждением вытягивая ноги: — Никогда не думал, что настолько отвыкну от собственного тела! Устал…
Алексей молча уселся неподалеку от спящей эльфийки. Голова больше не кружилась, но с чего начинать разговор, он не знал. Яллаттан, похоже, было куда как проще: она попросту спала. Секунду поколебавшись, капитан взял с импровизированного стола фляжку и предложил:
— Выпьешь… папа?
Ответ нежданного гостя обескуражил, оказавшись вовсе не таким, какого на самом деле ожидал Алексей:
— Выпью, сынок, отчего ж не выпить? И не удивляйся, ты все равно не поймешь, что это такое — снова стать живым. Да и вообще — рано я от тебя ушел, ежик, не посидел с сыном за бутылочкой, не поговорил по душам… извини.
Алексей протянул глухо булькнувшую емкость. Кем бы ни был его нынешний собеседник, пока что капитан чисто физически не мог ничего поделать со своей затянувшейся оторопью: его разум на удивление легко воспринял магию, но это… это оказалось уже слишком. Можно сколько угодно создавать магические Мечи и выходить победителем из явно проигрышных поединков, но встретить собственного отца, на могиле которого была выпита с боевыми товарищами не одна стопка водки… извините, нет! В конце концов, всему есть какой-то предел!..
Отец же, как ни в чем не бывало приняв из рук сына фляжку, сделал глоток и, крякнув, со свистом втянул носом воздух:
— Эх, пробирает… отвык…
Капитан кивнул отцу и молча поднес флягу к губам. Обжигающая жидкость скользнула по горлу, словно обыкновенная вода: рвущие душу эмоции оказались куда сильнее спирта.
— Успокойся, сынок, это именно я. Ты уже и так очень многое узнал за эти два дня, узнал гораздо больше, чем мне бы того хотелось, но… обратной дороги нет. И времени уже тоже нет. Этот мир… на самом-то деле, дело не только в том, чтобы спасти его, ставка гораздо выше, сынок. Намного выше, иначе я… иначе меня никогда бы не отпустилик тебе. Теперь ты готов слушать? Или сначала хочешь получить ответы на свои незаданные вопросы?
— Вопросы… — хриплым не то от волнения, не то все-таки из-за обожженного спиртом горла ответил Алексей.
— Хорошо, — кивнул, соглашаясь, отец, — можешь ничего не говорить, я знаю, что ты хочешь узнать. Итак, я — не самообман твоего сознания и не сон, я именно тот, кого ты перед собой видишь. Твой отец. Правда, опоздавший на семнадцать лет, но все же выполнивший свое обещание.
Тогда, в восемьдесят девятом, я действительно погиб. Погиб честно, как и подобает настоящему солдату. В том бою я мог бы спастись, ежик, но тогда погибли бы пятеро пацанов из моей разведгруппы. И я принял решение остаться — ведь у меня уже был ты, у них же еще никого не было — ни жен, ни детей… думаю, теперь, тоже став офицером, ты меня понимаешь. — Отец замолчал, выжидательно глядя на Алексея, но так как тот не спешил что-либо произнести в ответ, продолжил: — Где я сейчас и каким образом произошла наша встреча? Знаешь, сынок, мы оба боевые офицеры, не раз видели смерть и привыкли жить настоящим, но… не бойся признаться самому себе в том, что знаешь ответ на этот вопрос. Наша жизнь здесь — не более чем экзамен, «тест на выживание», говоря понятным нам с тобой языком. Пройдешь его на хорошую отметку — пойдешь дальше, нет — будешь наказан и, возможно, начнешь все сначала. Раз за разом и… круг за кругом. До тех пор, пока не докажешь, что достоин чего-то большего, нежели просто жрать, спать и заниматься любовью. Но нам, всем тем, кто постоянно ходит под смертью и смотрит в ее глаза, зачастую проще его пройти, этот самый экзамен. Сомневаешься? Хочешь в это поверить, но все-таки сомневаешься? — словно прочитав его сумбурные мысли, переспросил отец. — Что ж, решать — верить или не верить — в любом случае тебе самому.
Алексей наконец решился взглянуть в отцовские глаза:
— Но, если все именно так, как я думаю, как же ты сумел прийти ко мне? Оттуда?
— Мне разрешили, я ведь уже говорил. Разрешили, чтобы помочь тебе не ошибиться в выборе пути и избежать ошибок, что ты мог бы совершить. Ведь, хочешь ты этого или нет, твоя судьба уже сплелась с судьбой этого мира и во многом от тебя же и зависит. Ну, а то, каким ты меня сейчас видишь? Это я был волен выбирать сам. Ты ведь запомнил меня именно таким, верно? Там, на аэродроме? Вот, пускай так все и остается. Это всего лишь мертвая материя, сын, и живой ее может сделать лишь одно — душа. Бессмертная человеческая душа… — Помолчав несколько секунд, отец закончил: — К сожалению, большего я не смогу рассказать. Ты и так узнал слишком много.
— Но почему именно я? Откуда во мне все эти знания? Почему со мной все носятся, как с писаной торбой — одни помогают, но спешат поскорее спровадить куда подальше, другие вообще хотят убить? Что это вообще за мир такой, где рядом с магией существуют баллистические ракеты, а гномы носят с собой дозиметры?! — Алексея наконец прорвало — и как-то сразу исчезла прежняя скованность. Едва ли не впервые произнесенные вслух, но уже успевшие «наболеть» вопросы неожиданно сломали сковывающую душу броню: — И знаешь, что еще? Мне очень не хватало тебя, папа! — Последнее вырвалось у него уже непроизвольно: вроде ведь и не собирался ничего подобного говорить, а вот взяло вдруг и вырвалось…
